The Elites and the Post-Soviet Transformation of the Political Regimes in the North Caucasus Republics: The Case of Kabardin-Balkaria

На протяжении более чем четверти века с начала 1990-х гг. движение российской историко-политологической мысли обусловливается необходимостью оценки трансформации политической системы России и ее регионов, соотнесенной с закреплением принципов либеральной демократии в системе формальных институтов, мерой их реального внедрения в практику политического режима и укоренения в политической культуре общества. При этом менялся и сам подход к изучению эволюции политического режима. В 1990-х гг. социально-политическая динамика страны интерпретировалась в концептуальных рамках транзитологии – теории переходов от авторитарных к демократическим режимам ^{[8; 20; 22; 30; 31]} и изучения региональных политических режимов ^{[21; 24]}. В 2000-х гг., когда явно обнаружились «дефекты» российской демократии, а в политической практике российского федерализма произошел поворот к рецентрализации, в концептуальном поле возобладал критический подход к оценке познавательных возможностей транзитологии применительно к российскому опыту ^{[9; 14]}. Вместе с тем продолжались попытки усовершенствования транзитологических моделей на основе синтеза процедурного и структурного подходов к анализу демократических транзитов и использования неоинституционального подхода в трактовке их процесса и результатов ^{[4; 9; 15]}. Оставались в поле зрения исследователей проблемы автономии региональных политических режимов, их разнообразия и «балансирования» между демократией и авторитаризмом ^{[2; 3; 28]}. Но в практике историко-политологических исследований в регионах Северного Кавказа проблема перехода от авторитаризма к демократии не получает должного внимания. Напрямую затрагивалась она в последние годы только в историко-политологических работах, посвященных общему анализу процессов политического развития Северного Кавказа и в обзорных экспертных докладах ^{[10; 13; 23; 26]}.

Обобщения в масштабе макрорегиона требуют, помимо наблюдений за текущим состоянием региональных политических режимов и практик, серьезного предварительного анализа и обобщения исторического опыта конкретных региональных «случаев» режимной трансформации. Между тем до сих пор приоритетными в региональных исследованиях, в частности, применительно к Кабардино-Балкарии, оставались этнополитические проблемы, которые концептуализировались в рамках категориальных пар «конфликт или стабильность» и «сепаратизм или целостность государства» ^[1]. Демократизация как вектор политического развития республики затрагивалась в отдельных работах в форме политико-публицистического воспроизведения официальной риторики первой половины 1990-х гг. ^[12] Последующие исследования общественно-политических изменений в КБР либо были посвящены их отдельным аспектам и этапам, либо носили по преимуществу описательный характер ^{[5; 24; 27; 32]}. Вопрос о сущностной взаимосвязи этнополитических коллизий и институциональных трансформаций в них не ставился, и влияние этой взаимосвязи на природу сложившегося в республике политического режима оставалось в тени.

Чтобы получить концептуально-насыщенное целостное представление регионального опыта постсоветского политического развития, необходимо опираться на междисциплинарные методологические подходы. Во-первых, должен быть реализован принцип историзма – реконструкция хода политических событий в контексте основных этапов развития общероссийского трансформационного процесса. Во-вторых, здесь правомерно использовать концептуальный каркас транзитологии в самом общем смысле слова, т.е. нормативное представление о демократии как искомом результате перехода от одного политического режима к другому. В-третьих, применяемая методология не должна исключать альтернативность в процессе перехода и различные варианты его исхода. Такую возможность дает предложенная В.Я. Гельманом комплексная модель перехода, в которой «политический режим» трактуется предельно широко как совокупность всех акторов с их ресурсами и стратегиями и набора институтов (формальных и неформальных), регулирующих их взаимоотношения. Смена режима подразумевает значительное изменение обеих его составляющих – акторов и институтов, причем демократизация выступает только как один из «обусловленных результатов» перехода, «случай», когда утверждается режим соревновательности акторов в рамках формальных институтов при верховенстве права ^[4].

