“Do not laugh at peas, do not be better than beans”: pedagogical conflicts in Tobolsk governorate in the late XIX – early XX centuries

Ershov Mikhail Fedorovich PhD in History Leading Scientific Associate of Research Department, Ob-Ugric Institute of Applied Research and Development 628011, Russia, Khanty-Mansiiskii avtonomnyi okrug, g. Khanty-Mansiisk, ul. Mira, 14, of. 310 mfershov@mail.ru Other publications by this author

«Большая часть преподавателей уездных училищ исполняет свои обязанности только по форме, для виду, а не с любовью и сознанием, от которых зависит успех дела. Они, с окончанием курса в гимназии и получением звания Учителя, которое предоставляет им чиновничьи права, предаются полному бездействию, их убаюкивает ложная мысль, что тяжелая работа учиться для них кончена и им остается только пользоваться всеми возможными удовольствиями уездной жизни, это-то самое, к сожалению, и служит помехой к их самоусовершенствованию. Желательно, чтобы такой жалкий взгляд на высокое звание учителя изменился и в наставниках уездных училищ пробудилось горячее сочувствие к прогрессу, а этого могут они достигнуть только через чтение полезных сочинений, в особенности педагогического содержания и совместное подготовление себя к урокам» – такие новые требования выдвинул в 1860 г. Главный инспектор училищ Западной Сибири к подчиненным ему штатным смотрителям народных училищ ^{[11, л. 218-219]}.

Не секрет, что благие намерения руководства и их реализация это – увы! – часто не одно и то же. Важным обстоятельством, которое традиционно недоучитывается в отечественном образовании, был человеческий фактор. Именно действия людей определяли, в конечном итоге, успешность тех или иных социальных процессов. Данная проблема уже затрагивалась в трудах отечественных исследователей ^{[22; 23]}, в том числе и тех, кто писал о Тобольской губернии ^{[29; 30; 31]}. Обеспечение квалифицированными кадрами учебных заведений далеко не всегда соответствовало общественным ожиданиям и приказам начальства. Цель настоящей публикации состоит в выявлении тех конфликтов, которые ощутимо снижали результативность образовательного процесса на низовом уровне. Исследованию подвергнуты ситуации, которые условно можно подразделить как конфликты преимущественно внутри учительской корпорации, конфликты в масштабах локального социума и конфликты, в которых государственные структуры оказывались одной из сторон, либо были в них активно задействованы. Предварительный анализ разных конфликтов с участием учительства позволяет вычленить некоторые типичные варианты существовавшего в те времена социально-психологического климата ^{[27, с. 507-509]} в педагогической среде.

Первая группа конфликтов рассмотрена на примере событий в Березовском уездном училище в 1880-1890-е гг. Причины выбора в качестве объекта исследования коллектива березовских преподавателей в общем-то достаточно просты. Этот город был территориально отдален от губернских центров, а в архивных делах отчасти сохранились те сведения, которые позволяют преодолеть фильтры бюрократической отчетности и увидеть истинное положение в среде уездного училища Березова. С одной стороны, в этом городе уже сложились определенные учительские традиции. В 1840-е гг. здесь преподавал известный краевед Н. А. Абрамов, при училище существовала хорошая библиотека, среди жителей города был высок процент грамотных лиц ^{[2, с. 142]}. В 1860-е гг. жители города видели положительный пример меценатства и подвижнической деятельности учительской семьи Туполевых ^{[12, л. 1-7; 13, л. 1-5]}. В 1880-е гг. читателям «Тобольских губернских ведомостей» были известны краеведческие публикации А. С. Демина, преподававшего историю и географию в Березовском уездном училище ^{[1, с. 237]}. Но с другой стороны, как свидетельствовали современники, образование еще нередко велось формально, схоластически и было оторвано от жизни ^{[24, с. 97-98]}. Успехам просвещения также мешали малое число жителей в городе, отсутствие промышленности, господство патриархальных отношений, нехватка денежных средств и ряд иных причин. Положение осложнилось еще и тем, что в местном училищев это время не утихали конфликты, в которые были вовлечены многие чины народного образования, вплоть до руководства Западно-Сибирского учебного округа.

