Individual risk factors of the social exclusion of elderly people in modern Russia: the example of three Siberian regions

Noyanzina Oksana Evgen'evna PhD in Sociology Associate professor of the Department of Psychology of Communications and Psychotechnologies at Altai State University.  656060, Russia, Altaiskii krai, g. Barnaul, ul. Shukshina, 12, of. 204 noe@list.ru Other publications by this author     Maximova Svetlana Gennad'evna Doctor of Sociology Professor, Head of the Department of Psychology, Communication and Psychological Technologies, Altai State University 656045, Russia, Altaiskii krai, g. Barnaul, ul. Dimitrova, 66, of. 515 svet-maximova@yandex.ru Other publications by this author     Omel'chenko Dar'ya Alekseevna PhD in Sociology Docent, the department of Psychology of Communications and Psychotechnologies, Altai State University 656049, Russia, Altai Krai, Barnaul, Dimitrova Street 66, office #515 daria.omelchenko@mail.ru Other publications by this author

Goncharova Natal'ya Petrovna PhD in Sociology Associate Professor, Department of Empiric Social and Confict Studies, Altai State University 656045, Russia, Altaiskii krai, g. Barnaul, ul. Dimitrova, 66, of. 515 g-natalia@mail.ru Other publications by this author

Введение

С каждым годом в мире становится все больше и больше пожилых людей. Эта тенденция носит позитивный смысл, т.к. в первую очередь это свидетельствует об увеличении продолжительности жизни людей, улучшении качества жизни, условий для существования. За последние десятилетия этот процесс стал глобальным явлением и приобрел огромные масштабы. Если в 1950 г. численность пожилого населения в мире составляла 205 млн. чел., в 2000 г. - уже 600 млн. человек, что в 3 раза больше, к 2020 году впервые в истории численность людей в возрасте 60 лет и старше превысит численность детей младше 5 лет, и согласно прогнозам, к 2050 г. она составит 2 млрд. человек. 80% этих пожилых людей будут проживать в странах с низким и средним уровнем дохода.

Концепция социальной эксклюзии далеко не инновационная идея, она не описывает новую реальность, не предлагает нового подхода к описанию депривации. Преимуществом данной концепции является концентрация внимания на центральных аспектах депривации как многомерного феномена и части социальных отношений. Концепция социальной эксклюзии помогает обосновать анализ депривации в традициях социальных наук ^[1]. Сам термин «социальная эксклюзия» ввел в научный оборот Rene Lenoir ^[2], который обратил внимание на то, что в категорию исключенных могут попасть не только самые бедные люди, но также инвалиды, суициденты, пожилые, зависимые от психоактивных веществ, и так далее – почти 10% населения Франции. В течение 1980х годов, в период экономических кризисов, кризисов социального благополучия государств, разнообразных социальных и политических трансформация термин обрел популярность ^[3]. Эксклюзия использовалась для объяснения разных типов неблагоприятных социальных условий, возникавших вследствие появления новых социальных угроз, таких как безработица, геттоизация, фундаментальные изменения института семьи ^[4] и т.п.

Изначально описывавшая депривацию граждан с ограниченными возможностями, в последние годы социальная эксклюзия стала измеряться индикаторами риска и защитных факторов, различного рода политическими обстоятельствами, которые гражданам приходится преодолевать. Официальная «французская» трактовка этого понятия описывает социальную эксклюзию как разрыв социальных связей и связана с признанием органичной солидаристской природы общества. В широком смысле социальную эксклюзию можно определить как «процесс, в результате которого индивиды или их группы становятся полностью или частично эксклюзированными (исключенными) из полного участия в делах общества, в котором они живут» ^[3]. Социальная эксклюзия находится в оппозиции такому понятию как «социальная интеграция», отражает степень значимости быть частью сообщества, быть «включенным».

При этом в концепции социальной эксклюзии можно выделить два принципиально важных акцента. Во-первых, социальная эксклюзия – это многомерное понятие. Люди, например, могут быть эксклюзированными от домашних хозяйств, вследствие безработицы, размера заработка, собственности, минимального потребления, уровня образования, качества жизни в государстве, гражданства в целом, лишены близких контактов или уважения. Однако концепция эксклюзии фокусирует внимание на многомерной природе депривации, то есть на том, что зачастую люди могут быть депривированы от множества «социальных связей» одновременно, то есть эксклюзия (депривация) может одновременно проявляться в экономической, социальной и политической сфере. Во- вторых, социальная эксклюзия подразумевает обращение как к определенным взаимоотношениям между индивидами и их группами, так и к процессам, которые привели к депривации. Индивиды могут быть исключенными из разных типов групп одновременно. Эксклюзия имеет место на каждом уровне общества. Как формирование групп является фундаментальной характеристикой общества, так и такой характеристикой является сопровождающий его процесс эксклюзии «других».

Таким образом, понимание эксклюзии выводит нас за пределы простого описания депривации и акцентирует внимание на социальных отношениях, процессах и институтах, которые лежат в основе эксклюзии и являются ее неотъемлемой частью.