Цель настоящей статьи заключается в том, чтобы осуществить первичную проверку приложимости обозначенных выше методологических подходов к опыту постсоветского политического развития одного из северокавказских субъектов федерации – Кабардино-Балкарской Республики. Предполагается, что таким образом можно получить более строгое описание и объяснение реальных результатов постсоветского перехода и более корректную оценку места современного политического режима республики между полюсами советской системы и нормативной модели демократии.

Общественные трансформации 1990-х гг. развертывались в условиях распада союзной государственности и резкого ослабления государственности российской. Реальный ход событий в стране вылился в глубокий кризис государственности и повсеместный подрыв устоев общественного порядка. В результате российская революция «осовременивания» едва ли не в большей степени обернулась для народов Северного Кавказа вызовом архаизации. Этот вызов принял здесь по преимуществу форму этнического национализма и межэтнической напряженности, а в ряде случаев, конфликтов и прямых столкновений. Этнический фактор с неизбежностью должен был отражаться в конфигурации элитных расколов в республиках Северного Кавказа наряду с иными – экономико-социальными и идейно-политическими факторами.

Кабардино-Балкарская Республика традиционно характеризуется в литературе как полиэтничная по составу населения. По данным переписи населения 2010 г. в республике проживает 859,9 тыс. человек. Из них 857,7 тыс. указали свою принадлежность более чем к 115 национальностям. Суммарная доля кабардинцев, балкарцев и русских в населении республики вот уже почти сто лет составляет около 90%, в 1989 г. на них приходилось соответственно 47,9, 9,3 и 31,7% населения республики. При этом они не представляют собой территориально-обособленных этносоциальных общин со своей «внутренней» социальной организацией. Большая часть представителей этнических групп Кабардино-Балкарии расселена диффузно.

По своим социально-профессиональным и культурным характеристикам к началу периода общественных трансформаций основные национальные группы республики были в достаточной степени близки друг к другу и к среднероссийским показателям социально-культурного развития, но очевидна была и определенная этносоциальная дифференциация. Доля работников физического труда, занятого в машиностроении в русском населении почти в 2,5 раза превосходила показатели кабардинского и балкарского населения. Доля таких работников, занятых в сельском хозяйстве была вдвое выше у кабардинцев и балкарцев чем у русских, а доля инженерно-технических специалистов была вдвое выше среди русских.

На первый взгляд этническая проекция возможного «социетального раскола» должна была пройти по линии разграничения «коренного» и «некоренного» населения. Однако не следует переоценивать тот ресурс (или «социальный капитал»), которым располагал модернизированный и преимущественно русскоязычный социально-профессиональный кластер в республике. В 1980 г. стоимость промышленно-производственных основных фондов в расчете на душу населения составляла в КБАССР лишь 57% от средне-союзной, а сводный индекс уровня промышленного развития республики был ниже, чем в среднем по стране, на 28-29% ^{[29, с. 20-21]}. Соответственно, был ниже и общий уровень урбанизации и, что еще важнее, отсутствовали крупные и по-настоящему индустриальные городские центры, а группы горожан из местного населения оставались включенными в единую систему социальных связей и социальных практик вместе со своими сельскими сородичами. С другой стороны, наиболее передовой интеллектуальный слой русского населения, преобладая в категориях инженерно-технических работников, имел слабые позиции на властно-распорядительном уровне и, может быть – главное, не был достаточно укоренен в республике. Его индустриальный базис в виде предприятий станко-инструментальной и приборостроительной отраслей во многом с оборонной специализацией был практически полностью разрушен в 1990-е гг. Соответственно, произошло заметное сокращение численности и доли русского населения. Еще важнее то, что опережающим образом шло снижение уровня его социальной активности и культурного лидерства. При этом значительная часть «старожильческого» русского населения проживала в сельских районах, идентифицировала себя в качестве казаков и с наибольшей остротой реагировала на общую «этнизацию» социально-политической жизни.

