System of education in universities of the Russian Empire: between academic freedom and state regulation

Zharova Ekaterina ORCID: 0000-0003-3403-0759 PhD in Biology Researcher of the Institute for the History of Science and Technology, Russian Academy of Sciences 199034, Russia, Saint Petersburg, nab. University, 5/2 caty-zharr@ya.ru Other publications by this author

Число работ по истории университетов Российской империи в настоящее время не поддается точной оценке, так как первые из них появились еще в середине XIX в. Одним из самых актуальных вопросов, затрагиваемых авторами, был и остаётся вопрос академических свобод и государственной регламентации, который так или иначе затрагивается во всех крупных исследованиях по университетской истории, начиная с работ дореволюционных историков С. В. Рождественского ^[22], П. И. Ферлюдина ^[26], Б. Б. Глинского ^[6], В. Е. Якушкина ^[30] и заканчивая работами советских ^{[27, 28]} и современных историков ^{[2, 5, 7, 18, 25, 29]}. Выведенная еще до революции модель чередования либеральных и консервативных уставов, влиявших на развитие университетского образования, озвучивается и современными историками, хотя, на наш взгляд, не все так однозначно, и не следует воспринимать образовательные реформы 1835 и 1884 гг. как безусловно негативные.

Важнейшим периодом для развития университетского образования в Российской империи явилось начало XIX в., когда не только было создано Министерство Народного Просвещения, но и сформирована система университетов и приняты уставы, по которым эта система функционировала. Как известно, первый университетский устав 1804 г. был уставом либеральным, несущим принципы университетской автономии, в соответствии с которыми и предполагалось стоить дальнейший учебный процесс. Предельно ясно, что при организации университета или нового факультета в условиях России той эпохи, должно было пройти немало времени, прежде чем наладился процесс обучения, и замещены предусмотренные уставом кафедры. Аналогично протекал процесс налаживания системы обучения, первоначально, предметной, когда студенты были свободны (в соответствии с либеральным духом устава) в выборе тех курсов, которые они желают прослушать. Суть предметной системы обучения заключалась, прежде всего, в свободе учения и свободе контроля полученных знаний. В начале XIX в., судя по воспоминаниям студентов, обозрениям преподавания наук, а также книгам регистрации студентов, как указывает А. Ю. Андреев ^{[2, с. 484]}, у студентов существовала свобода выбора курсов, так как распределения предметов по курсам не было. В отличие от предметной курсовая система обучения предполагала строго определенные курсы наук для изучения и строгий контроль над полученными знаниями. А. Ю. Андреев связывает появление курсовой системы с принятием в 1819 г. Положения о производстве в ученые степени, которое закрепило степень действительного студента, присуждаемую после выпускного экзамена и прохождения обязательного курса обучения в университете ^{[2, с. 485]}. Однако, Д. Н. Свербеев, поступивший в Московский университет в 1813 г. вспоминал, что из рук ректора он получил табель с именами всех профессоров, в которой ректор отмечал, «по собственному своему усмотрению, все предметы, слушание которых делалось для снабженного табелью обязательным» ^{[9, с. 64]}. Об этом же говорилось в правилах для студентов, которые, после получения свидетельства о поступлении в университет, должны были явиться к ректору, «который дает наставление, какие проходить ему приготовительные науки» ^{[23, стб. 268]}. Таким образом, элементы курсовой системы, при которой студент обязан выслушать строго определенные курсы наук, присутствовали еще до принятия Положения о производстве в ученые степени, но это было связано, скорее всего, с низким уровнем подготовки будущих студентов из-за чего и появился «подготовительный» курс.

Система обучения, предусмотренная университетским уставом 1804 г., несла в себе тот же принцип академической свободы, что и сам устав, который был продуктом своей эпохи. Однако изначально он заключал в себе противоречие, суть которого сводилась к тому, что государственные учреждения – университеты, создаваемые государством и финансируемые государством, согласно уставу 1804 г., получили свободу, но обучение в них не регулировалось государством. Безусловно, следует согласиться с А. Ю. Андреевым в том, что «внутренние противоречия устава 1804 г. <…> еще не позволяли однозначно определить будущую траекторию развития российских университетов. А это предвещало вскоре очередную стадию университетских реформ» ^{[2, с. 407]}. И, действительно, в 1810-20-е гг. политика Министерства Народного Просвещения характеризуется давлением на университеты, в том числе в части реформирования системы обучения. Это касается борьбы с получением чина неокончившими полный курс обучения ^{[34, л. 2]}, введения обязательного итогового экзамена согласно Положению 1819 г., единой шкалы оценок согласно «Начертанию подробнейших правил, касательно испытаний таких учебных заведениях, коих воспитанники при выпуске имеют право на получение классного чина» 1819 г.

