Electronic civil society in public space of the political regime

Концепция гражданского общества широко распространена в современной политической науке и публичном политическом дискурсе. Актуальность обращения к данной концепции определяется тем, что от взаимодействия гражданского общества и государства зависит развитие всего социального организма, его способностей к самообновлению и развитию ^[1]. При этом содержание данной концепции варьируется от гражданского общества в широком смысле как определенного исторического типа общества, возникшего в эпоху Нового времени ^[2], до гражданского общества в более узком смысле как совокупности негосударственных некоммерческих организаций и ассоциаций, отражающих становление устойчивых взаимоотношений в политической, экономической, культурной и правовой сферах, чему во многом способствует постоянное развитие информационно-коммуникационных технологий ^[3]. Более того, в последние полтора десятилетия происходит становление электронного гражданского общества^[4][5].

Одно из первых классических пониманий гражданского общества можно найти у Аристотеля, использовавшего понятие «общество политики» (др.греч. koinonia politikè), переведенного впоследствии на латынь как «гражданское общество» (лат. civilis communitas). Общество политики основывалось на древнегреческой организации полиса, выступавшего в качестве городской гражданской общины, которой была присуща интеграция публичной и частной, религиозно-мифологической и секулярной сфер общественной жизни. Греческая традиция гражданского строительства получила свое продолжение в Римской республике, где принадлежность к гражданскому обществу долгое время определялась принадлежностью к тому или иному римскому городу и не являлась общегосударственным институтом ^[6].

В Средние века идея полиса была развита Фомой Аквинским, под которыми он понимал политическое сообщество (лат. communitas politica) или гражданское сообщество (лат. civilic communitas), в котором светская власть была ограничена естественными правами отдельных лиц, семей, объединений и общин, а также необходимостью заботы об общественном благе.

Во времена позднего Средневековья было сделано несколько попыток сформулировать идею упорядоченного гражданского или политического общества, в котором бы существовал баланс между ограничениями светской власти и эффективным осуществлением власти в целях общественного блага, между «либеральным» и «гражданским» пониманием города-государства. Марсилий Падуанский в XIII веке и Леонардо Бруни в XV веке, развивая идеи светского государства и принцип разделения властей, способствовали переходу от схоластического к гражданскому политическому дискурсу.

В начале Нового времени развитие сильной королевской власти и централизованных государств отодвинуло локальные эксперименты в сфере строительства гражданского общества на неопределенную историческую перспективу. Однако, как только античный дискурс гражданского общества был переведен на язык поздних схоластов, естественного права, естественных прав и права народов в XVI и XVII веках, понятие гражданского общества заняло одно из центральных мест в интеллектуальной дискуссии того времени, затрагивая уже не только публичную сферу небольших государственно-территориальных образований, но и распространяя свое влияние на самые крупные государства того времени.

Современная концепция гражданского общества, преимущественно базирующаяся на широком понимании данного понятия как определенного типа общества, в Новое время впервые возникла в публичном пространстве Нидерландов и Англии, выступая альтернативным социально-политическим порядком, противопоставляющим себя в концептуально-теоретическом и практическом плане придворному обществу, громоздкому государственному аппарату, религиозной унификации, контролируемой публичной сфере и экономическому меркантилизму под руководством абсолютной монархии (например, испанских Габсбургов или французских Бурбонов).

В XVI-XVIII вв. в условиях продолжающегося расширения колониальных империй и масштаба международной торговли, глубоких демографических и аграрных преобразований трансформация гражданского общества привела к далеко идущим социально-политическим, культурным и технологическим изменениям. На европейском континенте мозаика региональных квазигосударств окончательно стала сетью национальных государств в рамках вестфальской концепции суверенитета. Правительству такого государства теперь пришлось выступать центральным, но не единственным актором в постоянном диалоге с большим количеством достаточно автономных сегментов общества, включая политические, экономические и религиозные организации. Этот процесс сопровождался большим количеством разногласий, вызванных несовпадением интересов, различными взглядами на место и роль государства в условиях становления более демократического и капиталистического общества.