Но специфические для Кабардино-Балкарии этнополитические проблемы традиционно были связаны не с отношениями «коренного» и «некоренного» населения, а с тем местом, которое занимают в ней «титульные» национальные группы. Что касается политических проекций этничности, то здесь они традиционно фокусируются на вопросе об этническом представительстве в системе органов власти. В Кабардино-Балкарии с советского времени действует система этнического квотирования ^[20]. Но она была негласной, какие-либо механизмы для реального политического представительства национальных групп во властной системе республики отсутствовали. Ее кадровый состав формировался исключительно «сверху» через закрытые для общества аппаратные процедуры. В этих условиях потребность «титульных» народов в подтверждении своего неотъемлемого полноправия как носителей «национальной государственности», как ее субъектов реализовалась в деятельности национальных движений и составила основу этнополитических проектов, выражающих различные ответы на вопрос: «Как может существовать единая Кабардино-Балкария»? Соотношение этих проектов с перспективами демократизации определяется тем, что их логическое ядро составляли идеи равенства, прав и свобод не индивидов, независимо от их национальной принадлежности, а национальных коллективов. В качестве же их «национальных активов» рассматривались формально закрепленное право на определенную территорию и «законную долю» властных позиций в новом (этно)политическом режиме. В контексте революционного характера российского переходного процесса – при отсутствии устойчивого институализированного равновесия и остроте стоявших на повестке дня проблем, этнизация политики оказывалась в посткоммунистических странах рациональной стратегией, отмечал в свое время К. Оффе. Ведь идущие трансформации воспринимались не как простое перераспределение вновь полученного «дохода», а как определение «изначального вклада» – ресурсов, от которых зависят относительные позиции (или даже самосохранение) этнических групп ^[16].

Процессы размежевания элит в условиях ослабления и крушения советского партийно-государственного режима приобрели зримые очертания в Кабардино-Балкарии с весны 1990 г. В марте была отменена конституционная норма, закреплявшая руководящее положение КПСС в политической системе страны и прошли выборы народных депутатов РСФСР. 12 июня 1990 г. была принята Декларация о государственном суверенитете РСФСР. На деле это означало двоевластие в стране. Между парламентами России и Союза развернулась настоящая «война законов», парализовавшая всякую конструктивную деятельность, с каждым днем усугублявшая экономический кризис, неэффективность органов управления – особенно на местах, порождавшая все более очевидный «вакуум власти». В Кабардино-Балкарии широкая политическая мобилизация населения, привнесение начальных форм политического плюрализма и публичной политики в общественную жизнь, политическое структурирование элит были связаны с проведением выборов народных депутатов РСФСР и КБАССР 4 и 18 марта 1990 г. В них проявились и инерция советской избирательной практики, и новые явления, которые позволяют их считать в определенной мере свободными и конкурентными. Избирательная кампания, результаты голосования и масштабы обновления депутатского корпуса знаменовали собой весьма глубокий политический сдвиг, имевший необратимые последствия. В ходе проведения выборов на поверхность вышла основная этнополитическая коллизия, завязавшаяся вокруг вопроса о представительстве во властных структурах балкарского населения республики. По результатам первого тура в Верховный Совет РСФСР не было избрано ни одного депутата-балкарца, а в Верховный Совет КБАССР только 18, что по количеству было меньше, чем в Верховный Совет предыдущего созыва. С большим трудом при повторном голосовании в некоторых округах было обеспечено избрание одного балкарца в российские депутаты, а в Верховном Совете КБАССР количество балкарцев было увеличено с 18 до 21 ^{[32, с. 101]}. Уже 25 марта в Нальчике состоялась «конференция избирателей – представителей балкарского населения КБАССР», которая пришла к выводу, что в ходе выборов «не были реализованы правовые гарантии национально-государственного образования балкарского народа» и был поставлен вопрос о подготовке к созыву съезда балкарского народа. С этого момента основным фактором политического структурирования элит стало конституирование национальных движений, а его зеркальным отражением в Верховном Совете – размежевание элит по этническому признаку. На первой же сессии Верховного Совета (30 марта 1990 г.) балкарскими депутатами было заявлено об отсутствии «соответствующего паритета в органах власти» для балкарского народа и необходимости создания двухпалатного Верховного Совета. Уже с лета 1990 г. требования глубокой перестройки ее этнополитической структуры увязываются с проблемой всесторонней реабилитации балкарцев как репрессированного народа. В конце августа Верховном Совете образовалась группа «Радикальная реформа», выступавшая за немедленную демократизацию и построение рыночной экономики, однако ее активность продлилась недолго, и в дальнейшем конфронтация в Верховном Совете пролегала именно по этническим линиям. Вопросы этнического представительства в политической системе республики находились в центре внимания и при обсуждении проектов декларации о суверенитете (август 1990 - январь 1991 г.). 30 января 1991 г. Верховный Совет республики принял Декларацию о государственном суверенитете Кабардино-Балкарской Советской Социалистической Республики. Она зафиксировала конституционный компромисс между принципами этнонационального самоопределения народов республики и политическим самоопределением ее народа как гражданского сообщества. Был зафиксирован и конкретный политический компромисс, учитывавший позицию балкарской части населения республики по вопросам представительства национальных групп в выборных органах, создания в структуре Верховного Совета КБССР двух равноправных палат – палаты республики и палаты национальностей, которая формируется на паритетной основе, восстановления административных районов Кабардино-Балкарии, существовавших к марту 1944 г., с целью полного восстановления политических прав балкарского народа ^[6]. В целом Декларация могла стать основой приемлемого и упорядоченного процесса государственно-политических преобразований, но лишь при наличии определенных условий – внутренних и внешних. Ход событий весны и лета 1991 г. был не вполне благоприятным в этом смысле. В плане «внутриреспубликанского» политического процесса главное состояло в том, что заложенный в Декларации компромисс не удовлетворил лидеров двух основных национальных движений - и балкарского, и кабардинского. И хотя в содержательном отношении, т.е. с точки зрения провозглашаемых целей и задач, радикализации их позиций не произошло, можно считать, что политическая ситуация сдвинулась весной 1991 г. в направлении конфликтного развития. Произошло внедрение в политическую систему республики новых форм политического представительства, отражавших этнофундаменталистские представления о политической активности. Речь идет о феномене «съездов народов». 30 марта 1991 г. состоялся I съезд балкарского народа, провозгласивший по сути программу суверенизации Балкарии в составе или вне КБССР. Проведение съезда балкарского народа вызвало практически немедленную политическую реакцию кабардинского национального движения. Уже 6 апреля 1991 г. прошла Конференция кабардинского народа, которая заняла резко выраженную позицию неприятия решений съезда балкарского народа и постановила созвать съезд кабардинского народа. Пойдет ли дальнейшее развитие по пути упорядоченных преобразований без опасности срыва в общественный хаос или произойдет опережающая «суверенизация» отдельных национальных групп и на повестку дня встанут вероятный распад республики и угроза открытых межнациональных конфликтов, во многом зависело от общей ситуации в стране.

