Psychosemantic models of perception of ethnic images in evaluations of population of the Altai region and the Republic of Altai

Методология исследования. Образ представляет собой одну из важнейших категорий науки, прежде всего философии и психологии, в которой концентрируются существенные вопросы познания и бытия, характер и мера осмысления и понимания действительности, которые определяют не только наше знание, но и действие ^[1-2]. В самом общем виде под категорией «образ» поднимается результат отражения объекта в сознании человека, материальной формой воплощения образов выступают практические действия, язык, различные знаковые модели ^[3]. Категория психического образа выступает в качестве основы представлений о душе и сознании, в которой представлена реальность, существующая независимо от мысли о реальности и степени ее освоения человеческим умом, несводимой ни к физическим, ни к физиологическим процессам ^[4]. С позиций когнитивных наук, образ представляет собой ментальную репрезентацию фрагмента действительности. Человек познает окружающий мир через призму своих эмоций, которые фиксируются в сознании симультанно при формировании смысловой единицы, в комплексе с ментальным знаком и образом ^[5].

В середине XX столетия развитие категории образа (как и других психологических категорий) испытало влияние общих сдвигов в мировой цивилизации, связанных с мощным научно-техническим направлением, созданным кибернетикой и разработкой информационных систем. Благодаря информационной трактовке категория образа обогатилась новым содержанием, сформировалось представление о том, что образ строится в объективной системе отношений между источником информации и ее носителем, в его характеристику в качестве непременных включаются роль в регуляции деятельности и прогностическая функция, предполагающая отнесенность не только к прошлому (образы памяти) и настоящему (образы восприятия), но и к будущему.

А.А. Гостевым и В.Ф. Рубахиным ^[6], использовавшими системный подход к классификации различных образных явлений, выделяются и описываются наиболее общие классы психических образов: репродуктивные образы (образы памяти) – чувственные образы предметов, в настоящее время не действующие на органы чувств, но возникшие при действии их в прошлом, собственно представления в узком смысле этого слова (образы-воспоминания; представление в широком смысле означает процесс репрезентации). Реконструкция прошлых впечатлений – главный определяющий признак для образов данного класса. Образы-воспоминания (воспоминания того, что с человеком было) – самый универсальный вид образа, поскольку все люди имеют прошлое, помнят его и, соответственно, имеют его отражающие образы. В качестве разновидностей образов кратковременной памяти обычно рассматриваются эйдетические образы, являющиеся остаточными ощущениями, сохраняющимися в нашем сознании, образы воображения, формирующиеся на основе переработки и творческого преобразования имеющихся у человека образов действительности. Образы воображения, так же как и образы памяти, являются вторичными образами. Первые имеют меньшую контролируемость, но они могут достигать достаточной яркости, отчетливости. Другими видами образов, являющими собой отражения различных явлений психической жизни, являются сновидения и сновидные образы, гипнагогические образы, испытываемые в дремотном состоянии, галлюцинаторноподобные образы, иллюзии и déjá vu-образы различной модальности. К образам, категоризованным взаимодействием перцепции и репрезентации, относятся «образы тела» и синестетические образы.

Применительно к проблематике нашего исследования использование классических теорий восприятия, разрабатываемых к рамках общей психологии в контексте изучения ключевых когнитивных процессов, представляется довольно затруднительным в силу того, что изучаемые нами образы носят абстрактный, непредметный характер и представляют собой собирательные характеристики социальных объектов – социальных общностей, групп. В этой связи оправдано обращение к категории «социального образа» как отдельной научной и, прежде всего, социологической категории.