В англосаксонской традиции социальная эксклюзия имеет несколько иную трактовку. Во-первых, факт «бедности» рассматривается отдельно от социальной эксклюзии, как ее возможный элемент. Во-вторых, социальные акторы выступают прежде всего как личности, способные перемещаться сквозь границы социальной дифференциации и экономического разделения труда. Нарушение прав и рыночные ограничения рассматриваются здесь в качестве общих причин эксклюзии. Либеральные модели гражданства подчеркивают обмен правами и обязанностями на договорных условиях. В этой парадигме эксклюзия отражает дискриминацию, существование межгрупповых различий, которые ограничивают полноценное участие индивидов в процессе обмена и взаимодействия.

Третья парадигма, которую также описала Silver ^[3], это концепция «монополии». Она происходит из работ Вебера и частично связана с либеральными традициями в науке. Однако, в отличие от либеральной Локковской концепции, концепция монополии подчеркивает наличие в обществе иерархических властных отношений, оказывающих влияние на строительство социального порядка. В этом смысле эксклюзия является порождением групповой монополии. Властные группы ограничивают доступ аутсайдеров через систему социальных ограничений. Неравенство подчеркивает групповые различия, однако сглаживается социально – демократическим представлением индивидов о гражданстве и участии в делах сообщества.

С позиций данной концепции эксклюзия – это теоретическое понятие, описывающее взгляд индивидов на реальность, которая на самом деле реальностью не является. Здесь эксклюзия не коннотирует с такими проблемами, как «новые бедные», «низший класс», длительно безработные или маргинализованные группы.

Конечно, данное понятие возникает при рассмотрении названных социальных явлений в контексте изучения социальных кризисов, однако прежде всего оно подчеркивает всего лишь ракурс анализа общества и общественных отношений. Индивиды могут – а, на самом деле, уже такими являются – быть эксклюзированными в одних сферах (или измерениях) и включенными в других. Так, Jackson, критикуя концепцию социальной эксклюзии, подчеркивала, что женщины не то, чтобы категорически исключены, но интегрированы в общество более разнообразными путями. Через труд в репродуктивной сфере, например ^[5]. Маргинальность только может продуцировать условия для возникновения женского протеста и образования женских коллективных объединений. Вместе с тем, социальная эксклюзия не концентрируется в «ограниченных» группах, но подчеркивает социальные отношения и процессы, через которые люди становятся депривированными.

Принимая во внимание такую теоретическую модель эксклюзии, Silver рекомендует начинать анализ социальной эксклюзии не с изучения уровня социальной интеграции в обществе, а с общей идеи о значимости интеграции в сообществе и ее зависимости от локальных условий ^[6]. Анализ социальной эксклюзии должен учитывать и тот факт, что индивиды могут делать осознанный выбор в сторону исключённости, тогда как некоторые из них могут быть включенными вопреки своему желанию. В этом смысле можно представить эксклюзию как депривацию прав: главное – это доступ людей к продуктам питания, профессиональной подготовке, трудоустройству и т. д. – и, в меньшей степени, – их собственное решение использовать возможности доступа или нет.

Схожим образом предлагает поступать и нобелевский лауреат Amartya Sen, который в своей работе о возможностях подчеркивает, что важно учитывать не то, чем обладают бедные граждане, а то, что не дает им возможности чем – то обладать. Возможности – это абсолютное требование для полного членства в обществе. Он полагает важным анализ не просто изучать потребление бедными определенных товаров и услуг, а акцентировать анализ на правах или выборе того или иного типа товара, использовании разнообразных экономических, политических и социальных возможностей в рамках существующей правовой системы. Sen указывает на очевидную целесообразность использования концепции социальной эксклюзии для определения «относительных корней» депривации. Согласно его оценкам, концепция социальной эксклюзии обладает потенциалом в понимании бедности как возможности депривации ^[7].

Отметим и то, что многие авторы указывают на то, что три рассмотренных подхода к понимаю эксклюзии – солидаристский, монополии и специализации (обращающие к анализу социокультурных, политических и экономических аспектов депривации) – справедливы только в отношении республиканских демократических обществ, а их закономерность в обществах иного типа никогда не тестировалась ^[8].

Социально эксклюзированные люди или группы людей не имеют возможности осуществлять основные виды социальной активности. Факторами вовлечения в социальную эксклюзию называют: бедность; субординацию в системе социальных идентичностей (раса, этничность, религия, гендер); социальные позиции (беженцы, мигранты); демографические характеристики (образование, профессиональная квалификация); а также состояние здоровья, наличие инвалидности или стигматизированных заболеваний, таких на ВИЧ и СПИД. Модель социальной эксклюзии, разработанная The Social Exclusion Knowledge Network (SEKN) ^[9], представляет ее как результат действия четырех взаимосвязанных факторов (социально – культурных, экономических и политических) на разных уровнях (индивидуальном, групповом, домохозяйств, сообществ, стран, мира в целом). Отношение к власти лежит в основе модели, включение в группу эксклюзированных обуславливает совместное действие взаимозависимых экономических, социально – культурных и политических факторов.