События августа 1991 г. открыли собой в Кабардино-Балкарии кризисную и конфликтную фазу перехода к постсоветскому политическому режиму. Она протекала в условиях полного краха союзного государства и ослабления устоев российской государственности, сопровождавшихся глубоким этнополитическим расколом и длительным «замораживанием» ситуации неопределенности для перспектив государственности кабардино-балкарской.

Во время так называемого «путча» Верховный Совет и правительство КБССР не предпринимали каких-либо активных действий ни в поддержку, ни против ГКЧП. Однако это не предотвратило острую вспышку политической борьбы в последующие дни и открытый вызов официальным органам власти со стороны радикальной демократической оппозиции ^[17]. В результате под давлением митингующих в отставку подало все руководство Верховного Совета и Совета министров республики. Республика вплотную подошла к возможному полному крушению прежней властной системы при отсутствии новых институтов, способных обеспечить общественную управляемость, т.е. к ситуации неопределенности и процедур, и результатов функционирования политической системы.

Но устойчивого структурирования политического процесса в республике вокруг полюсов «радикальный реформизм» и «консерватизм» не произошло. Альтернатива, вставшая перед элитными группами Кабардино-Балкарии, заключалась в выборе между консолидацией в рамках модифицированной иерархически-аппаратной системы и дальнейшим расколом с непредсказуемыми последствиями для их собственного положения. Подавляющая часть республиканской элиты тяготела к первой альтернативе. Поэтому наиболее значимым и устойчивым оказался иной сдвиг в политическом процессе и институциональной структуре республики – учреждение поста Президента КБССР, происшедшее 25-27 сентября на V сессии ВС. Выборы были назначены на 24 ноября. Балкарские депутаты поддержали эти решения. Очевидна связь этого шага с другим принципиальным решением, принятым тогда же – с избранием на должность Председателя Совета Министров балкарца – Г.М. Черкесова. Этим, по сути, было выполнено одно из ключевых требований балкарского национального движения.