Приведем некоторые примеры. Штатный смотритель училища в служебном письме от 30.12.1882 г. сообщал Директору училищ Тобольской губернии что учителя вверенного ему училища И. П. Ананьин, М. К. Попов и Ф. П. Баранов «с некоторого времени стали высказывать ему явные недоброжелательства, дозволяя себе делать возражения в более или менее грубой форме по поводу тех или других законных его распоряжений. Попов и Егоров и учитель приходского Пономарев дерзко обращаются с учениками, дозволяя себе употреблять такие меры взыскания, которые могут быть оправданы одним лишь произволом учителей, как напр. ставят учеников на колени, бьют по голове, а и. д. учителя искусств Егоров ухитрился ставить целый класс на колени с поднятыми вверх руками, а одного ученика на кромке стола» ^{[19, л. 1]}.

В 1888 г. во время служебного отсутствия смотрителя Березовских училищ разгорелась очередная ссора. Рапортом от 28 марта смотритель донес, что учитель Березовского мужского приходского училища Сергей Пономарев «пригласивши штрафованного солдата Демьянова и торгующего села Обдорского Карпова в здании приходского училища устроил пьянку, на которой вместе со своими гостями оскорблял служителя училища Торлопова за нежелание его им услуживать и пить водку. Явившегося для прекращения беспорядка заступающего место смотрителя законоучителя Карпов оскорбил неприличными словами и даже угрожал действием, почему Сургутсков вынужден был посылать за полицейскими стражниками».

По возвращении в Березов смотритель был уже «сам свидетелем, как Пономарев чуть ли не перебросил через перила в канаву остячку, за что остячка и выругала его самого площадной бранью». Проблемы с Пономаревым продолжались у училищного начальства вплоть до его увольнения в 1889 г. Выпускник Омской учительской семинарии, семейный учитель, он так и не смог укорениться в Березове и не дорожил своим местом. Еще в 1887 г. Пономарев был готов уволиться из училища и даже поступить на военную службу. Одна из причин – систематические задержки жалования со стороны Березовской управы ^{[18, л. 34-41]}.

Следует заметить, что материальное положение учителей, особенно молодых, оставляло желать лучшего. Учительское звание предполагало и соответствующий европейский стиль одежды, но в окраинном Березове цены на мануфактурные изделия были много выше, общероссийских. После окончания гимназии, чтобы закрепиться в педагогической профессии, новичкам необходимо было еще дополнительно сдать экзамен на звание учителя в далеком Тобольске. Поэтому, ссылаясь на транспортные и материальные затруднения, уже упомянутые Михаил Попов и Федор Баранов, в 1887 г. просили дополнительный год для подготовки к экзамену ^{[17, л 2-3]}. Оба они в 1886 г. закончили на казенный счет Омскую учительскую семинарию и должны были отслужить в городе не менее 4 лет ^{[19, л. 6]}.

Учителя, оставшиеся в Березове, и далее нарушали общепринятые нормы поведения. В 1890 г. штатный смотритель был вынужден донести, что учитель Березовского уездного училища Ананьин 15 мая устроил скандал на квартире начальника местной команды Алексеева. Череда свар была продолжена 7 июня. В этот день учителя Гущин и Попов столкнулись с законоучителем священником Сургутсковым. Спор разгорелся о том, обязаны ли учащиеся во время экзаменов посещать обязательное богослужение, причем Гущин на повышенных тонах заявил: «наплевать, всё равно никуда не пойду, куда угодно доносите». Далее последовали санкции. Кому-то из нарушителей предложили подать в отставку, кому-то принудительно поменяли место службы ^{[19, л. 41-66]}.