Экономические характеристики эксклюзии включают сложности при трудоустройстве, ограниченный доступ к товарам, средствам к существованию, таким как доходы, жилье, земля, и условия труда. Социальные аспекты эксклюзии относят нас к ограниченному или отсутствующему доступу к социальных, образовательным, правовым услугам, услугам здравоохранения, который является результатом разрыва в социальной защите и социальной сплоченности, например, разрыва родственных, семейных, соседских связей. Культурные компоненты эксклюзии имеют отношение к субординации определенных норм, поведения, культурных практик и стиля жизни, что приводит к исключению индивидов из группы. Политические черты эксклюзии – это ущемление гражданских прав, электоральной активности, включая ограниченный доступ к организациям, законодательству и процессу принятия управленческих решений.

Именно эта многомерная модель наиболее часто лежит в основе научного анализа эксклюзии. При этом эксплицитная связь между эксклюзией и правами позволяет охватывать дискриминацию на основе гендера, этнических, религиозных особенностей, ограничениями в связи со здоровьем и так далее ^[8].

Примеры исследований в разных частях мира являются иллюстрацией того, какое разнообразие форм могут принимать различия между социально эксклюзированными группами и категориями. Так, этничность, каста и раса являются наиболее часто эмпирически фиксируемыми примерами основанной на групповой принадлежности эксклюзии, однако их значимость варьирует в зависимости от контекста. Религия также является важным аспектом дифференциации и имеет эксклюзийный характер в определенных социально – исторических обстоятельствах. Категориальные формы социальной эксклюзии вращаются вокруг специфичных атрибутов индивидов, испытывающих дискриминацию. Конечно, эти атрибуты варьируют в зависимости от контекста, но возраст, гендер, миграция, заболевание и инвалидность, стигматизируемые профессии чаще всего связаны с исключенностью.

Целью данной статьи является рассмотрение факторов риска социальной эксклюзии пожилого населения Российской Федерации на основе интегральной оценки индексов компонентов социальной эксклюзии.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ

Оценка социальной эксклюзии пожилых в трех регионах Российской Федерации проведена на основе результатов социологического исследования, в котором приняли участие 779 респондентов в возрасте от 55 (женщины) и 60 (мужчины) лет (2016 год, Алтайский и Забайкальский края, Кемеровская область, Работа выполнена при поддержке Гранта РГНФ № 15-03-00579 «Социальная эксклюзия лиц старших возрастных групп в современной России» (2015-2017). Оценка факторов риска социальной эксклюзии строилась с учетом различий в возрасте выхода на пенсию: для женщин 55 лет, мужчин – 60 лет. В итоге 28,5% респондентов составили мужчины, 71,5% – женщины. В женской подвыборке 30,7% составили женщины в возрасте 55 – 59 лет, 32,0% – 60 – 64 года, 21,0% – 65 – 69 лет, 16,3% – возрасте от 70 лет и старше. Среди мужчин 55,0% – возрасте от 60 до 64 лет, 27,5% – 65 – 69 лет, 15,8% – от 70 до 74 лет и 1,8% – от 75 лет и старше. В Алтайском крае (33,6% общей выборки) практически в равной мере представлены как городские (53,1%), так и сельские (46,9%) респонденты. В Забайкальском крае (33,0% общей выборки) выборка смещается в сторону горожан: 74,7% городских и 23,5% сельских пенсионеров. В Кемеровской области (33,4% общей выборки) поселенческая диспропорция еще заметнее: 86,5% горожан и 13,5% сельчан.

Каждое теоретическое положение об индикаторах социальной эксклюзии было операционализировано в терминах опросника. Социально – структурный компонент эксклюзии, или ситуацию эксклюзии описывают три компонента, для каждого из которого отобраны индикаторы эксклюзии.

Первый компонент, названный нами «Социально – экономическая (материальная) депривация», описывают следующие индикаторы: отсутствие возможности оказывать материальную помощь супругу; отсутствие возможности оказывать материальную помощь детям; отсутствие возможности оказывать материальную помощь родителям; отказ от получения медицинских услуг; недоступность занятий физической культурой в клубных учреждениях; финансовая недоступность платных медицинских услуг; неудовлетворенность материальным положением; отсутствие возможности качественного лечения; отсутствие возможности приобретать качественные лекарственные средства в нужном количестве; отсутствие возможности трудоустройства; отсутствие возможности приобретать качественные продукты питания в нужном количестве; отсутствие возможности приобретать качественные одежду/обувь в нужном количестве; отсутствие движимого и недвижимого имущества; ограничения в возможности путешествовать/посещать родственников; ограничения в возможности проведения торжеств; недоступность дополнительного образования; недоступность кредитов/займов; необходимость экономии средств; невозможность создания собственного бизнеса/дела; невозможность оказывать материальную помощь детям/родственникам.

«Депривация социальных прав: доступ к социальным институтам (учреждениям) и социальным услугам»: возрастная дискриминация при трудоустройстве; гендерная дискриминация при трудоустройстве; этническая дискриминация при трудоустройстве; дискриминация при трудоустройстве из – за мировоззрения; экономическая дискриминация при трудоустройстве; дискриминация при трудоустройстве из – за семейного статуса; недоступность занятий физической культурой в клубных учреждениях; недоступность платных медицинских услуг; отсутствие возможности качественного лечения; недоступность культурных центров/учреждений (отсутствие возможности посещать); недоступность аптек; недоступность медицинских учреждений; недоступность предприятий торговли; недоступность пешеходных переходов (недоступная среда); недоступность образовательных учреждений; недоступность учреждений социального обслуживания; недоступность досуговых учреждений; недоступность административных органов; недоступность служб пенсионного фонда; недоступная «дворовая» среда; отсутствие каналов связи с государством, его структурами и СМИ; отсутствие защищенности гарантированной минимальной пенсией; отсутствие индексации пенсионных выплат; отсутствие социальных льгот; отсутствие адресной помощи; недоступность услуг здравоохранения, отсутствие бесплатного лечения; отсутствие системы услуг для одиноких и инвалидов.