А. Ю. Андреев, рассматривая внедрение курсовой системы на примере Московского университета, пишет, что в 1817-18 учебном году был введен общий для всех студентов список «приуготовительных наук» ^{[2, с. 486]}. Это также явилось шагом к закреплению курсовой системы в университетах. Еще одним элементом стало появление самого понятия «курс», которое начинает фигурировать в воспоминаниях студентов в 1820-е гг. Отраженное в Обозрениях преподаваний закрепление студентов по курсам наблюдается позднее, когда после имени профессора стал указываться курс, на котором он читал лекции. Если говорить о закреплении студентов по курсам или годам обучения, то оно появилось в связи с обязательностью ежегодных экзаменов в качестве меры перевода. Любопытно, что в 1820-е гг. и даже начале 1830-х гг. слово «курс» употреблялось исключительно для обозначения всего трехлетнего курса наук, который студент проходил в университете за время своего обучения. Для обозначения же курса в настоящем значении слова в Московском ^[11-13] и Петербургском ^[14-16] университетах указывался год обучения студентов, в Казанском – «разряд» ^{[32, 33]}, также соответствовавший году обучения. Поэтому в 1820-30-е гг. (до принятия устава 1835 г.) в расписании и протоколах экзаменов Московского университета фигурируют первогодичные, второ- и трехгодичные студенты ^[39-43], а в протоколах и расписаниях экзаменов Казанского университета – студенты 1, 2 или 3 разряда.

В Петербургском университете употреблялось слово «класс» ^[44] (например, первый класс курса). Единственным исключением был Харьковский университет, в котором употреблялось слово «курс» в современном значении, и уже в 1820-е гг. в Обозрениях указывался тот курс, на котором профессора читали лекции ^[10]. В Дерптском университете, где предметная система сохранялась до русификации университета в царствование императора Александра III, Обозрения не содержали указание курса, на котором читался тот или иной предмет. Более того, даже после перехода университета на курсовую систему обучения в Обозрениях курс или семестр, на котором читался предмет, указывался крайне редко.

Главным компонентом курсовой системы явились переводные экзамены, после сдачи которых студентам засчитывался пройденный курс. В целом же, окончательное введение курсовой системы следует отнести ко времени принятия нового университетского устава 1835 г., который Ф. А. Петров называет «результатом формирования государственной системы университетского образования в России» ^{[17, с. 271]}. Этот устав, в отличие от предыдущего, ясно говорил об испытаниях студентов «в течение полного курса наук и по окончании оного» ^{[21, с. 850]}, тогда как в уставе 1804 г. содержались иные формулировки: о выслушивании курса наук, испытание же предусматривалось только на получение ученой степени, причем, по требованию самого студента. Обязательные итоговые испытания существовали лишь для казеннокоштных студентов. Еще одним нововведением устава 1835 г. был отказ от подготовительного курса наук и переход на четырехлетний курс обучения (пятилетний – для медицинских факультетов), который сохранялся до окончания имперского периода.

Несмотря на то, что новый устав был принят только в 1835 г., государственное регулирование жизни университетов усилилось раньше, и одним из маркеров этого регулирования явились именно изменения в системе обучения, о которых рассказано выше. Недостижимый идеал немецкого университета с его академической свободой и предметной системой преподавания, особенно в сравнении с введенной в царствование Николая I жесткой системой контроля над обучением (например, появившийся институт инспекции, следящий за посещением студентами лекций, обязательное ношение мундира), с еще большей силой привлекал профессоров университетов, желавших его внедрения в университетах Российской империи. И в некоторых из них такой порядок существовал.

Одним из университетов с «немецкими порядками» был Дерптский университет. Однако министр народного просвещения С. С. Уваров имел еще одно поле для экспериментов по внедрению элементов немецкой системы – университет св. Владимира в Киеве, где он попытался совместить государственное регулирование с академическими свободами. Именно по этой причине Киевский университет получил отдельный устав в 1842 г. Так, согласно этому уставу, для своекоштных студентов было отменено обязательное посещение лекций: «Студент или слушатель обязан каждое полугодие слушать не менее трех предметов, принадлежащих к избранному им факультету, отделению и разряду, доколе он не выслушает всех предметов своего факультета, отделения или разряда. У казенных студентов предметы для слушания определяют факультеты, у слушателей и своекоштных – они сами, только богословие обязаны слушать в то полугодие, в которое оно читается» ^{[32, л.14-14 об.]}. Кроме того были отменены ежегодные экзамены, т.е. студенты сдавали только итоговый экзамен из всех предметов, сдачу которого разделили на две части – после 2 и после 4 курса. Любопытно, что Уваров предлагал ввести такую же систему сдачи экзаменов в русских университетах ^{[38, л. 1-2 об.]}, которые, однако, от этой инициативы отказались.