Но вскоре после этих событий произошло углубление этнополитического раскола. 17 ноября 1991 г. был созван Съезд балкарского народа, который провозгласил создание Республики Балкария и объявил о создании Национального совета балкарского народа (НСБН) как «высшего органа власти балкарского народа», который возглавил бывший Председатель Верховного Совета Б.К. Чабдаров ^[19]. Итоги съезда балкарского народа сделали практически невозможным проведение выборов в назначенный срок – 24 ноября, но как представляется, они лишь усилили убежденность большей части республиканской элиты в необходимости президентской власти. Окончательный срыв избирательной кампании и самого голосования означал бы, что политическая система республики неспособна функционировать и процесс ее делегитимации и дезинтеграции необратим. Проблема заключалась в том, что было невозможно эффективно противостоять этому процессу формальными средствами и в рамках лишь официальных структур. Поэтому существенным для дальнейшего развития политического процесса в республике стало то, что лидеров кабардинского национального движения удалось склонить к отсрочке проведения съезда кабардинского народа на период до завершения президентских выборов. Различные течения в кабардинском национальном движении сошлись в это время на почве признания необходимости института президентства и готовности участвовать в выборах.

Но общие результаты голосования 22 декабря 1991 г. отразили ситуацию реального этнополитического раскола в республике – на 39 избирательных участках с преимущественно балкарским населением выборы Президента КБССР не проводились. Кроме того, голосование не выявило победителя. Повторное голосование по двум кандидатурам, набравшим наибольшее число голосов (В.М. Коков и Ф.А. Хараев), было назначено на 5 января 1992 г., но за неделю до этого Ф.А. Хараев заявил о своем отказе баллотироваться во втором туре. Теперь основная часть республиканской элиты, выступавшая за сохранение политической системы единой Кабардино-Балкарии, могла сплотиться вокруг одного лидера. Избирательные участки в день выборов функционировали и в ряде балкарских населенных пунктов ^[25]. С наибольшей вероятностью это можно объяснить тем, что был задействован авторитет «номенклатурного» слоя балкарской национальной элиты. Нет сомнения, что элитная группировка, которая включала последовательных сторонников В.М. Кокова была наиболее «интернациональной» и по составу, и по политическим установкам; а электорат республики, даже без учета районов компактного проживания не только балкарского, но и русского населения являлся не «кабардинским», а весьма полиэтничным.

10 января 1992 г. состоялся отложенный ранее Съезд кабардинского народа, который провозгласил восстановление Кабардинской республики. Однако участие властных структур в подготовке Съезда и его решений позволило зафиксировать компромиссные положения о статусе самого съезда и созданного им Конгресса кабардинского народа (ККН), исключающие притязания на властные функции. Вызывает интерес и эволюция позиций Верховного Совета в отношении съездов народов. Если в постановлении о решениях Съезда балкарского народа применена формула «поддержать» и «оказать содействие в реализации», то по поводу решений Съезда кабардинского народа – только формулировка «поддержать», сопровождаемая требованием проводить мероприятия по реализации решений съезда в соответствии с Конституцией КБССР и Конституцией РФ.

Таким образом, с середины января 1992 г. в Кабардино-Балкарии окончательно оформилась своеобразная ситуация, которую можно обобщенно описать как ситуацию институализированного этнополитического раскола. Ее характерная черта – своего рода дуализм легитимации политических институтов и практик, т.е. наличие официально признанных несовместимых, конфликтных программ этнополитического переустройства республики и узаконенных общественных образований, выступающих носителями этих программ. Центральное место в этой коллизии заняла проблема территориального разграничения двух «республик», провозглашенных на съездах народов – проблема, практически неразрешимая политическими методами.