Их дальнейшая судьба была различна. К 1900 г. учитель истории и географии А. Г. Гущин уже достаточно остепенился. У него, 44-летнего женатого учителя, уроженца Казанской губернии, к тому времени было уже 6 детей. Он сумел закрепиться в Березове и по-прежнему преподавал в местном училище ^{[20, л. 522]}. Однако, у и горожан, и у руководителей народного образования репутация Гущина была на низком уровне. Его фамилия в основном связывалась с равнодушием к службе и скандалами в семье ^{[4, л. 46]}. Федор Баранов в 1898 г. по семейным обстоятельствам был отчислен от должности временно-исполняющего «из платы по найму сверхштатного учителя Семипалатинского пятиклассного училища» ^{[21, л. 1-4]}. Документ свидетельствует, что прав государственного служащего он так и не приобрел. Их старший коллега И. В. Ананьин скончался в 1888 г. в должности помощника учителя Барнаульского училища ^{[16, л. 1-9]}.

Произошедшие негативные события свидетельствовали о известной русской «слабости» смотрителя Березовских училищ В. И. Рачинского. В одном из прошений вышеупомянутый учитель Иван Ананьин, оправдываясь, напоминал властям о своем педагогическом стаже с 1873 г., жаловался на семейную трагедию (у него умерли уже взрослые дети), на то, что из-за нетрезвого образа жизни штатного смотрителя именно он был вынужден вести отчетность, не входившую в его служебные обязанности ^{[16, л. 41-44]}. Власти об алкогольной зависимости Березовского смотрителя хорошо знали ^{[19, л. 3]}. Во многом смотрителя терпели из жалости, чтобы дать ему дослужить до пенсии.

Кроме того, найти замену Рачинскому оказалось не так-то просто. Одним из кандидатов был заведующий Тюкалинским училищем Кулигин. «Хватит ли у Кулигина твердости характера удержаться в Березове, этом захолустном и отдаленном пункте, на подобающей высоте: кажется, Кулигин, если не теперь, то в недавнем прошлом имел некоторую склонность к тому же пороку, который погубил в Березове Рачинского» – замечалось в служебной переписке. В конечном итоге выбор пал на непьющего учителя математики из Курганского училища Леонида Владимировича Петрова. Но приехав в Березов уже больным, Петров умер ранней весной 1891 г., а его бездетная вдова перебралась жить в Тобольск ^{[19, л. 91-93]}.

Видимо только к рубежу XIX-XX вв. острые конфликты в среде березовского учительства были в основном преодолены. На смену откровенным скандалистам пришло новое поколение учителей. Каковы же были истоки вызывающего прежнего поведения березовских педагогов в 1880-е гг.? Нет сомнения, что сегодня любые варианты объяснений являются только предположительными. Подлинных причин могло быть множество. Отсутствие полноценного педагогического опыта. Социальная безответственность. Открытое или подспудное нежелание служить в отдаленном Березове. Однако, среди комплекса случайных величин, допустимо выделить и некоторые общие закономерности. Дело в том, что педагогическая карьера в системе министерства народного просвещения давала реальные перспективы для поступления на государственную службу и приобретения чина.

Наличие официального статуса чиновника у училищного учителя с возможным получением им орденов и дворянства должно было возвышать его над провинциальным окружением. Однако сам процесс обучения субъективно препятствовал такому возвышению. Хлопотные занятия с недееспособными членами социума – детьми – во многом психологически ставили учителя в приниженное положение. Его властные полномочия ограничивались стенами школы и не распространялись на городской социум. У педагогов отсутствовали возможности для привычного всем отечественного чиновного произвола и вымогательства. Горожанам не было особой необходимости как-либо задабривать местных учителей.