М. Ф. Владимирский-Буданов указывал, что в отношении университета св. Владимира это была попытка «перенести внешние черты германской университетской жизни в общую обстановку совершенно чуждую им; среда, в которой развивается университетская жизнь далеко захватывает разные явления <…>, которые не может изменить министр новым уставом учебного заведения. В конце управления министерством, Уварову суждено было увидеть, вместо ожидаемых плодов европейского университетского строя, введение штатного числа студентов, смотреть, как пишутся программы для университетского преподавания сторонними ведомствами, пришлось самому назначать коронных ректоров и т.д.» ^{[4, с. 302]} Неудача этих преобразований была обусловлена тем, что вводимые меры были полумерами, полностью не реформировавшими систему образования, да и сама Россия того времени не была Германией.

В николаевское царствование в университетах Российской империи полностью сложилась курсовая система обучения: за каждым курсом или годом обучения был закреплен определенный часовой объем лекций, ежегодно сдавались экзамены, дающие право перевода на следующий курс. Правила проведения экзаменов регламентировались Правилами каждого университета, которые при некоторых различиях, все же имели единую основу. Несмотря на то, что устав 1835 г. в литературе рассматривается как консервативный, мы не можем не отметить, что именно при действии этого устава сложилась государственная система университетского образования, а в университетах появилось особое поколение 1840-х гг., имевшее колоссальное влияние на развитие науки и культуры того времени. В отношении устава 1835 г. мы склонны разделять мнение А. Ю. Андреева о том, что он был шагом «вперед к национальному российскому университету и его вхождению в “классическую эпоху”» ^{[1, с. 20]} и заложил прочный фундамент дальнейшего расцвета университетов в Российской империи.

После консервативных тенденций в области образования под эгидой устава 1835 г. наступила эпоха либеральных изменений в жизни университетов, связанная с вступлением на престол Александра II. Захваченные общим духом эпохи и жаждущие преобразований университеты с головой окунулись в обсуждение университетский реформы и сразу же приняли несколько изменений в учебный процесс, начав с отмены ежегодных экзаменов для своекоштных студентов (подразумевалось введение системы полукурсового – после 2-го курса, и окончательного экзаменов). Эта инициатива была рассмотрена в Совете Московского университета в 1859 г., принята, а затем распространена и на остальные русские университеты в качестве временной меры до принятия нового устава ^{[24, стб. 405]}. Как ни странно, но и в 1860-е гг. Россия не была Германией, и русские студенты оказались не готовы к такому желанному шагу как переход к свободе обучения. В результате в связи с принятием устава 1863 г. право вырабатывать правила для обучения и преподавания было возложено на университеты. А получившие в свои руки карт-бланш университетские Советы приняли Правила для студентов практически идентичные таковым николаевским в части сдачи экзаменов, оставив обязательные ежегодные экзамены, как, впрочем, и курсовую систему обучения. Единственным послаблением было не строгое отношение к посещению лекций студентами. В отношении преподавания факультеты получили большую свободу, так как программы обучения утверждались факультетами.

В целом можно отметить, что устройство системы обучения в университетах по уставу 1863 г. представляло собой некую компиляцию консервативных традиций николаевской эпохи в части экзаменов и упорядоченного прохождения курса и либеральных начинаний Эпохи Великих реформ в духе академических свобод в отношении посещения лекций и работы преподавателей. Однако нестабильная обстановка в университетах и в стране в целом способствовала скорым коренным преобразованиям в этой сфере, апогеем которых явился университетский устав 1884 г. Фактически, этот устав представлял собой попытку подчинить Министерству все аспекты университетской жизни, вплоть до программ преподавания и расписания занятий, которое утверждалось Министерством. Все это увеличило горы бумаг, так как университеты были вынуждены обращаться в Министерство практически по любому вопросу, однако никак не стабилизировало обстановку в высших учебных заведениях.

