On the Definitino of Administrative Prejudgement in the Criminal Law of Russia and CIS Countries

Odoev Oleg Sergeevich Post-graduate student, the department of Criminal Law and Criminalistics, National Research University "Higher School of Economics" 143080, Russia, Moscow Oblast, Poselok Vniissok, Denisa Davydova Street 1,  unit #89 mincultury@mail.ru Other publications by this author

В современном правоведении термином «административная преюдиция» называют несколько разнохарактерных и многоплоскостных объектов юридической действительности. Один из них, задавая исследовательские рамки текущей работы, носит соответствующее наименование еще с 60-ых годов прошлого столетия. Именно в то время ряд ученых-криминалистов разработал вышеназванный термин для обозначения ситуаций, когда с фактом предшествующего применения к лицу мер административного взыскания закон связывает наступление определенных уголовно-правовых последствий ^{[1, с. 33]}.

На сегодняшний день, по прошествии более полувека с момента появления первых (правда, единичных) работ, посвященных затронутой проблематике, понятие административной преюдиции заняло довольно прочное место в категориальном аппарате теории уголовного права. Это понятие, интенсивно циркулируя в профессиональном юридическом дискурсе, нередко привлекает к себе внимание российских ученых, а также специалистов из иных стран Содружество Независимых Государств (далее – СНГ). Небезынтересно, что и отечественные правоведы, и эксперты из других государств-участников СНГ в процессе изучения и осмысления отмеченного понятия нередко предлагают различные, а порой даже абсолютно диаметральные его определения, что, вероятно, обусловлено двумя взаимосвязанными обстоятельствами.

Первое обстоятельство заключается вотсутствии нормативной дефиниции административной преюдиции ^{[2, с. 325]}: ни один законодательный акт, действующий сейчас или действовавший ранее на территории стран СНГ, не предусматривает и не предусматривал легального определения отмеченного понятия. Более того, в текстах тех уголовных законов государств СНГ, которые defacto содержат составы с административной преюдицией, по преимуществу, даже не встречается словосочетание «административная преюдиция». В качестве исключения здесь, пожалуй, можно привести только два уголовных кодекса. Первый из них ныне хотя и утратил юридическую силу, до сих пор имеет большое научное значение - Уголовный кодекс Республики Казахстан от 16 июля 1997 г. № 167-I ^[3]. Статья 10-1 данного нормативного правового акта, будучи озаглавленной «Административная преюдиция», предписывала: «В случаях, предусмотренных Особенной частью настоящего Кодекса, уголовная ответственность за преступление, не представляющее большой общественной опасности, наступает, если деяние совершено в течение года после наложения административного взыскания за такое же административное правонарушение» ^[4]. Вторым, и на текущей момент единственным действующим на пространстве СНГ, уголовным законом, где фигурирует термин «административная преюдиция», является Уголовный кодекс Республики Беларусь от 9 июля 1999 г. № 275-3 ^[5]. Так, ст. 32 данного нормативного правового акта «Административная или дисциплинарная преюдиция», устанавливает следующее юридическое правило: «В случаях, предусмотренных Особенной частью настоящего Кодекса, уголовная ответственность за преступление, не представляющее большой общественной опасности, наступает, если деяние совершено в течение года после наложения административного или дисциплинарного взыскания за такое же нарушение».

Из содержания воспроизведенных законоположений видно, что формализацию в них обрела лишь функциональная сторона административной преюдиции и не получила закрепление ее дефиниция.