Политический дрейф республики в последующий период имел в своей основе постепенное накопление предпосылок для преодоления дуализма легитимации и восстановления однородности ценностно-нормативных основ и институциональной структуры политической системы, то есть выхода из ситуации неопределенности. В борьбе за монополию легитимности преимущества были, безусловно, на стороне официальных властных структур. С начала 1992 г. пошел процесс их реконсолидации и восстановления отношений с российским руководством. В марте 1992 г. без особых идеологических и политических дискуссий были внесены важные изменения и дополнения в Конституцию республики. Официальным ее наименованием стало «Кабардино-Балкарская Республика». Эти меры шли в направлении изменений российской конституции, начатых Законом РСФСР от 25 декабря 1991 г. №2094-1 «Об изменении названия государства “Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика”» и нашедших завершение в законе «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного закона) РСФСР» (№2708-1 от 21 апреля 1992 г.). Таким образом, конституционные поправки от 10 марта 1992 г. завершили процесс «деидеологизации» кабардино-балкарской государственности, начатый в августе 1990 г. пересмотром положений Статьи 6 Конституции КБАССР. Они также оформили в общих чертах параметры государственного статуса КБР как субъекта федерации. 31 марта 1992 г. полномочная делегация республики во главе с В.М. Коковым участвовала в подписании Федеративного договора. Одновременно это означало восстановление отношений политического доверия между российским руководством и официальными властями КБР, что существенно укрепляло их позиции перед лицом национальных движений и снижало уровень неопределенности перспектив дальнейшего развития республики.

С другой стороны, на практике национальные организации оказались обездвижены. Ни во взаимных отношениях, ни в отношениях с действующей государственной властью каких-либо реальных результатов в рамках принятых правил не достигалось. Это имело два существенных последствия. Во-первых, происходило политическое размежевание этнических элит, включившихся на определенном этапе в деятельность национальных движений. Для их умеренной части описанная выше ситуация выступала как «кризис целей» национального движения, тогда как радикальные группировки воспринимали ее как «кризис методов». При этом умеренные все более отходили от сотрудничества с национальными организациями, что приводило к росту влияния в них радикалов ^[7]. Во-вторых, политическая ситуация в республике оказывалась весьма чувствительной к воздействию внешних факторов, способных так или иначе вызвать разряд накопленного здесь потенциала этнополитической мобилизации. В этих условиях осенью 1992 г. разразился наиболее острый политический кризис, который, однако, был связан не с межэтническими противоречиями в республике, а с реакцией на грузино-абхазский конфликт – организацией отправки добровольцев в Абхазию и арестом одного из руководителей ККН М. Шанибова. С 24 сентября по 4 октября 1992 г. около Дома правительства в Нальчике проходил митинг. ККН и «Адыгэ Хасэ» требовали вывода с территории КБР войск спецназа, самороспуска ВС, создания правительства национального согласия, прекращения преследования М. Шанибова ^[18]. В ходе проведения митинга было использовано оружие, пострадали два сотрудника милиции и погибла одна из митингующих. Но его организаторы не добились целей. Они не нашли поддержки в обществе, а ВС в своем постановлении оценил деятельность ККН как антиконституционную, ведущую к развязыванию межнациональной войны. Отдельно следует остановиться и на позиции балкарских организаций по отношению к «кабардинскому» митингу. Они не только не приняли в нем участия, но и открыто призвали граждан «воздерживаться от участия в мероприятиях, направленных на дестабилизацию в республике». Если во время конфронтации НСБН с действующей властью во время выборов Президента КБР в декабре 1991 г. кабардинские активисты поддержали власть, то во время событий осени 1992 г. НСБН поступил аналогично.