«Депривация безопасности: безопасная среда»: неприспособленность к условиям современной жизни; неудовлетворенность жизнью; отсутствие поддержки семьи; неудовлетворительные отношения с родителями; неудовлетворительные отношения с детьми; неудовлетворительные отношения с внуками; неудовлетворительные отношения с супругом; отсутствие контактов с соседями; отсутствие контактов коллегами; отсутствие контактов с социальным работником/врачом; отсутствие системы моральной поддержки, психологической помощи; социальная невостребованность пожилых, работающих на пенсии; несправедливое распределение пенсий; незащищенность в кризисной ситуации; отсутствие законодательной защиты прав пожилых; бессистемный характер социальной защиты; недостаток общественных организаций; отсутствие политики воспитания уважительного отношения молодых; невостребованность профессионального опыта; нарушение трудовых прав; социальный пессимизм; неудовлетворительные жилищные условия.

Социокультурная эксклюзия, или состояние эксклюзии также описана тремя компонентами, описываемыми рядом индикаторов. «Депривация социального участия» проведена на основе оценки следующих индикаторов: отсутствие познавательной активности; отказ от участия в общественно – политических мероприятиях; абсентеизм; отсутствие членства в общественно – политических объединениях; отказ от участия в местном самоуправлении; отказ от занятия выборных должностей; отсутствие каналов связи с государством, его структурами и СМИ; отказ от моральной поддержки детей; отказ от моральной поддержки родителей; отказ от моральной поддержки супруга; отказ от участия в воспитании внуков; конфликты в ближайшем окружении; «незаполненность» будней/отсутствие повседневных планов; неудовлетворенность собой; отсутствие возможностей самореализации; невозможность трансляции социального опыта (воспитания внуков); отсутствие средств коммуникации (в том числе электронной); одинокое проживание; негативное отношение общества к пожилым; боязнь одиночества; уклонение от социальных контактов; невозможность оказывать близким помощь в домашнем хозяйстве; отсутствие материальной поддержки близких; отсутствие поддержки близких в быту; посещение культовых учреждений.

«Культурная/нормативная дезинтеграция»: абсентеизм; продажа имущества; случайные заработки; игра в казино/игровые автоматы; отказ от дополнительных заработков; отказ от предпринимательства; отказ от ведения ЛПХ; кредиты/займы; попрошайничество; отказ от развития приусадебного участка; отказ от смены работы; отказ от поиска заработка; долги/кредиты; можно обойти закон; дезадаптация в рыночной структуре общества; неспособность к обучению, приобретению знаний; пассивность на работе; отсутствие религиозных убеждений; дезадаптированный в современном обществе.

«Социальный аутизм»: отказ от социальных контактов; отказ от воспитания внуков; отсутствие контактов с ближайшим окружением (супруг, родители); отсутствие контактов с ближайшим окружением (дети); отсутствие контактов с родственниками; отсутствие контактов с ближайшим окружением (друзья); отсутствие контактов с соседями; отсутствие контактов с социальным работником/врачом; отсутствие контактов коллегами; редкие социальные контакты (партнер по хобби); одиночество; отсутствие близких людей рядом; невозможность расширения социальных связей.

Каждый индикатор в наборах измерялся на основе самооценок пожилого населения по предложенным шкалам оценивания, зафиксированных в опроснике, максимальное значение соответствовало максимальной выраженности признака эксклюзии: материальной депривации (MD), депривации социальных прав (DA), депривации безопасности (Envr), депривации социального участия (SP), культурной дезинтеграции (CD) и социального аутизма (SA). Для определения выраженности каждого из индикаторов, проведена трансформация шкал их оценивания, при этом обеспечено соответствие наивысших значений индикаторов максимальной социальной эксклюзии опрошенных. Суммарный возможный балл по MD составил 81 (по результатам суммирования min=32, max=75), DA – 156 (min=40, max=137), Envr – 157 (min=40, max=150), SP – 104 (min=43, max=77), CD – 66 (min=21, max=55), SA – 60 (min=15, max=55), что соответствовало бы максимально выраженной эксклюзии каждого из компонентов.

В дальнейшем, с целью обеспечения возможности дальнейшего сравнительного анализа, полученные суммарные индексы по каждому из компонентов были нормированы в 10 – балльные шкалы, трансформация индексов в десятибальную шкалу проведена с учетом принятых правил округления дробных чисел, то есть значение от 0 до 0,49 балла приравнивалось к 0 баллов, от 0,5 до 1,49 – к 1 баллу, и так далее.