Университетский устав 1884 г. внес существенные изменения в учебный процесс: ежегодные экзамены были заменены зачетами полугодий. Для допуска к итоговому экзамену, студентам необходимо было получить зачет восьми полугодий, для чего требовалось посещение определенного числа лекций и практических занятий в течение семестра, а также сдать положенные работы, за которые выставлялись оценки. Впрочем, новая система вскоре была изменена, что приблизило прохождение курса по новым правилам к привычному «старому»: 22 августа 1889 г. полукурсовые испытания, бывшие только на медицинском факультете, распространили на все остальные: курсовые экзамены были введены для окончивших второе и четвертое полугодие.

Недовольство профессоров по поводу принятия устава 1884 г., при всех прочих его недостатках, было связано, в том числе, и с реформой учебного процесса путем введения зачета полугодий и итогового экзамена в государственных экзаменационных комиссиях. Уже в 1885 году в «Вестнике Европы» появилась статья, критикующая все основания университетской реформы 1884-1885 гг. ^[8]. Главными недостатками были названы регламентация всех сфер университетской жизни, даже «взгляд студента на профессора»; чрезмерное расширение формальных предписаний, например, суждение о прилежании студентов; передача окончательных испытаний и ведение особых комиссий, что могло повлечь за собой приспособление преподавания к программам и взглядам комиссий; ограничение свободы выбора студентом предметов, и части курсов, «если они не имеют прямого соотношения с «нормой экзаменных требований»; затрата времени профессоров на проверку студенческих работ. Показательны и замечания профессоров, высказываемые напрямую министру народного просвещения, которые непосредственно касались организации преподавания.

На самом деле, устав 1884 г. попытался изменить несоответствие наличия академических свобод в государственных учреждениях, введенное еще уставом 1804 г., но наиболее радикальным образом. К моменту принятия этого устава российское общество было совершенно иным, чем, например, во время принятия устава 1835 г., который также считается консервативным. Но в конце XIX в. профессорская корпорация представляла собой единый организм, не спешивший слепо повиноваться Министерству, значительно возросло число студентов, среди которых вырос процент выходцев из разночинцев, не говоря уже о том, что студенчество активно поддерживало как реформаторские, так и революционные идеи. Устав 1884 г., как писал П. Г. Виноградов, явился под двумя флагами: правительственной опеки и академической свободы» ^{[3, С. 545]}, что явно противоречило друг другу. Попытка ввести некое подобие предметной системы в виде отмены ежегодных экзаменов и предоставления выбора программ обучения для студентов, при этом заставив последних сдавать государственные выпускные экзамены в специальных комиссиях по предметам всего курса обучения, была явно провалена. Быстрый возврат к привычной курсовой системе был обусловлен невозможностью сосуществования свободы обучения и государственного регулирования университетов по уставу 1884 г. Ситуацию усугубляла обстановка в стране, по которой прокатилась волна студенческих беспорядков.

Поэтому в начале XX в. главной задачей выступало реформирование университетов в духе академических свобод, который подразумевал полный переход на предметную систему. Этому вопросу было посвящено немало статей в различных журналах, издаваемых в то время. Все так же идеалом оставались немецкие университеты с предметной системой обучения.