Свою роль сыграла в этом исполнительная власть, возглавляемая Президентом. Речь идет не только о последовательной и твердой позиции В.М. Кокова в защиту единства и поддержания межнационального согласия. Не менее существенной представляется ее роль в восстановлении системы внутриэлитных связей и консолидации этнических элитных групп республики. Реорганизация системы исполнительной власти после введения института президентства имела два основных аспекта. С одной стороны, она способствовала ослаблению роли публичной политики как способа регулирования внутриэлитных отношений и, соответственно, их заметной «деполитизации». Сопровождаясь ростом количества чиновничьих должностей и умножением их функций, она превратила кадровую политику возглавляющего их президента в основной механизм политического управления. С другой стороны, исполнительная власть стала гораздо свободнее от парламентского контроля и приобрела жесткую вертикальную структуру. Тем не менее, вплоть до осени 1993 г. в Кабардино-Балкарии сохранялось полное политическое сотрудничество Верховного Совета и Президента. Республиканская элита, судя по всему, понимала, что «политизировать» свои отношения с федеральным центром в сложившихся социально-экономических условиях просто опасно.

Но события сентября-октября 1993 г. привнесли определенную напряженность во взаимоотношения законодательной и исполнительной власти в республике. Верховный Совет КБР постановлением от 24 сентября осудил Указ Президента РФ от 21 сентября 1993 г. «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» как противоречащий Конституции РФ и выступил за одновременные досрочные выборы и Президента и народных депутатов РФ. Позиция же Президента КБР заключалась в том, чтобы принять конституционную реформу как свершившийся факт и осуществить в республике мероприятия по подготовке к выборам и референдуму по Конституции РФ. При этом и Президент, и Верховный Совет исходили из недопустимости переноса конфликтных форм политического противостояния на общественно-политическую жизнь Кабардино-Балкарии. В итоге Президент республики своим указом от 27 октября 1993 г. ввел в действие Положение «О Парламенте КБР» и Положение «О выборах депутатов Парламента КБР» и назначил выборы в Парламент на 12 декабря 1993 г. Соответствующие изменения в Конституцию были внесены в январе 1994 г. Демонтаж институтов советской политической системы в Кабардино-Балкарии завершился. Одновременно утвердилось безусловное доминирование исполнительной власти в политической системе КБР.

Следующий этап – консолидация нового политического режима – начинается с голосования по проекту Конституции РФ и выборов в Российский и Кабардино-Балкарский парламенты 12 декабря 1993 г. Это – фаза стабилизации системы внутренних (этнополитических) и внешних (федеративных) отношений, закрепления политического компромисса этнических элит, достройки и конституционного оформления современной системы политических институтов республики. Отличие этой фазы от предыдущих состоит в том, что политический процесс уже не генерировал существенных изменений политической системы. Она теперь в большей мере функционировала в режиме самовоспроизводства, нежели трансформации.

Результаты голосования по проекту Конституции РФ вполне устраивали президентское крыло российской государственной власти – поддержка проекта Конституции оказалась выше средней по стране. Тем самым укреплялся ранее сложившийся альянс федеральной и республиканской исполнительной власти и собственные политические позиции последней. Затем формальное закрепление конструктивного взаимодействия республиканских властей с российским руководством воплотилось в подписании 1 июля 1994 г. Договора РФ и КБР «О разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий», а обеспечение «неформальными» средствами его политических интересов на территории республики ярко проявилось в ходе выборов Президента РФ в 1996 г.

К началу 1994 г. ослабели позиции ведущих организаций этнонационального толка ^{[1; с. 282]}. В этих условиях республиканские власти смогли предпринять ряд мер по снижению напряженности в обществе и закреплению основных итогов политической трансформации. В то же время политика президентской власти в КБР последовательно ориентировалась на поддержание приемлемого для основных этнических элит кадрового баланса. Президентом КБР являлся кабардинец, Вице-президентом – русский, Председателем Правительства – балкарец. Этнический баланс поддерживался в составе депутатского корпуса и структуре руководства Парламентом, в правительстве, органах суда и прокуратуры, в местных администрациях.