Под социальным образом мы вслед за Е.И. Сильновой ^[7], Т.В. Склярук ^[8] подразумеваем интегральную совокупность архетипических, стереотипных и социально сконструированных представлений, находящих отражение в массовом сознании и оценочных суждениях общественного мнения. Чаще всего социальные образы не являются срочно-временными образованиями и, как правило, проходят определенный этап становления и последовательной трансформации. Изучение социальной действительности под углом зрения образного восприятия является одним из методов, способствующих раскрытию глубинных смыслов социального контекста. Образ является смыслоемкой и символической категорией, посредством которой осуществляется коллективная смысловая переработка мира. Это своеобразное кодирование, унифицирование социального опыта как всеобщей «материи», пронизывающей общественное бытие. Сформированный социальный образ и транслированный в толщину социального сознания, позволяет экономить время передачи коммуникационного сообщения об объекте. Определяя место феномена социального образа в культурной нише, следует отметить, что он является также частью визуальной культуры, которая все более становится востребованной в исследовательских практиках. С точки зрения анализа структурных компонент социальный образ создают социальные роли и привязанный к ним «набор» общественных ожиданий, социально статусная позиция, определенная доля стереотипных установок и «мифотворчества», а также особенности визуальных репрезентаций ^[9]. Иными словами – структурные аспекты социального образа включают в себя относительно разные по уровню проявления и сложности категориальные параметры.

В условиях стремительной универсализации и унификации социальных и культурных практик, возникновения философии мультикультурализма, появившейся в конце XX века и претендующей на то, чтобы стать концепцией глобального общества, трансформации представлений о национальном и этническом как системообразующих детерминантах самовосприятия человека, возникновения новых социальных идентификационных ориентиров, подрывающих традиционные представления о социальной структуре и стратификации, актуализировали научный интерес к переосмыслению понятий «другости», «инакости», «инаковости» и корреспондирующих с данными феноменами «образами другого», «чужого», «врага», их конструирования, восприятия и воспроизводства.

«Другость» или «инаковость» является термином, обычно понимаемым в феноменологической традиции как сущность, в противоположность которой конструируется некоторая идентичность, позволяющая различать между «Я» и «не-Я», и соответствие допускать существование альтернативной позиции. Концепт был введен в научный оборот в работах Э. Левинаса ^[10]. Центральная тема мышления Э. Левинаса – радикальное истолкование отношения к другому человеку как отношения с абсолютной инаковостью. Согласно Левинасу, ответственность перед другим лежит у истоков мышления и языка, не определяется субъективными горизонтами конституирования и, таким образом, остается независимой от игры исторического и культурного контекста.

Идея «инаковости» является центральной для социологического анализа конструирования и репрезентирования идентичностей различных социальных групп, распределения власти и социального контроля. С помощью термина «инаковость» анализируются отношения между знакомым и незнакомым, структура власти, в которой обозначаются различия, в том числе в статусе. Инаковость объясняется через понятие «различие», которое, по словам С. Холла ^[11], обычно отмечается и определяется через бинарные противоположности, такие как: хорошее/плохое, цивилизованный/атавистический, красивый/уродливый и т.д. Инаковость амбивалентна, то есть она может быть позитивной и негативной ^[11], что является необходимым для производства значения, языка, культуры, социальной идентичности и субъектного понятия о себе. Но одновременно это и что-то угрожающее – опасность, отрицательные ощущения, падение, вражда и агрессия по отношению к «иному». Идентификация человека и чувство «инаковости» неразрывно связаны с властью. Причастность к коллективу «своих» с его неповторимыми физическими, культурными, историческими, религиозными характеристиками дарует людям чувство «принадлежностей», точкой пересечения которых является каждый человек.

В рамках теорий коллективной идентичности взаимоотношения с «другим» рассматриваются в качестве динамической системы социальных отношений и репрезентаций ^[12], сутью которой является разделяемое чувство «мы», основанное на восприятии и общих чувствах общности судьбы, угрозы, страха, или «коллективного действа», мотивирующих людей действовать вместе ^[13]. В рамках подхода к исследованию социальной идентичности ^[14-15], образ «другого» формируется в результате двух фундаментальных процессов – категоризации и сравнения. Первый процесс предполагает наличие референтных отношений с определенной группой или категорией (в качестве которых может выступать нация, государство, территориальная общность). Благодаря процессу категоризации люди различают представителей «своей» и «чужой» групп. Социальное сравнение придает этому различению значимость. Этот процесс не случаен, его главная цель состоит в создании позитивного образа «Я». В итоге формируется две полярных формы идентичности и релевантные им образы групп – позитивная и негативная ^[16]. В качестве атрибутов, используемых для конструирования «схожести» и «различия» могут использоваться мифы, верования, исторические события, языковые различия, общие законы и традиции, территория, религия ^[17].