Попытки начать реформы в конце XIX – начале XX в. не увенчались успехом, лишь события 1905 г. послужили спусковым механизмом для срочного начала реформирования университетов. Тогда же были приняты Временные правила по управлению университетами, восстанавливающие выборность ректоров и деканов, самостоятельность университетских Советов, возвращавшие университетский суд и упразднявшие инспекцию. Затем последовала реформа системы обучения. Датой перехода на предметную систему является 12 июня 1906 г., когда были опубликованы правила о зачете полугодий и производстве испытаний в испытательных комиссиях ^[20]. Суть новых правил состояла в том, что отсутствовала привязка дисциплин к определенным курсам, а университеты получили возможность самостоятельно формировать программы обучения, в том числе в части экзаменов. Для получения выпускного свидетельства студентам все же требовалось выслушать лекции и посетить практические занятия в определенном объеме, как это было согласно уставу 1884 г. Все так же сдавались экзамены в течение курса, но на итоговый экзамен выносились те предметы, по которым ранее экзамены не проводились. Помимо трудностей в виде адаптации новой системы к существовавшему порядку в университетах, появились и другие проблемы. Например, правила 1906 г. гласили, что для получения выпускного свидетельства, необходимо «выполнить требования одного из утвержденных для факультета учебных планов и подвергнуться испытаниям (полукурсовым) по тем предметам, которые будут установлены для сего соответствующим факультетом» ^{[19, с. 71]}. Остальные же предметы были вынесены на экзамен в итоговой испытательной комиссии. Однако, для получения права преподавания в средних учебных заведениях, было необходимо сдать экзамены по определенному перечню предметов, который мог и не совпадать с установленными факультетами. Таким образом, студентам приходилось бы сдавать экзамены дважды. Впервые этот вопрос был поднят в октябре 1907 г. ^{[35, л. 13]}, а в январе 1909 г. был утвержден перечень необходимых экзаменов на право преподавания, который должен был совпадать с окончательными экзаменами в комиссиях. А уже через 2 года, в августе 1911 г. Министерство утвердило перечень предметов для полукурсовых и окончательных испытаний, который раньше был прерогативой факультетов. Провозглашенная в 1906 г. свобода выбора студентами предметов, просуществовала до 1911 г., когда были опубликованы новые правила, связавшие получение диплома с правом преподавания в школах. Однако фактически правила эти были введены только с 1912-1913 учебного года в виду многочисленных просьб из университетов ^{[36, л. 418 об., 464, 478; 37, л. 22]}. В начале XX в. и общество, и государство были готовы к переменам в университетах, причем, общество жаждало их, а государство пошло на уступки в связи с ситуацией в стране. Но как только ситуация стабилизировалась, вновь началось наступление на академические свободы и отказ от предметной системы обучения, при которой Министерство Народного Просвещения не могло полностью контролировать преподавание в университетах, ограничиваясь лишь номинальным контролем на итоговых испытаниях в государственных комиссиях. Таким образом в 1911 г. университеты вновь столкнулись с усилением государственного регулирования, которое воплощалось в жизнь тогдашним министром народного просвещения Л. А. Кассо. Вновь государственная опека высшего образования не смогла сосуществовать со свободой обучения, заявленной правилами 1906 г., поэтому циркуляр Министерства от 18 августа 1911 г. закреплял перечень предметов, обязательных к сдаче на полукурсовых испытаниях, а 23 августа появился и перечень итоговых испытаний в государственных комиссиях. Так система обучения в университетах официально стала курсовой. В 1915 г. Министерство возглавил либерально настроенный граф П. Н. Игнатьев. Несмотря на начало Первой мировой войны существовали планы дальнейшего реформирования системы высшего образования, среди которых на первом месте стояло принятие нового университетского устава и улучшения материального положения университетов (что было проведено в 1916 г.). Однако у Российской империи оставалось слишком мало времени, и ожидаемые и необходимые реформы так и не состоялись.

Таким образом, каждый университетский устав подразумевал свои особенности системы обучения. Устав 1804 г. предполагал свободу преподавания и обучения, т. е. предметную систему, которая вскоре начала заменяться курсовой, еще до принятия нового устава. Следующий устав 1835 г. окончательно ввел в университетах курсовую систему обучения со строгими ежегодными экзаменами и определенной программой обучения. Сложившаяся к 1860-м гг. система обучения казалась обществу того времени требующей реформирования, однако при получении такой возможности университеты отказались от введения предметной системы обучения с обязательными ежегодными экзаменами и отсутствием привязки к курсу обучения. Была оставлена курсовая система в несколько мягком варианте, нежели при действии устава 1835 г., так как устав 1863 г. давал возможность факультетам решать, как именно они будут обучать студентов. Устав 1884 г. попытался совместить государственное регулирование с предметной системой, отменив ежегодные экзамены, но регламентировав число обязательных часов лекций и практических занятий. Однако свобода преподавания в планы Министерства Народного Просвещения не входила, поэтому каждый университет был обязан предоставить учебные планы по каждому факультету в нескольких вариантах. Именно в выборе одного из имеющихся учебных планов и видели составители устава свободу обучения. Однако задумка эта оказалась провальной, да и экзамены быстро вернулись в университеты. Тем не менее, на рубеже XIX – XX вв. университетам были необходимы изменения: решение проблем профессора видели в переходе на предметную систему. Лишь события 1905 г. привели к тому, что этот переход стал возможен в 1906 г. Каждый университет получил право выбора системы обучения, а вкупе с Временными правилами от 27 августа 1905 г. это говорило о возвращении в университеты автономии. Однако уже в 1911 г. произошел отказ от предметной системы обучения, неудобной для подготовки учителей средней школы, которые должны были сдавать одинаковые экзамены. Несмотря на откровенное недовольство профессоров и студентов университетским уставом 1884 г., система обучения, введенная именно этим уставом, оказалась наиболее жизнеспособной в последующие десятилетия, оставив потомкам ежегодные экзамены, обязательные учебные планы, дипломные работы и выпускные экзамены в государственных комиссиях.