События вокруг «очередного этапа съезда балкарского народа», состоявшегося 17 ноября 1996 г. свидетельствовали о значительной устойчивости компромисса этнических элит республики. Этот съезд по сути дела воспроизвел решения пятилетней давности в несколько более радикальном варианте. Но власти смогли решительно пресечь деятельность созданного на съезде Государственного Совета Балкарии прежде всего потому, что он явно не располагал поддержкой балкарского населения. Более того, практически все авторитетные и влиятельные представители балкарской национальной элиты активно включились в кампанию по дезавуированию съезда, развернутую в республике. О том, что речь должна идти не о подавлении балкарского национального движения, а о соглашении элит свидетельствуют два обстоятельства. Во-первых, в январе 1997 г., тесно связанный с В.М. Коковым и резко осудивший решения съезда Г.М. Черкесов, был отправлен в отставку, а на его место назначен Х.Дж. Чеченов, имевший репутацию негласного интеллектуального лидера балкарской национальной элиты. Во-вторых, на прошедших 12 января 1997 г. президентских выборах голосование за В.М. Кокова в балкарских районах вполне соответствовало общим рекордно высоким показателям по всей республике.

Завершающим актом институционализации итогов политической трансформации стало принятие Парламентом 1 сентября 1997 г. Конституции Кабардино-Балкарской Республики ^[11]. Формальным выражением компромисса этнических элит стало учреждение в составе парламента Комитета по межнациональным отношениям, формируемого из числа депутатов кабардинской, балкарской, русской национальностей на паритетной основе и наделенного полномочиями своего рода «согласительного фильтра» при рассмотрении парламентом вопросов, затрагивающих интересы различных национальных групп населения. Однако основными оставались неформальные средства регулирования межэлитных отношений, сосредоточенные в структурах исполнительной власти.

К концу советской эпохи ряд формальных статистических показателей свидетельствовал о достижении Кабардино-Балкарией определенного уровня экономической, социальной и культурной модернизации. Так что нельзя говорить о полном отсутствии здесь структурных предпосылок демократии. Но ни по одному из существенных измерений не произошел еще достаточно полный «отрыв» модернизированного социально-демографического кластера от деревенских корней и местных этносоциальных традиций. В основу размежевания республиканских элит легли факторы общей «этнизации» социально-политической жизни. В условиях ослабления, а затем крушения институтов советского режима с неизбежностью развернулся процесс «переучреждения» советских автономий. В Кабардино-Балкарии (КБАССР), которая мыслилась как «форма национальной государственности» сразу двух народов, режимная трансформация могла развиваться только через конституирование в политическом процессе и «выяснение отношений» этнических акторов – элитных или массовых.

Перспективы демократизации для Кабардино-Балкарской Республики ограничивались спецификой ситуации неопределенности в композиции акторов и институтов, сложившейся на рубеже 1991-1992 гг., и механизмов выхода из неопределенности на протяжении 1992-1993 гг. Характерная черта фазы неопределенности – дуализм легитимации политических институтов и практик, т.е. наличие официально признанных, но несовместимых программ этнополитического переустройства республики и узаконенных общественных образований, выступающих носителями этих программ. В процессе преодоления дуализма легитимации и выхода из ситуации неопределенности решающую роль сыграла исполнительная власть, возглавляемая Президентом республики. Произошло восстановление системы внутриэлитных связей и консолидация этнических элитных групп республики вокруг ядра старой партийно-советской «номенклатуры». Это было достигнуто неформальными методами в рамках модифицированной иерархически-аппаратной системы на основе компромисса по поводу распределения влияния и ресурсов.

Таким образом, если принять, что демократия – это режим соревновательности акторов в рамках формальных институтов (верховенства права), то режимный переход 1990-1997 гг. в Кабардино-Балкарии не представлял собой перехода к демократии. А в результате последующих изменений политической системы представительность республиканского парламента по отношению к населению была опосредована федеральными политическими партиями. Выборы главы республики были заменены процедурой «наделения полномочиями», от которой граждане полностью отчуждены. Произошло как бы возвращение к советскому партийно-государственному режиму рекрутирования республиканского руководства из чиновничьей (а теперь еще предпринимательской) «номенклатуры» при посредстве «правящей партии» и под контролем высшей инстанции – администрации Президента РФ. Это подводит к далеко не банальному выводу, что несмотря на смену идеологического обрамления и обновление поколенческого состава республиканских элит, в структурном плане существенного изменения совокупности акторов и институтов, то есть смены политического режима в Кабардино-Балкарии так и не произошло.