На основе данных ранее проведенных исследований был выделен ряд микроуровневых факторов риска эксклюзии, часть из которых представлена некорректируемыми факторами, а другая – поддающимися корректировке. Некорректируемые (независимые) факторы риска социальной эксклюзии: пол; возраст (для женщин старше 55, для мужчин старше 60); одинокое проживание; статус (работающий/неработающий пенсионер); размер пенсии; семейное положение; религия; способность к самообслуживанию; пенсионный стаж; тип поселения (город/село). Корректируемые (зависимые): двигательная активность; состояние здоровья; отсутствие собственного жилья; низкий уровень образования; копинг – стратегии; оценка материального положения; неадаптированные после выхода на пенсию.

Таким образом, предложенная модель оценки факторов социальной эксклюзии пожилых опирается на ряд допущений:

социальная эксклюзия – это многомерный феномен, отражающий как экономико – структурные, так и социкультурные аспекты жизни. Теоретически она определяется социально – экономической (материальной) депривацией, депривацией социальных прав (доступ к социальным институтам и услугам) и депривацией безопасности (безопасная среда), депривацией социального участия, культурной (нормативной) дезинтеграцией и социальным аутизмом;

названные компоненты и индикаторы специфичны для группы индивидов пенсионного возраста, которая априори потенциально является группой риска социальной исключенности;

социальная эксклюзия как состояние и ситуация исключенности может быть прямо измерена через выраженность ее компонентов;

модель имеет одностороннюю казуальность, то есть выраженность одного из индикаторов компонентов эксклюзии может привести к большей выраженности социальной эксклюзии.

Для статистической обработки и визуализации результатов применялись программы IBM SPSS 23.0 и MS Excel.

Результаты

С целью проверки гипотезы об увеличении эксклюзированности пожилых в зависимости от ряда факторов индивидуального уровня, приведем некоторые характеристики респондентов, принявших участие в исследовании в Алтайском, Забайкальском краях и Кемеровской области.

Уровень доходов может свидетельствовать об ограничениях участия в социально – экономической сфере жизни общества, ограничениях в доступе к ряду товаров и услуг, качестве жизни в целом. В опроснике использовалась шкала самооценки уровня материальной обеспеченности на основе самоотнесения респондентов в одну из пяти категорий: очень бедных («фактически голодаю, денег иногда не хватает даже на питание, имевшиеся ранее накопления кончились»); бедных («денег хватает только на скромное питание, оплату коммунальных услуг, а на приобретение одежды и других вещей – нет»); среднеобеспеченных («денег хватает на питание, недорогую одежду, крайне необходимые вещи и оплату коммунальных услуг, а на приобретение дорогих вещей приходится долго копить»), обеспеченных («есть денежные накопления и возможность покупать практически все необходимое для жизни»); и богатых («не отказываю себе ни в чем, денежные накопления постоянно прирастают»). Однако такое деление субъективно, в связи с чем мы просили опрошенных указать реальный размер пенсии, которую они получают.

С первого января 2015 года из трудовой пенсии была исключена накопительная часть, которая стала отдельным видом дохода пенсионера. Согласно новому законодательству доход пенсионера помимо различных видов льгот и социальной помощи состоит из двух частей: страховой; накопительной. Первая рассчитывается по принципу страхования. То есть на протяжении всей трудовой деятельности работодатель должен производить отчисления в Пенсионный фонд за каждого из своих подчиненных. При этом сумма взноса пропорциональна ежемесячной заработной плате. Когда работник достигнет пенсионного возраста, он начнет получать эти выплаты из Пенсионного фонда в качестве ежемесячного дохода.

Условием для получения страховой пенсии является наличие минимального трудового стажа. В этом году он должен составлять не менее 5 лет, а в следующем уже увеличится до 6. Так, минимальный стаж будет расти постепенно каждый год, пока не достигнет отметки 15 лет. Еще одно обязательное условие – достижение определенного возраста гражданином: 55 лет для женщин и 60 для мужчин. Страховые отчисления производятся в Пенсионный фонд только в том случае, если работник официально трудоустроен.

Размер страховой пенсии можно вычислить следующим образом: нужно сумму накоплений разделить на количество месяцев ожидаемого периода выплат страховой части и прибавить фиксированную ставку. Базовая (фиксированная) выплата определяется после каждой индексации пенсии. Чтобы вычислить накопительную часть, нужно сумму имеющихся средств разделить на количество месяцев ожидаемого периода выплат. При этом, если сумма накопительной части не превышает 5% от страховой, ее могут выплатить всю сразу. Также граждане, которые решили оформить накопительную часть, имеют право самостоятельно вносить средства на счет Пенсионного Фонда.

Алтайском крае в 2016 году прожиточный минимум для всех пенсионеров составляет 8363 рубля; в Кемеровской области – 8059 рублей, в Забайкальском крае – 8572 рубля 88 копеек.

Итак, нами была выделена группа опрошенных, получающих пенсию в размере прожиточного минимума пенсионера (с учётом некоторой разницы в этой величине, а также возможного «округления») размер был определен в 9 тысяч рублей.