Анализ современных публикаций, посвященных проблематике «образа другого» позволяет констатировать, что данный концепт используется в весьма широком исследовательском контексте: в рамках исследования удовлетворенности жизнью в пожилом возрасте ^[18], решения политических задач и пропаганды, формирования приоритетов международной политики, политических конфликтов ^[19-21], исследования образов страны, национальных и этнических культур ^[22-26], конструирования образов «другого» в средствах массовой информации, дискурс-анализ медиа-текстов, массовой культуры ^[27-29].

Исследовательская база и методы.

Изучение образов «другого», отражающих существующие социальные установки и представления по отношению к этническим группам, определяющих идентификационные процессы, потребовало обращения к теориям, позволяющим описать процессы формирования и содержание существующих в индивидуальном и общественном сознании ментальных репрезентаций социальных явлений и объектов.

Психосемантический эксперимент, направленный на изучение существующих в сознании населения России ментальных репрезентаций «образа другого» основывался на общей методологии экспериментальной психосемантики ^[30-32]. Психосемантические модели, изначально применявшиеся для описания внутренней картины мира субъекта, получили широкое распространение для исследований картин мира «обобщенного» субъекта (общественного сознания), в частности, для изучения социальных идей и связанных с ними социальных установок и поведенческих стереотипов ^[33].

Методом исследования и одновременно формой модельного представления категориальных структур сознания являлось построение семантических пространств. Координатными осями семантического пространства выступали основания категоризации, актуализируемые в рамках искусственно построенной речемыслительной деятельности (семантического эксперимента) в определенной содержательной предметной области и выделяемые с помощью методов многомерной статистики (факторного, кластерного анализа).

Содержание выделяемых факторов – оснований категоризации отражало формы обобщений, используемых субъектом в той или иной предметной области, присущие ему «личностные конструкты» – совокупность взаимосвязанных высококоррелирующих признаков, образующих личностный познавательный эталон ^[34-35].

Позиции для оценки этнической идентичности: русские; европейцы; азиаты; славяне; народы Кавказа; народы Средней Азии; малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока; мигранты; народ, дружественный моему народу; народ, враждебный моему народу. Для оценки этнических ролей был разработан набор конструктов, представляющих 22 биполярные 7-ми балльные шкалы (от -3 до 3 баллов), описывающие эмоционально-оценочные характеристики образа, особенности менталитета, характеристики национальной культуры, поведенческие характеристики межэтнических и межкультурных взаимодействий, особенности социального восприятия образов с позиции самоидентификации респондента.

Результаты и обсуждения. В Алтайском крае в исследовании приняли участие 212 респондентов, из которых 59,4% проживали в городе Барнауле, 40,6% – в сельской местности. В Республике Алтай выборочная совокупность составила 183 респондента, из которых 24,6% проживали в городе Горно-Алтайске, 75,4% – в сельских поселениях. В Алтайском крае было опрошено 46,2% мужчин и 53,8% женщин, в Республике Алтай – 45,9% мужчин и 54,1% женщин, что отражало пропорции населения, существующие в генеральной совокупности.

Возраст респондентов, в соответствии с дизайном выборочной совокупности, варьировал от 15 до 75 лет, средний возраст респондентов в Алтайском крае составил 41,9 года, стандартная ошибка среднего – 1,14. В Республике Алтай средний возраст составил 40,49 года, стандартная ошибка среднего – 1,17. В целом, возрастная структура опрошенных в разных регионах была сходной и, несмотря на некоторые различия в процентном соотношении, не подтвержденные статистически (тест χ2, p>0,05), позволяла осуществлять адекватные сравнения между регионами.

В ходе анализа национальной идентификации респондентов, выяснилось, что в Алтайском крае 86,3% идентифицировали себя с русскими, 2,4% отказались отмечать свою национальность, оставшиеся 11,3% выбрали другие национальности, в том числе 9,9% – армянскую, по 0,5% – немецкую, украинскую и аварскую. Доля русских в исследовании была ниже, чем выявленная, например, в ходе Всероссийской переписи населения 2010 г. (94%), однако данное смещение было необходимо для проведения сравнительного анализа по национальному признаку. В Республике Алтай 64,5% респондентов считали себя русскими, 35,5% представляли другие национальности: 21,3% – алтайцев, 4,4% – казахов, 3,8% – кумандинцев, 1,1% – тубаларов. Незначительная часть респондентов (2,7%) имела смешанную идентичность (в основном русских и алтайцев, русских и казахов), 2,2% респондентов отказались отмечать свою национальность.