В неформальной иерархии внешне высокое положение педагогов отличалось, тем ни менее, некой ущербностью. Относясь к элите местного общества, к «приличной публике», учительство не обладало их средствами и привилегиями в полном объеме. Кроме того, для отдаленного провинциального города, с традиционной клановостью и крепкими соседскими связями, всякий новоприбывший на некоторое время попадал в категорию маргиналов. К нему присматривались, его оценивали. Типичные для большинства учителей отсутствие собственного жилья и полная неизвестность со служебными перспективами также доказывали их неполноценность. Для патриархального окружения жизнь приезжего учителя не была правильно укорененной, она отличалась излишней мобильностью и непредсказуемостью. Характерно, что учителя в своей массе были выходцы именно из противостоящей им провинциальной среды. Поэтому получение ими образования еще не означало, что педагоги окончательно расстались с прежним менталитетом и системой ценностей.

Противоречивость собственных формального и реального статусов не могла не вызывать у индивида чувства определенного дискомфорта, что, в ряде случаев, также провоцировало человека на асоциальные поступки. Следует отдать должное руководителям народного образования в Западной Сибири. Архивные материалы свидетельствуют, что они внимательно отслеживали положение дел с состоянием педагогических кадров на местах и, по возможности, стремились его улучшить. Много сделал на этом поприще основатель Томского университета и первый попечитель Западно-Сибирского учебного округа в 1885-1898-е гг. В. М. Флоринский ^{[28, с. 23-24]}.

Малочисленность учительского контингента в небольших городах, в том числе в Березове, во многом вела к господству ситуативных моментов. Очень часто положение дел в сфере народного образования на местах зависело от нескольких личностей или даже от одного энергичного человека. В последующее время на социально-психологическом климате в педагогическом коллективе Березова благотворно сказалось появление здесь таких незаурядных учителей как П. Н. Грязнов ^{[1, с. 236]} и Ф. Ф. Ларионов ^[25]. Лишь та часть учительства, которая не обособляла себя от социального окружения и его нужд и прониклась его интересами, обретала подлинный авторитет. При этом необходимо было не терять чувства собственного достоинства,

К числу обстоятельств, провоцирующих конфликты учительства с местным населением, относились неписаные правила поведения. Так, в сельской и даже отчасти городской местности значительная часть учительниц не могла выйти замуж из-за образовательных и культурных различий между педагогами и местными жителями. Господствовал образ учительницы, как человека, добровольно обрекшего себя на безбрачие и одиночество. «Кто у нас бывал? – вспоминала Е.Г. Чемезова о жизни в Тобольске начала XX в. – Большей частью педагоги, среди них мамины бывшие сослуживцы, которые продолжали работать в епархиальном училище, потому что как тогда говорили, вовремя не «не нашли себе судьбы», т.е. не вышли замуж. Их было пять. Все они были, конечно, разные, но всё-таки, в них было что-то такое, что делало их похожими друг на друга. Во-первых, все они были очень скромно одеты. Не было на них ни ярких платьев с множеством отделок, какими славились другие наши гостьи, повещавшие нас изредка, только по большим праздникам. Во-первых, им, конечно, не позволяли средства, а во-вторых, как я теперь понимаю, трудовой и преданный своему делу народ» ^{[24, с. 166]}.

Почти демонстративное отчуждение от обывателей задавало высокие требования к соблюдению норм этики и этикета. Малейшие упущение или послабление означали вполне вероятную возможность нравственного краха учителя в глазах окружающих. Нередко такой педагог терял последние остатки авторитета и нарочито демонстрировал, что терять ему нечего. Как сообщал в средине 80-х гг. директор училищ, Илья Лаптев из с. Мендеровского «обнаруживает в пьяном виде склонность к буйству и дерзостям, за что и был не раз бит крестьянами, однажды он наговорил дерзостей Исправнику и вообще в обращении со всеми отличается грубостью и невежеством». Интересно, что на увещевания Лаптев заявлял: «Я знаю, что если меня уволят за дерзости от должности, то возьмут в солдаты, но я солдатчины не боюсь!» Его коллега Василий Мисюрев, преподававший в с. Шмаковском, избрал другой путь. Будучи почти постоянно пьяным, он часто уезжал из села в учебное время и жил неизвестно где ^{[14, л.10-13]}. В итоге обоим учителям в Курганском округе с преподаванием пришлось расстаться.