Сформировавшаяся к концу XVIII века современная концепция гражданского общества, включающая в себя идеи правового государства, рыночной экономики, самостоятельной публичной сферы и общественных объединений, и опирающаяся на теоретические построения мыслителей Античной эпохи и эпохи Ренессанса, стала определять исторический горизонт для значительной части Европы эпохи Нового времени. Современная концепция гражданского общества, отражая исторический опыт национальных государств Западной Европы и Северной Америки, в период с первой четверти XIX (первой «волны» демократизации) и вплоть настоящего времени получила общемировое распространение.

В результате, в процессе длительного исторического развития концепция гражданского общества стала означать сферу деятельности общественных объединений и организаций, отличную от государственной и коммерческой сфер и представляющую собой пространство добровольного социального сотрудничества и коллективных действий. В своей идеализированной форме гражданское общество выступает совокупностью самоорганизованных гражданских сообществ и объединений, функционирующих в обществе на более или менее постоянной основе. Гражданское общество такого рода считается критическим условием для функционирования стабильной и эффективной демократии, как оно во многом формирует социальный капитал, необходимый для политического объединения граждан, разрешает проблему осуществления коллективных действий и обеспечивает защиту против граждан перед лицом государства. На рубеже XX-XXI веков в условиях становления информационного общества и значительного прогресса в сфере развития информационно-коммуникационных технологий развитие демократии происходит при поддержке многочисленных организаций и ассоциаций гражданского общества: правозащитных организаций, профессиональных союзов и ассоциаций, торгово-промышленных палат, студенческих групп, культурных организаций, женских групп и др.

В настоящее время в большинстве государств происходит возрастание гетерогенности публичного политического пространства, усиливается неоднородность действующих в нем акторов, изменяется качество самого гражданского общества. При этом многочисленные формы гибридных политических режимов, вмещающих в себе черты как демократической, так и авторитарной идеал-типической моделей, сталкиваются с внешними и внутренними дестабилизационными вызовами ^[7][8]. В условиях необходимости постоянного проведения экономической модернизации данный тип политического режима идет на ограниченные политические реформы. При этом модернизация традиционного гражданского общества, потенциально одного из ключевых участников публичной сферы, в рамках гибридного политического режима сталкивается с рядом проблем: политический режим не заинтересован в самостоятельном развитии организаций гражданского общества, ограничивающих его возможности в рамках политической системы, политический режим создает жесткие нормативно-правовые рамки функционирования гражданского общества, рассматривает его как инструмент более эффективной реализации государственной политики, а также поддерживает провластные общественные организации, вытесняющие на периферию общественного развития альтернативные организации и ассоциации гражданского общества.

Можно говорить о существовании прямой зависимости между пассивным традиционным гражданским обществом и гибридным политическим режимом, который не заинтересован в постоянном выстраивании сложного динамического баланса между интересами государства и различными элементами гражданского общества. В результате, в ответ на постоянные требования и действия со стороны традиционных организаций гражданского общества, гибридный режим выстраивает по сути гегемонистскую конструкцию, позволяющую ему снижать издержки поддержания динамического баланса интересов и сосредоточиться на защите государственных интересов, через которые преломляются интересы гражданского общества. Более того, гибридные политические режимы чаще всего зарождаются в государствах, имеющих длительную историю слабых традиционных организаций гражданского общества.

Тем не менее, за последние годы в условиях масштабной революции в сфере информационно-коммуникационных технологий и активного развития новых средств массовой информации происходит становление электронного гражданского общества, которое накладывается на институты традиционного гражданского общества во многих странах. В результате электронное гражданское общество может становиться фактором нестабильности и неопределенности в пространстве гибридного политического режима, способствуя росту мобилизационного потенциала масс в сфере политического участия, усиливая возможности традиционных организаций гражданского общества, включая правящие и оппозиционные политические партии, качественно усложняя и фрагментируя коллективную идентичность социума.

Электронное гражданское общество на практике представляет собой расширяющееся в количественном и качественном отношениях пространство политического участия в сети Интернет, в рамках которого все большую роль начинают играть новые медиа (социальные сети, блоги, видеохостинги и т.д.) ^[9]. В результате новые медиа объективно способствуют созданию многочисленных гражданских ассоциаций, укреплению взаимосвязей между ними, постоянно поддерживая ту или иную степень мобилизованности рядовых членов. Эта смесь слабого традиционного гражданского общества и усиливающегося электронного гражданского общества придает новую динамику взаимодействия между государством и обществом. Электронное гражданское общество, с одной стороны, способствует дестабилизации гибридного политического режима, так как создает автономные политические дискурсы, размывающие доминирующие политические ценности и смыслы ^[10], затрудняет контроль над мобилизацией масс и публичными политическими акциями, с другой стороны, позволяет новым гражданским ассоциациям обретать черты политической организации или движения.