Основанием для выделения следующей группы пенсионеров в зависимости от величины пенсионного обеспечения стал прожиточный минимум для трудоспособного населения в трех регионах, вернее, средний его размер для трех регионов (в Забайкальском крае в 2016 и в 2017 году 11259 руб./мес., в Алтайском крае – 9572 руб./мес., в Кемеровской области – 9608 руб./мес.). Для сравнения размер прожиточного минимума в России в 2016 году (II квартал 2016) составил: на душу населения 9956 руб./мес., для трудоспособного населения 10722 руб./мес., для пенсионеров – 8138 руб.

При определении границ следующей группы мы ориентировались на средний размер заработной платы в данных субъектах в 2016 году. В Российской Федерации среднемесячная зарплата составила 36,2 тыс. рублей, в Сибирском федеральном округе (к которому относятся охваченные исследованием субъекты) – 30,03 тыс. рублей, в Алтайском крае – 20,90 тыс. рублей, в Забайкальском крае – 25,30 тыс. рублей, в Кемеровской области – 17,49 тыс. рублей^[1].

Итак, более трети опрошенных (35,4%) получают пенсию ниже и в пределах прожиточного минимума пенсионера. В потребительскую корзину обычно включен «необходимый для сохранения здоровья человека и обеспечения его жизнедеятельности минимальный набор продуктов питания», а также непродовольственные товары и услуги, которые устанавливаются не в натуральных показателях, а в относительных, то есть в процентах от стоимости продуктов питания. Так, вошедшие в корзину непродовольственные товары, так же, как и услуги, составляют по 50% от стоимости продуктов питания. Продуктовый набор для трудоспособного населения, в том числе, включает: 126,5 килограмма хлебопродуктов (включая крупы), более 100 килограммов картошки, 60 килограммов фруктов и 114,6 килограммов овощей, 58,6 килограммов мяса и 18,5 килограмма рыбы, 290 литров молокопродуктов и 21 десяток яиц в год^[2].

15,3% опрошенных получают пенсию выше прожиточного минимума пенсионера, но не выше прожиточного минимума трудоспособного населения, существенная часть опрошенных (38,3%) получают пенсионное обеспечение в размере от 11001 рубля для 21000, то есть выше прожиточного минимума трудоспособного населения, но меньше и примерно в размере средней заработной платы (с учетом округления до целых) по регионам – 21000 рублей.

И лишь незначительная часть опрошенных (0,8%) поучает пенсию выше средней по трем регионам, но не выше среднего размера заработной платы по Сибирскому федеральному округу. При этом «самые бедные» опрошенные зафиксированы в Кемеровской области: 63,8% респондентов получают пенсию в размере прожиточного минимума пенсионера, а больше всего «богатых», то есть имеющих максимальную зафиксированную пенсию – в Забайкальском крае: 49,8% опрошенных получают пенсию в размере от 11001 до 21000 рублей, а 1,2% – до 30000 рублей (рисунок 1).

Рисунок 1 – Размер пенсии опрошенных в региональных выборках, %.

Довольно существенная часть респондентов продолжает работать на пенсии (37,9%), при этом 25,2% из них удалось сохранить специальность до выхода на пенсию, 12,7% – нет, большая часть опрошенных – 61,6% – неработающие пенсионеры. При этом большая часть опрошенных (74,6%) оценивает себя как среднеобеспеченную группу граждан, 14,9% считают себя бедными, а 1,2% – очень бедными. Всего 8,7% опрошенных отнесли себя к группе обеспеченных граждан и 0,5% – к группе очень богатых.

Скученность проживания, отсутствие собственного жилья могут выступать в качестве факторов эксклюзии. С этой точки зрения важно отметить, что 0,9% проживают одиноко в съемном жилье, 2,2% – в съемном жилье совместно с родственниками, 15,7% опрошенных пенсионеров одиноко проживают в собственной квартире, а 9,6% – в частном доме. Чаще же пенсионеры проживают не одиноко, а совместно с близкими или дальними родственниками в частных домах (33,3%) или собственных квартирах (38,6%).

Для выделения факторов риска эксклюзии рассмотрим распределение опрошенных по уровню образования и семейному положению, наличию детей. Образовательный уровень российских пенсионеров достаточно высок: более четверти из них (26,2%) имеют одно или более высших образования, более трети (37,9%) – окончили техникум, 21,5% обладают средним общим образованием, 11,7% – начальное профессиональное. Ни один из опрошенных не имеет образование ниже среднего.

Более половины опрошенных состоят в браке (55,5%), 6,3% – сожительствуют. С точки зрения увеличения риска попасть в группу эксклюзированных обратим внимание на 2,5% опрошенных, которые никогда в браке не состояли, 8,7% – разведенных и 27% вдов – вдовцов. При этом подобные риски в группе женщин выше, так как они преобладают в группе разведенных (9,9%) и вдов (33,0%). 5,6% респондентов не имеют детей, у абсолютного большинства респондентов есть дети (94,4%).