Латентные факторы восприятия этнических групп.Результаты кластерного и корреляционного анализов убедительно показали, что между определенными группами ролевых позиций и конструктов есть значимые взаимосвязи, означающие существование латентных переменных (факторов), обусловливающих восприятие этнических ролей и выступающих в качестве смысловых детерминант этнической идентификации.

В результате факторного анализа, проведенного на данных Алтайского края, было выделено три значимых фактора, описывающих 56,6%, 27,7% и 10,4% дисперсии переменных (в совокупности 94,7%), включенных в модель (таблица 1).

В первый фактор (λ=12,5) с высокими положительными нагрузками (α>0,8) вошли переменные, описывающие особенности национального характера (дружественный, доверчивый, отзывчивый, честный и порядочный, стремится к равенству и равноправию, спокойно относится к другим точкам зрения, трудолюбивый), эмоциональной реакции (вызывает симпатию и уважение), и самоидентификации (свой, близкий, похожий), что позволяло охарактеризовать этот фактор в целом как фактор общей оценки, детерминирующей положительное или отрицательное восприятие этнических позиций.

Смысл второго фактора (λ=6,1) задавался конструктами, описывающими социально-экономическое положение (богатый, находится высоко на социальной лестнице), культурный уровень (образованный, культурно развитый), тип мышления и поведения (сторонник прогресса, инноваций, дисциплинированный). Отрицательный полюс фактора задавался переменной «не вызывает зависти». Данный фактор, условно говоря, являлся фактором «социально-экономического прогресса и культурного развития», на одном полюсе которого располагались конструкты, ассоциируемые с благосостоянием и высоким уровнем развития технологий, образования и культуры, вызывающих восхищение и зависть, тогда как другой полюс отражал противоположные тенденции – консерватизм, сопряженный со слабой дисциплиной и организованностью, низкий уровень образования и культуры, бедность.

Положительный полюс третьего фактора (λ=2,3) описывался такими характеристиками, как толерантность, ответственность и дисциплинированность, поддержка прогресса и инноваций, сочетающимися с практичностью и рациональностью, осторожностью. Отрицательный полюс был задан противоположными по смыслу параметрами – чрезмерной эмоциональностью и импульсивностью, консерватизмом, отсутствием дисциплины. В целом, данный фактор раскрывал особенности современных западных или традиционных восточных цивилизационных культур и соответствующих типов ментальности (рациональной западной и преимущественно интуитивной и эмоциональной восточной).

На данных Республики Алтай выделено четыре значимых фактора, описывающих 62,7%, 14,0%, 9,9% и 8,05% дисперсии переменных (в совокупности 94,6%), включенных в модель (таблица 1).

Первый фактор (λ=13,8) был на 98% конгруэнтным первому фактору, выделенному в Алтайском крае, это был фактор общей оценки, детерминирующей положительное или отрицательное восприятие этнических позиций.

Положительный полюс второго фактора (λ=3,01) описывался такими характеристиками, как толерантность, ответственность и дисциплинированность, трудолюбие, поддержка прогресса и инноваций, образованность, сочетающимися с практичностью и рациональностью, осторожностью. Отрицательный полюс был задан противоположными по смыслу параметрами – чрезмерной эмоциональностью и импульсивностью, консерватизмом, отсутствием дисциплины, низким образовательным и культурным уровнем. Этот фактор по смыслу занимал промежуточное положение между вторым и третьим факторами в модели Алтайского края (коэффициенты конгруэнтности составили 0,71 и 0,75).

Смысл третьего фактора (λ=2,2) задавался конструктами, описывающими социально-экономическое положение (богатый, находится высоко на социальной лестнице), культурный уровень (образованный, культурно развитый), которые в сознании жителей Республики Алтай в большей степени ассоциировались с враждебностью, нежели с дружелюбием, о чем свидетельствовал знак факторной нагрузки по соответствующему дескриптору. В большей степени данный фактор соответствовал второму фактору в модели Алтайского края (коэффициент конгруэнтности 0,68).