Конечно, само по себе развитие электронного гражданского общества не трансформирует гибридный политический режим, однако дает возможность организациям гражданского укреплять горизонтальные связи. В отдельных случаях, например, в ходе арабской весны, быстрый рост новых медиа по сути породил новое электронное измерение публичной сферы, альтернативные формы политической коммуникации, которые привели к активизации протестного потенциала в виде уличных демонстраций. Однако, было бы ошибкой предполагать, что новые медиа автоматически приводят к уличным демонстрациям и протестам. Безусловно, новые медиа выступают механизмом, позволяющим организовывать массы, однако у гибридных политических режимов существует возможность снижения значимости тех факторов, которые лежат в основе мотивации протестующих, тем самым оставляя новым медиа функцию публичного форума по той или иной общественной проблеме. Так, в Саудовской Аравии, Иордании и Кувейте, действующие политические режимы смогли сбить волну протеста в период арабской весны с помощью финансовых вливаний в социальную сферу, а в Омане, Брунее и Китае режимы пошли на усиление регулирования новых медиа, вводя больший контроль и элементы цензуры.

Следует отметить, что за последние десятилетия революция в сфере ИКТ значительно увеличила число людей на планете, которым стал доступен широкополосный Интернет или, как минимум, технология мобильной связи, позволяющая выходить в Интернет. Однако данная революция происходит неравномерно, так как инициирована, прежде всего, странами, достигшими постиндустриальной стадии развития экономики, многие из которых обладают демократическими политическими режимами (см. рисунок 1, где зеленым и салатовым цветом выделены демократические политические режимы, желтым и оранжевым цветом – гибридные политические режимы, красным цветом – авторитарные политические режимы) ^[11].

Впервые революция в ИКТ произошла в развитых постиндустриальных демократиях в конце 1990-х - начале 2000-х годов, но во второй половине 2000-х годов Интернет и мобильная связь значительно увеличили свое распространение во всем мире, в частности, в крупных развивающихся экономиках, многие из которых обладали гибридными политическими режимами. На рисунке 2 показана карта мира, на которой различными цветами обозначено положение каждого государства на шкале Индекса сетевой готовности (от минимального до максимального уровня): чем более темно синим цветом закрашена территория государства, тем больший уровень развития ИКТ в нем зафиксирован ^[12].

Рисунок 1. Карта развития демократии в 2012-2015 гг. (согласно Индексу развития демократии, где 1=полная демократия).

Рисунок 2. Индекс сетевой готовности в 2016 году (уровня развития ИКТ).

Во многих странах с гибридными политическими режимами средние темпы роста ВВП (ППС) за последние годы были выше, чем аналогичные показатели в большинстве демократических странах постиндустриальной экономики (см. рисунок 3) ^[13], что положительно сказалось на распространении ИКТ среди населения.

Рисунок 3. Средние темпы роста ВВП (ППС) за 2016 год (в %).

Важно также отметить, что среди гибридных политических режимов распространение Интернета и мобильных телефонов происходило по-разному в зависимости от показателя ВВП (ППС) на душу населения: в нефтяных монархиях Катара, Омана и Бахрейна происходил рост как количества интернет-пользователей, так и количества пользователей мобильных телефонов, тогда как в более бедных странах заметно рос только показатель количества пользователей мобильных телефонов (Нигер, Сомали, Эритрея) ^[14]. Тем не менее, распространение ИКТ в конце 2000-х – начале 2010-х гг. стало частью большой ИК-революции, в ходе которой степень распространения сети Интернет в большинстве стран с гибридным политическим режимом сравнялась с аналогичным показателем в странах с демократическим политическим режимом середины 2000-х годов (составив примерно 40-60% населения) (см. рисунок 4) ^[15].

Рисунок 4. Степень распространения сети Интернет в 2010-е гг.