Учитывая отсутствие на территориях рассматриваемых субъектов Российской Федерации межконфессиональных противоречий, стабильную этноконфессиональную обстановку, многонациональный состав населения с устойчивыми вековыми традициями организации совместной жизни представителей разных народов, этнических и религиозный культур, а также данных органов государственной власти, отвечающих за национальную политику^[3], ранее проведенных нами исследований ^[10], включение в группу исключенных вследствие конфессиональной принадлежности маловероятно. Целесообразнее в данном контексте рассматривать наличие устойчивых религиозных предпочтений, вернее, их отсутствие, как фактора, усиливающего социальную дезинтеграцию и снижающего адаптационные возможности к новым условиям жизни пенсионеров. Определились в своих конфессиональных предпочтениях 32,9% респондентов, большинство (48,8%) – это «верующие без религии», 12,2% представителей опрошенного пожилого населения не верят в Бога, а 5,9% – считают себя атеистами.

Состояние здоровья – еще один из факторов риска эксклюзии. Лишь 17,6% опрошенных полагают, что у них хорошее здоровье, 67,2% – расценивают его как среднее (не хорошее, не плохое), а 11,8% оценивают свое здоровье как плохое и 0,8% – как очень плохое. Больше чем половина опрошенных с выходом на пенсию сохранили двигательную активность в полном объеме (59,5%), более трети отмечают резкое снижение двигательной активности (37,9%), а 2,3% не покидают пределов комнаты, 0,3% – вынуждены соблюдать постельный режим. 89,8% опрошенных способны обслуживать себя самостоятельно, 9,2% – лишь частично, а 0,1% нуждаются в постоянном уходе.

Завершим описание гипотетичных факторов риска выборочной совокупности пожилых жителей трех регионов Сибирского федерального округа оценкой адаптированности к современным условиям жизни. Так, более половины опрошенных считают себя адаптировавшимися (59,9%), из них 18,5% полностью приспособились, а 41,4% – скорее приспособились, 10,0% полагают себя скорее не приспособившимися, а 2,1% считают, что не приспособились совсем. В категорию совсем не неприспособившихся чаще попадают мужчины, чем старше мужчина, тем больше от ощущает себя не приспособившимся к современной жизни: 25% мужчин в возрасте от 75 лет и старше считают себя не приспособившимися, 5,7% в возрасте 70 – 74 года (4,4% женщин старше 70 лет), 11,4% мужчин в возрасте 70 – 74 лет скорее не приспособились (16,5% женщин старше 70 лет), 13,1% – мужчин в возрасте 65 – 69 лет и 9,4% женщин, 8,2% мужчин в возрасте 60 – 64 года и 9,6% женщин в таком же возрасте. Самыми приспособленными считают себя женщины в возрасте 55 – 59 лет (23,4%) и мужчины возрастной группы 65 – 69 лет (23,0%) (рисунок 2).

Рисунок 2 – Оценка адатации к соврменным условиям жизни в общей выборки и подвыборках, сформированных по полу и возрасту, %.

В целях проверки гипотезы о зависимости социальной эксклюзии от ряда социальных позиций, социально – демографических и иных характеристик респондентов на основе анализа средних значений компонентов эксклюзии проведен сравнительный анализ выраженности социальной эксклюзии в разных группах опрошенных с учетом ранее описанных факторов риска (таблица 1).

Отметим, что в таблице не указаны результаты сравнения средних значений индексов, по которым вариация значений между подвыборками опрошенных являются не значительными. Так, например, значения всех шести индексов в подгруппах мужчин и женщин практически идентичны. При этом выделены различия, связанные с возрастом, внутри групп как мужчин, так и женщин.

В группе женщин, первые пять лет находящихся на пенсии, и женщин старше 70 лет значения индексов всех компонентов ситуации эксклюзии (материальная депривация, депривация социальных прав, депривация безопасности) возрастают, а значения индексов компонентов ситуации эксклюзии (депривация социального участия, культурная дезинтеграция, социальный аутизм), наоборот, снижаются. Можно предположить, что выход на пенсию сопровождается угрозами прежде всего адаптацией своих материальных возможностей, образа жизни к новым условиям при резком сокращении прежнего числа контактов и социальных связей. Далее, с увеличением стажа нахождения на пенсии, утраты работоспособности, здоровья и возможности подрабатывать в старческом возрасте увеличивают риск социальной эксклюзии при одновременной оценке достаточности социальных контактов (или стабилизации их числа) женщин.

У мужчин, напротив, высокие значения материальной депривации, депривации социальных прав и депривации безопасности с момента выхода на пенсию постепенно снижаются, то есть, видимо, мужчины лучше адаптируются к своему исключенному положению и не расценивают его в качестве ограничивающего фактора в социальной жизни, и снижая свои потребности в социальной и экономической сферах. При этом во всех возрастных группах очевидно выраженно проявляется депривация социального участия, культурная дезинтеграция и социальный аутизм.

Чем выше уровень образования опрошенного, тем более выраженной является ситуация эксклюзии на уровнях материальной депривации, депривации социальных прав и депривации безопасности, но при этом высокий уровень образования способствует снижению риска попасть в состояние эксклюзии и снижает значения индексов депривации социального участия, культурной/нормативной депривации и социального аутизма.

В группе пенсионеров с разным семейным статусом по – разному выражены компоненты эксклюзии: уровень материальной депривации выше у вдов/вдовцов и живущих в браке или сожительствующих; депривация социальных прав максимально выражена в группе никогда в браке не состоявших, а минимальная – у сожительствующих; депривация безопасности (доступа) также выражена у не вступавших в брак; эксклюзия на уровне социального участия максимально выражена у не вступавших в брак и разведенных; культурная дезинтеграция – у разведенных; социальныq аутизм – опять же у никогда не вступавших в брачные отношения.