Данный фактор, условно говоря, являлся фактором «социально-экономического прогресса и культурного развития», на одном полюсе которого располагались конструкты, ассоциируемые с благосостоянием и высоким уровнем развития образования и культуры, тогда как другой полюс отражал противоположные тенденции – низкий уровень образования и культуры, бедность. В целом, сравнивая факторные структуры Алтайского края и Республики Алтай, можно отметить инвертированность второго и третьего факторов при их содержательной инвариантности. Таким образом, если для жителей Алтайского края на втором месте после магистрального фактора оценки стоял фактор социально-экономического развития, то для жителей Республики Алтай более важным являлся критерий когерентности ментальности и культурного развития.

Четвертый фактор (λ=1,8), отсутствующий в факторной структуре Алтайского края, дублировал смысл первого фактора (см. нагрузки по идентификационным переменным), ведущим конструктом в факторе являлся «вызывает зависть – не вызывает зависти», положительно коррелирующий с идентификационными признаками, а также с низким социальным статусом и зависимым положением, традиционализмом и консерватизмом. Таким образом, этот фактор можно было бы назвать фактором осознания уязвимости собственного положения, в наибольшей степени проявляющегося в процессе социального сравнения своей и чужой этнических групп, на бессознательном уровне провоцирующего ощущение ресентимента и беспомощности. К счастью, данный фактор объяснял лишь 8% дисперсии, что свидетельствовало о его второстепенной, малозначимой роли в оценки этнических групп (таблица 1).

Таблица 1 – Результаты факторного анализа по конструктам. Матрицы компонентных нагрузок после вращения.

Совместное представление конструктов и элементов на основе техники сингулярного разложения Экарта-Янга позволило представить геометрическую конфигурацию (расположение) ролевых позиций в виде семантического пространства, визуализирующего процессы идентификации и восприятия этнических групп в свете представлений и смысла, задаваемого двумя главными факторами – фактором общей оценки и фактора социально-экономического и культурного развития в Алтайском крае и фактора общей оценки и «смешанного» социально-экономического и культурно-цивилизационного фактора в Республике Алтай (рисунки 1 и 2).

В общем семантическом пространстве, соответствующем данным Алтайского края, хорошо заметны близкая расположенность, а, значит, и семантическое сходство позиций «Русские», «Славяне», «Малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока» и «Народ, дружественный моему народу», расположенных вблизи координатных проекций идентификационных конструктов и таких оценочных конструктов как «Трудолюбивый», «Свободный», «Стремится к равенству», «Отзывчивый», «Коллективист», «Вызывает симпатию». На противоположном полюсе фактора располагаются позиции «Азиатов», «Народов Средней Азии» и «Мигрантов», имеющие весьма близкие координаты в семантическом пространстве и ассоциирующиеся в свете располагающихся рядом конструктов с хитростью и расчетливостью, индивидуализмом и равнодушием, нежеланием работать и стремлением к превосходству. Наиболее «выгодную позицию» по данному фактору занимала позиция «Европейцев», обладающая в сознании респондентов высоким социальным и материальным статусом, ответственностью, вызывающие зависть. В отличие от этих позиций «Жители Кавказа» представляли противоположный полюс, маркируемый такими характеристиками, как импульсивность, агрессивность, неискренность, неприязнь и отвращение (рисунок 1).

Рисунок 1 – Общее семантическое пространство ролевых позиций и конструктов. Алтайский край.

Особенностями семантического пространства в Республике Алтай являлись: «распыление» позиций группы «Дружественный народ – Русские – Славяне – Малочисленные народы Севера» по оси общей оценки и идентификации, свидетельствующее об их более дифференцированном восприятии; существенная трансформация образа «Азиатов», которые в отличие от Алтайского края, описывались посредством категорий прогресса и инноваций, ответственности и высокой культуры; отсутствие отрицательных коннотаций у позиции «Народов Кавказа», которая располагалась вблизи начала координат по двум факторам, что не позволяло ее отнести ни к одному из полюсов, и описывалась двумя близко расположенными конструктами, связанными с высоким статусом и богатством; эталонная позиция «Враждебного народа» имела изолированное от других позиций расположение, что означало отсутствие негативных стереотипов и лояльное, благожелательное отношение ко всем исследуемым этническим группам (рисунок 2).