Большинство из стран с гибридным политическим режимом обладают достаточно пассивным традиционным гражданским обществом. «Пассивность» можно рассматривать по ряду показателей: показатели активного участия населения в деятельности политических партий и работе профессиональных союзов, показатель регулярного участия в выборах на национальном и местном уровнях и др. Так, на современном этапе в среднем только 1-2% населения в арабских странах активно участвовали в работе политических партий (Алжир, Египет, Иордания, Ирак, Ливия, Марокко, Тунис), тогда как в западных странах в среднем показатель равнялся от 3 до 15% (Германия, Индия, Новая Зеландия, США, ЮАР и др.). По тем же группам стран: активное участие в работе профессиональных союзов: арабские страны – 3-7%, западные страны – 5-15%; регулярное участие в выборах на национальном и местном уровнях: арабские страны – от 10 до 50%, западные страны – от 50 до 75%. В России в настоящее время 2,8% населения активно участвуют в работе политических партий, 3,3% активно участвуют в работе профессиональных союзов, около 40% регулярно участвуют в выборах на национальном и местном уровнях, что говорит о сопоставимости данных показателей в России и западных странах ^[16].

В российском публичном пространстве, которое испытывает на себе влияние ИКТ, по данным ФОМ, традиционное гражданское общество демонстрирует достаточно высокие показатели активности: 7% россиян в 2016 году имели опыт участия в волонтерской деятельности, включая массовые мероприятия, правозащитную деятельность, работу волонтером-наблюдателем на выборах, 12% в качестве активистов занимались решением проблем ближней социальной дистанции, включая работу в родительских комитетах образовательных учреждений и защиту окружающей среды, 13% делали благотворительные пожертвования или оказывали помощь незнакомым людям, 20% входили в суточную аудиторию интернет-пользователей, реализующих ту или иную социальную активность ^[17].

В то же время, российские некоммерческие организации как элементы традиционного гражданского общества еще не раскрыли весь своей потенциал в сфере волонтерской деятельности и благотворительности. Еще в августе 2011 года Правительство РФ приступило к реализации программы, направленной на резкое увеличение государственной поддержки социально ориентированных НКО. Если в 2011 году на поддержку социально ориентированных НКО из федерального бюджета было выделено более 880 млн. рублей, то в 2016 году было выделено уже более 3,5 млрд. рублей, не считая выделения 10,6 млрд. рублей в рамках региональных конкурсов ^[18]. В результате, в Министерстве юстиции РФ в настоящее время зарегистрировано 225,2 тысячи НКО, однако только 10-15% из них действуют на практике ^[19]. Согласно данным Общественной палаты РФ, вклад НКО в ВВП России в 2016 году составил менее 1%, что примерно в 5-10 раз ниже, чем в большинстве западных государств, при этом сектором НКО генерируется менее 1% общей занятости в стране, при том что его услугами пользуются до 15% населения страны ^[20].

На фоне общей стабильности традиционного гражданского общества в России избирательный цикл 2011-2012 гг. продемонстрировал качественный скачок в развитии электронного гражданского общества. Начиная с 2010-х гг. Россия стала самым крупным электронным гражданским обществом в Европе, по крайней мере, с точки зрения общего числа пользователей сети Интернет – 103 млн. человек, а также числа интернет-пользователей, зарегистрированных по меньшей мере на одной платформе новых медиа, включая социальные сети (Facebook, Vkontakte и др.) – около 68,5 млн. человек ^[21][22].

Электронное гражданское общество России стало механизмом значительной активизации гражданской активности в ходе избирательного цикла 2011-12 гг. В массовых политических выступлениях, ставших крупнейшими с момента распада СССР, принимало участие несколько десятков тысяч человек, однако большинство акций проходило в крупных городах, где степень распространения новых медиа и концентрация населения гораздо выше (на митинг оппозиции на проспекте Сахарова 24 декабря 2011 года вышло, по разным оценкам, от 30 до 120 тысяч человек). При этом данные выступления включали в себя две основные группы людей: 1) представителей и сторонников оппозиционных политических партий (традиционное гражданское общество) и 2) представителей электронного гражданского общества, мобилизованных через Интернет.