Подобное же событие произошло в Ишимском уездном училище. В 1889 г. сюда из Туринска прибыл учитель истории и географии Виноградов. Очень быстро жители города смогли убедиться, что новоприбывший – «горчайший пьяница, который напивается до различных неестественных видений». Пик его «подвигов» пришелся на 29 сентября. Как сообщал директор училищ, в этот день «Виноградов заявился на лекции в женское училище в самом безобразном виде; не сознавал ни самого себя, ни окружающей его обстановки, под сильнейшим влиянием винных паров стал гоняться за ученицами и ловить их, запинаясь и падая, и принимая девиц за каких-то чертей. Видя такой позор, надзирательницы просили его оставить тотчас школу, что наконец и удалось им после настойчивых уговоров. Вскоре за тем Виноградов захворал и находится в опасном положении, не узнавая ни жены, ни детей своих. В таком маленьком городке как Ишим подобное происшествие не могло пройти незамеченным. Поступок Виноградова самым естественным образом возбудил недовольство в родителях девиц, обучающихся в школе». Незадачливому педагогу предложили подать прошение об отставке ^{[14, л. 4]}.

Судя по всему, мужское пьянство учителей окружающие некоторое время могли и терпеть. Но к осуждаемым проступкам учительниц скидок обычно не было. В начале XX в. у жителей с. Сухоруковского существовали ненормальные взаимоотношения с местными учительницами. Волостной писарь имел привычку вскрывать и просматривать корреспонденцию, приходящую на их имена. Затем, в 1909 г., из-за минимального повода, разгорелся конфликт между учительницей А. П. Сумкиной и семьей псаломщика Г. М. Хаталова, причем мировой судья приговорил жену псаломщика к штрафу в 15 рублей за нарушение общественного порядка в образовательном учреждении и срыв занятий ^{[32, с. 163-164]}.

На беду, юной Агафьи Петровны, недавно начавшей педагогическую карьеру, между нею и местным законоучителем отцом Иваном Наумовым вспыхнуло романтическое чувство. Священник даже подумывал отказаться от сана. Завязалась любовная переписка, попавшая неведомыми путями в чужие руки, а затем и к училищному начальству. Несколько раз двери школы были облиты смолой. Анонимный доброхот письменно сообщил матери А.П. Сумкиной, живущей в селе Самарово, о безнравственном поведении дочери, злорадно прибавив: «не смейся горох над бобами, еще будешь у нас под ногами»… С сентября 1912 г. А. П. Сумкина была вынуждена уволиться от должности ^[10].

Стоит заметить, что далеко не все из учительниц мирились с пассивной ролью жертвы обстоятельств. Исключения были, но и они свидетельствовали об остроте существующих проблем. Так, например, обостренный интерес окружающие проявили к перипетиям личной жизни учительницы П.Р. Копыловой и её мужа П. Д. Копылова. Супруги обвенчались в Пелымской церкви, затем перебрались в Сургутский уезд. После 7 лет проживания они находились в фактическом разводе, а у Копылова были уже прижиты дети от другой женщины – Варвары Панкиной. Во время длительного бракоразводного процесса (1910-1913) выяснилось, что «любопытствующие», включая и местного священника, передавали из рук в руки любовные письма П. Д. Копылова к Панкиной ^[8].