Рисунок 2 – Общее семантическое пространство ролевых позиций и конструктов. Республика Алтай.

Общие семантические пространства репрезентировали существующие в сознании жителей приграничных регионов системы ценностей и представлений, образующих категориальные структуры, системы обобщенных значений, посредством которых происходила оценка представителей различных национальностей. Между тем, очевидно, что такое обобщенное представление является весьма упрощенным, не вполне соответствующим реальным процессам восприятия этносов, испытывающих значительное влияние ситуативных факторов, связанных с опытом межэтнического взаимодействия и конкретных обстоятельств, опосредующих их содержание и модальность, а также факторов, связанных с личными и социальными характеристиками воспринимающего. Принимая во внимание невозможность учета всех возможных факторов, в совокупности образующих сложную систему детерминант восприятия этнических образов, мы провели сравнительный анализ различий в оценках ролевых позиций в группах, дифференцированных по основным социально-демографическим критериям – полу, возрасту, региону проживания и национальности. Как показал многофакторный дисперсионный анализ, проведенный на всей совокупности конструктов для отдельных элементов, наиболее значимые изолированные эффекты на изменчивость оценок оказывали факторы региона (что уже было нами продемонстрировано на предыдущих этапах анализа) и национальности. Кроме того, было выявлено совместное влияние возраста и региона исследования (по четырем из десяти позиций) и национальности и региона (по всем ролевым позициям), означающее, что представители различных возрастных и этнических групп давали различные оценки выраженности характеристик ролевых позиций в зависимости от того, в каком из регионов проходило исследование, что обусловило необходимость более детального изучения сущности этих различий.

Так, семантические пространства, соответствующие ментальным репрезентациям этнических групп в сознании молодежи 15-29 лет, проживающей в разных регионах, в целом обладали существенным сходством с общими региональными пространствами. В то же время, в Алтайском крае была заметна обособленная позиция «Русских», координаты которой располагались вдали от группы «Дружественный народ – Славяне – Малочисленные народы Севера», но, при этом, лежали максимально близко к координатам конструктов идентификационной группы. Таким образом, если для региона в целом было характерна генерализация данных ролей, то для молодежи более важной являлась четкая идентификация с данной этнической общностью. Еще одной особенностью данного пространства являлось более четкое «разведение» позиций «Народов Кавказа» и группы позиций «Мигрантов» и «Народов Средней Азии», находящихся по разные стороны факторной оси. Смещение первой из перечисленных позиций в сторону более низких значений, а также сокращение расстояний между координатами негативных полюсов конструктов, связанных с консервативностью, воинственностью, враждебностью, нетерпимостью, ассоциации этой позиции с безграмотностью и низким культурным уровнем свидетельствовали о значительном влиянии на молодежь негативных этнических стереотипов, их актуализации в качестве источников возникновения межнациональных конфликтов и межнациональной напряженности. Особенностью пространства Республики Алтай являлась смена координат позиции «Мигрантов», которая в сознании молодежи Республики приобретала характеристики безграмотности и традиционализма, с одной стороны, и хитрости и расчетливости, с другой. Именно «Мигранты» воспринимались молодыми людьми как самые далекие и чужие. Кроме того, в отличие от общей региональной решетки, позиции «Азиатов» и «Европейцев» оказались в разных сторонах пространства, образ «Азиатов» стал более близким образу «Народов Кавказа». Изолированное расположение негативного эталона свидетельствовало о том, что ни одна из исследуемых групп, несмотря на различия, не воспринималась молодежью Республики в качестве антагонистической, враждебной.