Исходя из относительно высокой численности участников политических выступлений в России в 2011-2012 гг., а также доминирования среди них представителей электронного гражданского общества, можно сделать вывод о том, что созданная в его пространстве информационная повестка оказалась достаточно эффективной и сумела мобилизовать тех, кто до этого ни разу не участвовал в митингах и демонстрациях, при этом большая часть мобилизованных людей была представлена аудиторией новых медиа. Следует также отметить, что именно в крупных городах электронное гражданское общество стало фактором активизации общественной активности офлайн, став оказывать влияние на развитие традиционного гражданского общества и выступая фактором трансформации взаимоотношений между государством и обществом в направлении диалоговой модели политической коммуникации.

Развитие электронного гражданского общества как фактора активизации публичного политического участия позволяет даже в условиях недостаточно эффективных институтов традиционного гражданского общества выстраивать более непосредственную и доверительную коммуникацию с потенциальными участниками массовых политических вступлений. Но даже тогда, когда традиционные субъекты гражданского общества играют ключевую организационную роль, функционирование электронного гражданского общества в пространстве новых медиа оказывает усиливающее влияние на организацию политических выступлений. В условиях массового распространения новых медиа формальное членство или институт сторонника политической партии, общественного движения и т.д. становится относительно менее значимым фактором поддержки, чем способность использовать новые медиа для выхода на массовую аудиторию. В результате, традиционное гражданское общество начинает перестраиваться под требования электронного: радикально уменьшаются затраты на коммуникацию с потенциальными участниками, деформируются организационные иерархии в направлении большего количества горизонтальных или координационных связей, формальное членство в той или иной организации традиционного гражданского общества становится менее востребованным для участия в проектах данной организации как в пространстве новых медиа, так и офлайн.

Важно учитывать условия той или иной страны, в которой происходит развитие электронного гражданского общества. В случае, если оно развивается в условиях давних традиций традиционного гражданского общества, консолидированной демократии и верховенства права, то его усиление не будет увеличивать дистанцию между обществом и государством. Если же электронное гражданское общество развивается в странах, где традиционное гражданское общество не имеет длительной истории своего развития или функционирует в условиях гибридного политического режима, то появление электронного гражданского общества может внести определенный раскол между обществом и государством. При этом адаптация институтов и практик государства к новым условиям и преодоление раскола может привести как к трансформации гибридного политического режима в рамках широкого спектра демократизации, так и к его полномасштабному кризису в случае неготовности к подобной адаптации.

Следует отметить, что в электронном пространстве происходит количественный и качественный рост сетевых узлов, гражданских активистов и их групп, которые многократно усиливают слабые или «распыленные» связи традиционного гражданского общества, создавая неправительственные организации по наблюдению за выборами, контролю за практикой проведения государственных закупок, борьбе с коррупционными проявлениями в системе государственной службы, а также занимаясь краудфандингом различных гражданских кампаний. При этом сильные связи в электронном пространстве позволяют мобилизовывать участников сети для участия в массовых акциях офлайн. Так, политические выступления во время избирательного цикла 2011-2012 гг. в России показали, что 50-60% участников массовых акций офлайн неоднократно участвовали в данных мероприятиях. Решение об участии в массовом мероприятии офлайн чаще всего принималось под воздействием друзей и знакомых, с которыми участник протеста общался в различных социальных сетях. Таким образом, новые медиа выступали альтернативным инструментом политической мобилизации, особенно актуальным в условиях недостаточно эффективных институтов традиционного гражданского общества.

Несмотря на большой мобилизационный потенциал электронного гражданского общества в публичном пространстве политического режима, следует отметить его незначительный потенциал в сфере институционализации массового политического участия офлайн, особенно в условиях недостаточной эффективности институтов традиционного гражданского общества. Так, отсутствие общей политической программы, стратегии и тактики политических действий у организаторов массовых акций офлайн, разобщенность участвующих в данном процессе политических партий и движений, дефицит достаточно авторитетных и влиятельных лидеров, а также конфликты между ними стали критически важными факторами, не позволившими перевести массовые акции в новое качество политического процесса. В частности, не произошло долгосрочной интеграции организационных усилий существующих оппозиционных политических партий в целях получения более высокого результата на выборах в представительные органы государственной власти различных уровней. Более того, состоявшиеся после массовых политических выступлений 2011-2012 годов онлайн-выборы в Координационный совет российской оппозиции, продемонстрировав возможности новых медиа по электоральной мобилизации, не привели к созданию постоянно функционирующей институциональной площадки для диалога и интеграции различных политических сил.