Если местные жители не проявляли тяги к разоблачению, то следовало вмешательство государственных властей. В 1912 г. под удар попала учительница Туринского городского училища Е. А. Нечаева. Её обвинили в нежелательной связи с политическим ссыльным студентом В. А. Постниковым. Из-за их романа жена Постникова была вынуждена уехать вместе с двумя детьми в Казань на прежнее место жительства. Она, недовольная отсутствием обещанных мужем денежных средств, написала жалобу властям. Учительнице, считавшей Постникова своим женихом, пришлось подать прошение об увольнении ^{[4, л. 25-29]}. В данном случае власти озаботились не только матримониальными планами Елизаветы Алексеевны, но и политической неблагонадежностью Постникова. Как свидетельствуют документы, государственные власти относились крайне негативно даже к безобидным контактам политических ссыльных с местными учителями. Для последних это вполне могло стать причиной увольнения.

Еще более интересная история произошла в губернском Тобольске. В 1876 г. здесь появилась дочь врача, молодая учительница В. И. Зацвилиховская, недавно закончившая Саратовскую гимназию. Обаятельная Варвара Ивановна быстро подружилась с семьей известного краеведа К. М. Голодникова, где её звали просто Басей. В доверительных отношениях она была и с младшим сыном Голодниковых Александром. Мальчишка, чтобы произвести впечатление на взрослую девушку, начал таинственно сообщать ей о своих мифических связях с революционным террористическим подпольем. Разговорами дело не обошлось. В 1879 г. Александр был исключен из шестого класса местной мужской гимназии из-за распространения писем с угрозой сжечь город Тобольск и написанного им же стихотворения «На смерть А.К. Соловьева» (покушавшегося на Александра II). В 1881 г. он, вместе с купеческим сыном Сыромятниковым и коллежским секретарем Тунгусовым, по доносу был дополнительно обвинен в богохульстве и «дерзких словах» о покойном царе.

С началом следствия для ученика и учительницы потянулась долгая цепь допросов и очных ставок. Родители с обеих сторон (Голодникова и Зацвилиховской) пытались выгородить исключительно своего ребенка, приписывая все грехи противоположной стороне. Характерно, что в следственных документах отложились не только бытовые подробности, но и сведения о политических оппозиционных настроениях в учительской среде, о круге их чтения, о музицировании запрещенной «Марсельезы». По признанию самого осужденного Голодникова, его эксцентричные поступки были вызваны именно романтическим чувством к Зацвилиховской. Хотя учительницу Мариинской женской школы и оправдали, но её репутация в глазах общества была утрачена ^[9].

Всплеск терроризма и убийство Александра II крайне негативно отразились на общественной атмосфере в провинции. В 1881 г. в Тюмени произошло два инцидента с вынужденным участием учителей. Преподаватель реального училища М. А. Заостровских во время чтения публичной лекции «О суевериях русского народа» приводил примеры народных легенд из научной литературы. Лекцию оценили негативно, как антирелигиозную. Заостровскому публичные выступления были на время воспрещены, «пока не приобретет большей опытности» ^[7].

Много хуже пришлось учительнице Пузыревой. 22 августа она, будучи дежурным педагогом в прогимназии, повела девочек в школу на богослужение. После обедни, когда подходили к кресту, священник начал кричать на учительницу, требуя снять дамскую шляпку: «в шляпке не ходят в церковь, по старой вере не полагается и вот неповиновение». Далее последовали анафема, оскорбления и обморок учительницы. Выздоровев Пузырева решила оставить учебное дело и вышла замуж. Образованные современники не без основания связывали причину подобной агрессии к учительству с повелением для священников обличать социалистов ^{[15, л. 1-3]}.

На основе вышеприведенных материалов отчетливо видно, что на провинциальном уровне результативность образовательной сферы во многом снижалась из-за дефицита хорошо подготовленных профессиональных педагогических кадров, недостатка средств, консервативного окружения, и избыточной патерналистской опеки со стороны государственных и иных структур. Их отражением была череда частных межличностных конфликтов с участием учителей. Внешний жесткий контроль над личностью педагога учительскими корпорациями, окружающим населением и вышестоящими властями не предотвратил ни процессов эмансипации учительства, ни его активного участия в последующих революционных событиях.