В представлениях опрошенных средней возрастной группы, проживающих в Алтайском крае, восприятие «Русских» было тождественным восприятию позиции «Дружественного народа», обе позиции описывались как свои, близкие, вызывающие симпатию и уважение. Позиция «Славян», находясь в непосредственной близости от них, обладала более выраженными характеристиками трудолюбия, смелости и честности. Позиция «Малочисленных народов Севера» воспринималась как существенно отличная от вышеперечисленных позиций и связывалась с характеристиками доверчивости и дружелюбности, отзывчивости, равноправия, ориентации на общинность. «Народы Средней Азии» и «Мигранты» оценивались исходя из существующих негативных стереотипов, а «Народам Кавказа» приписывались характеристики, связанные с нетерпимостью и преследованием личных интересов. В отличие от Алтайского края, в Республике Алтай наблюдалось противопоставление эталонных позиций, которые, занимая крайние положения по первому фактору, располагались вдали от основных позиций, позиция «Народов Кавказа» практически отождествлялась с «Азиатами», в то время как «Мигранты» четко различались от «Народов Средней Азии».

Особенности восприятия этнических образов респондентами старшей возрастной группы из Алтайского края заключались в отождествлении «Народов Средней Азии» и «Мигрантов» с «Враждебным народом», которому приписывались негативные оценочные характеристики, особенно связанные с враждебностью и агрессивностью. «Русские» в свете заданных конструктов практически отождествлялись со «Славянами», а «Азиаты» находились в одной плоскости с «Европейцами» и воспринимались как дружелюбные, ответственные, имеющие высокий социальный статус, но при этом далекие и чужие. Ближе всего к координатам «Дружеского народа» располагалась позиция «Малочисленных народов Севера». В представлениях старшего поколения Республики Алтай «Мигранты» представлялись трусливыми и одновременно воинственными, тогда как «Азиаты», напротив, – вызывали симпатию и уважение, считались образованными, свободными и трудолюбивыми.

Сравнение по группам национальностей выявило существенное расхождение в восприятии этнических ролей, что проявилось как в наполненности факторов конструктами (дескрипторами), так и в конфигурации ролевых позиций в семантическом пространстве.

Основными отличиями в семантических пространствах, построенных на выборках русского населения обоих регионов, являлись следующие:

– в Алтайском крае позиция «Европейцев» занимала удаленное положение от всех других этнических групп и в свете располагающихся рядом дескрипторов описывалась как ответственная, практичная, расчетливая, вызывающая зависть, образованная, культурная, олицетворяющая собой богатство и научный прогресс, тогда как в Республике Алтай эта позиция сближались по оценкам с позициями «Народов Средней Азии», «Народов Кавказа» и «Азиатов», при этом проекции конструктов были сходными;

– в Алтайском крае позиция «Малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока» была удалена от группы позиций «Дружественный народ» – «Русские» – «Славяне» и описывались конструктами «Честный» и «Вызывает уважение», тогда как в Республике Алтай эта позиция была включена в данный комплекс и ассоциировалась с конструктом «Наивный, доверчивый».

В семантическом пространстве респондентов с отличной от русской идентичностью, проживающих в Алтайском крае, позиция «Народов Кавказа» соседствовала с «Народом, дружественным моему народу» и проекциями конструктов идентификационной группы, «Народ, враждебный моему народу» ассоциировался с представителями азиатских национальностей, тогда как «Европейцы» выступали в качестве эталона по уровню обеспеченности и образованности, прогресса и инноваций, толерантности, но не идентифицировались ни с одной другой ролевой позицией. Одними из существенных изменений являлась изоляция позиции «Мигрантов» от других групп, а также оценка «Русских» как хитрых, расчетливых, но при этом отзывчивых.

Семантическое пространство Республики Алтай отражало принципиально иную конфигурацию ролевых позиций. Позиция «Азиатов» соседствовала с «Народом, дружественным моему народу» в зоне положительных значений по второму фактору, «Европейцы» располагались изолированно от всех в зоне положительных значений по обоим факторам и описывалась конструктами «Практичный, рациональный», «Хитрый, расчетливый», «Неискренний», «Стремится к превосходству». «Малочисленные народы…» сближались с «Мигрантами» и ассоциировались с отсутствием образованности и низким уровнем культуры «Народы Кавказа» оказались более близки к «Славянам». В отличие от «русского» пространства, позиция враждебного народа переместилась из зоны положительных значений по второму фактору в зону отрицательных значений. Таким образом, для лиц с иноэтнической идентичностью образ «этнического врага» описывался только негативными полюсами дескрипторов, формирующих факторы, что свидетельствовало об отсутствии критичности и сверхстереотипном, примитивном восприятии этнических образов: если какая-то группа воспринималась как враждебная, то ей приписывались только негативные черты.