Любопытным представляется то, что ситуацию эксклюзии усугубляет наличие детей, а состояние – их отсутствие, хотя индекс депривации социального участия выше у пожилых, имеющих детей.

Чем выше размер пенсии опрошенного, тем ниже вероятность попадания в ситуацию эксклюзии, что, при этом не снижает угрозу культурной дезинтеграции и социального аутизма.

Вера в Бога является защитным фактором против социальной эксклюзии – устойчивые атеистические убеждения приводят к увеличению значений почти всех индексов эксклюзии, но при этом вера в Бога не гарантирует защиты от формирования культурной дезинтеграции и социального аутизма. В данном контексте снижает уровень исключённости наличие просто веры без оформленных конфессиональных предпочтений.

Чем беднее ощущает себя опрошенный, тем более выраженными являются индексы депривации социальных прав и депривации безопасности, при этом чем богаче ощущает себя респондент, тем выше его материальная депривация. Возможно, это связано с тем, что группа богатых граждан более остро воспринимает риски потери финансового благополучия в связи с невозможностью восстановить или поддерживать привычный образ жизни. Пожилые опрошенные из группы богатых находятся в ситуации наиболее выраженной социальной эксклюзии, демонстрируя высокие значения индексов депривации социального участия, культурной/нормативной депривации и социального аутизма.

Если пенсионер продолжает работать после выхода на пенсию, то по всем компонентам социальной эксклюзии он демонстрирует низкие значения индексов, а если состояние здоровья плохое и очень плохое, то, наоборот – высокие. Жители городов имеют существенно больше шансов оказаться ситуации социальной эксклюзии и испытать на себе депривацию социального участия, тогда как сельские пенсионеры имеют более высокие индексы культурной дезинтеграции и социального аутизма.

Обратим внимание, как распределились значения индексов социальной экслюзии в зависимости от типа жилья и проживания пенсионеров в одиночестве или с родственниками. Респонденты, одиноко проживающие в съемном жилье, вообще не попали в число эксклюзированных. Материальная депривация максимально выражена у проживающих совместно с родственниками в частном доме или съемной квартире, депривация социальных прав – у живущих в собственном жилье совместно с родственниками, депривация безопасности – проживающих совместно с родственниками в частном доме или съемной квартире, депривация социального участия примерно одинакова выражена во всех подвыборках пожилых, а культурная дезинтеграция и социальный аутизм – также в группах проживающих совместно с родственниками в частном доме или съемной квартире.

Что касается групп пенсионеров с разной степенью двигательной активности, работоспособности и способности к самообслуживанию, то в данном случае, чем более низкими буду данные способности, тем более выражена социальная эксклюзия пожилых и всех ее компонентов.

Таблица 1 – Значение индексов компонентов социальной эксклюзии в группах риска, средние значения. Максимальные значения свидетельствуют о максимальной выраженности эксклюзии, полужирным шрифтом выделены значимые различия*.

*χ2, ρ≤0,05.

Выводы

Можно сделать вывод о том, что, во-первых, быть социально исключенным, не значит испытывать депривацию во всех измерениях эксклюзии. Можно лишь быть более или менее исключенным в тех или иных ипостасях социально эксклюзии. Во-вторых, потеря физических возможностей, ограничение в здоровье, свободе передвижения безусловно увеличивают риск социальной эксклюзии. В-третьих, практически каждый из рассмотренных факторов риска, увеличивая вклад части компонентов общей социальной эксклюзии, неизбежно снижает вклад других компонентов эксклюзии.

Риски социальной исключенности увеличивает сам факт выхода на пенсию, достижение старческого возраста и снижение физических параметров жизнедеятельности, безбрачный статус, низкий уровень образования, проживание в высокоурбанизированных территориях, низкая финансовая обеспеченность и ощущение себя бедным, осознанный атеизм, проживание в частном доме или на съемной квартире совместно с близкими и дальними родственниками.

Пенсионный период часто характеризуется такими особенностями как появление большого количества свободного времени, изменение социального статуса, снижение физической активности, снижение уровня стрессоустойчивости. Таким образом человек становится зависим от семьи и от общества в целом. Все вышесказанное актуализирует необходимость исследования факторов, усиливающих социальную эксклюзии пожилых с целью выработки механизмов их успешной адаптации в обществе.

^[1] Источник: Средняя зарплата в 2016 году по регионам России и другим странам мира сайт bs-life.ru.

^[2] Сайт для инвалидов «Дверь в мир» http://doorinworld.ru/stati/899-prozhitochnyj-minimum-v-2016-godu. [Электронный ресурс] (Дата обращения: 05.11.2016).

^[3] См., например, http://www.altairegion22.ru/gov/administration/isp/kompart/gosudarstvennaya-natsionalnaya-politika/, http://www.kemerovo.ru/?page=3082, http://www.budgetrf.ru/Publications/Magazines/VestnikSF/2014/31_549/VSF_NEW_31_549.pdf.