Обобщая полученные в ходе исследования результаты, изложим основные выводы:

1. Решающее, приоритетное значение для оценки этнических групп имеют характеристики, связанные с процессами идентификации, эмоциональной оценкой, безопасностью, социальным и экономическим положением, отличающиеся большей вариабельностью и различиями в социально-демографических группах. В то же время, в системе значений, опосредующих восприятие этнических групп, критерии, связанные с рациональностью, некоторыми личными качествами и реакцией на них, занимают вторичное положение, активизируясь только при определенных обстоятельствах.

2. В обоих регионах наиболее слабо взаимосвязанной с другими позицией является позиция «Европейцев», наиболее интегрированной по количеству взаимосвязей в Алтайском крае является позиция «Азиатов», а в Республике Алтай – позиция «Жителей Кавказа», именно эти этнические группы являются «связующим звеном» в региональных межэтнических взаимодействиях, создающим особый этнический колорит. Особой важностью в силу взаимодействия и сходства благоприятных оценок с позиций идентификации и безопасности обладает группа позиций «Русские», «Славяне», «Малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока», воспринимаемые как этническое и цивилизационное ядро общего многонационального народа России.

3. Особенностями молодежной аудитории Алтайского края, состоящей преимущественно из русских, являлись: обособление «Русских», свидетельствующее о более четкой идентификации с данной этнической общностью и «разведение» позиций «Народов Кавказа» и группы позиций «Мигрантов» и «Народов Средней Азии». Для молодежи Республики Алтай особенностями являлись: смена координат позиции «Мигрантов», которая приобретала характеристики безграмотности и традиционализма с одной стороны, хитрости и расчетливости с другой, и воспринималась как наиболее далекая и чужая, а также сближение образа «Азиатов» с образом «Народов Кавказа». Изолированное расположение негативного эталона свидетельствовало о том, что ни одна из исследуемых групп, несмотря на различия, не воспринималась молодежью Республики в качестве антагонистической, враждебной.

4. В представлениях опрошенных средней возрастной группы, позиция «Малочисленных народов Севера» воспринималась как существенно отличная от других позиций, «Народы Средней Азии» и «Мигранты» оценивались исходя из существующих негативных стереотипов, а «Народам Кавказа» приписывались характеристики, связанные с нетерпимостью и преследованием личных интересов.

5. Особенности восприятия этнических образов респондентами старшей возрастной группы из Алтайского края заключались в отождествлении «Народов Средней Азии» и «Мигрантов» с «Враждебным народом», которому приписывались негативные оценочные характеристики, особенно связанные с враждебностью и агрессивностью. «Русские» в свете заданных конструктов практически отождествлялись со «Славянами», а «Азиаты» находились в одной плоскости с «Европейцами» и воспринимались как дружелюбные, ответственные, имеющие высокий социальный статус, но при этом далекие и чужие. В представлениях старшего поколения Республики Алтай «Мигранты» представлялись трусливыми и одновременно воинственными, тогда как «Азиаты», напротив – вызывали симпатию и уважение, считались образованными, свободными и трудолюбивыми.

6. Семантические пространства русских респондентов были сходными с общими региональными пространствами. Особенностью группы респондентов с отличной от русской идентичностью, проживающих в Алтайском крае, являлось отождествление «Народов Кавказа» с «Народом, дружественным моему народу», тогда как «Народ, враждебный моему народу» ассоциировался с «Азиатами». Одними из существенных изменений являлась изоляция позиции «Мигрантов» от других групп, а также оценка «Русских» как хитрых, расчетливых, но при этом отзывчивых. В Республике Алтай иноэтничные жители ассоциировали «Народ, дружественный моему народу» с «Азиатами», «Малочисленные народы…» с «Мигрантами», тогда как «Народы Кавказа» оказались более близки к «Славянам». Указанные различия с одной стороны, объяснялись спецификой национального состава регионов, активности отдельных этнических групп, с другой – обусловливали характер межнациональных взаимодействий и объясняли возможные источники конфликтов, либо, напротив, перспектив этнокультурной кооперации.