Второе обстоятельство, вызывающее в научном сообществе СНГ разноголосицу мнений по вопросу определения понятия административной преюдиции, связано с правоприменительной практикой. Так, несмотря на то, что на законодательном уровне в большинстве стран СНГ термин «административная преюдиция» отсутствует, правоприменительная практика многих названных стран оперирует рассматриваемым термином, однако, зачастую, вкладывая, в него совершенно разный смысл. Выражаясь другим языком, должностные лица из упомянутых государств в официальных документах нередко используют понятие административной преюдиции, но вместе с тем, исходя из своих правовых установок, наполняют его неодинаковым юридическим содержанием. Подтверждением тому могут служить хотя бы результаты проведенного в процессе настоящего исследования выборочного интервьюирования 244 сотрудников правоохранительных и судебных органов из трех регионов Российской Федерации (40 мировых судей, 58 сотрудников прокуратуры России, 43 следователей МВД России, 78 дознавателей органов дознания МВД России), а также 25 сотрудников правоохранительных и судебных органов из некоторых иных стран СНГ (14 районных судей судов Кыргызской Республики и Республики Узбекистан, 11 следователей Следственного комитета Республики Беларусь). Так, в рамках интервью перечисленным должностным лицам были заданы два альтернативных вопроса: «Можете ли Вы описать правовую ситуацию, когда имеет место административная преюдиция в уголовном праве?» и «Можете ли Вы назвать один состав преступления с административной преюдицией из предусмотренных уголовным законом Вашего государства?». В результате полученных ответов на данные вопросы мы пришли к выводу, что правильно ответило 53,8 % от общего количества респондентов (131 человек), тогда как 46,2 % (113 человека)^[1] либо затруднились ответить, либо предложили неправильный ответ. Продолжая интервью, мы попросили тех респондентов, кто верно ответил на предшествующие вопросы, охарактеризовать юридическую природу административной преюдиции посредством указания на то правовое явление, которое, по их мнению, по своим качествам наиболее близко рассматриваемой преюдиции. В этом случае ответы респондентов распределись следующим образом. Практически четверть от количества опрошенных (24,6 % или 35 человек) полагают, что близким для административной преюдиции является рецидив преступлений. На взгляд данной группы респондентов, административная преюдиция - это особая форма совершения деяния лицом, ранее подвергнутым мерам административного воздействия. По мнению 16,8 % опрошенных (22 человека), близко к административной преюдиции находится судимость. Другими словами, с точки зрения этих респондентов анализируемая преюдиция тождественна тому правовому явлению, которое в науке обычно называют «состоянием административной наказанности» ^{[6, с. 128]}, т.е. специфическому правовому статусу лица, возникающему в связи с применением к нему административного наказания ^{[7, с. 317-318]}. Несколько у́же на обозначенный вопрос смотрят 13,7 % (18 человек). С их точки зрения, административная преюдиция суть временно́й промежуток, в течение которого лицо считается подвергнутым административному наказанию. Иную позицию заняли 18,3 % (24 человека) опрошенных. Они считают, что административную преюдицию разумно рассматривать как особое свойство уголовно-правовой нормы. И, наконец, оставшиеся 12,4 % респондентов (14 человек) для описания административной преюдиции использовали слово «порядок» привлечения к уголовной ответственности.

Таким образом, результаты проведенного нами интервью свидетельствуют о том, что в правоприменительной практике на сегодняшний день сложилась множественность пониманий административной преюдиции. Причем единого подхода к восприятию изучаемого явления не выработали ни правоприменители «низовых» звеньев, ни судьи высших судебных инстанций. Этим и обусловлено то, что в уголовно-правовой теории на сегодняшний день не сложилось единого мнения по поводу того, чем является административная преюдиция.

Собственно говоря, к настоящему моменту в науке сформировалось несколько подходов к пониманию административной преюдиции. Во-первых, она мыслится объективно-деятельностно как стечение в поведение виновного двух или более административно-наказуемых правонарушений ^{[8, с. 23; 9, с. 10; 10, с. 156]}. Во-вторых, административная преюдиция рассматривается «статически» как особый прием юридической (законодательной) техники ^{[11, с. 42; 12, с. 131-132; 13, с. 470]}. В-третьих, она воспринимается в качестве специфической формы связи либо между нормами различных отраслей законодательства ^{[14, с. 20]} либо между аналогичными правонарушениями ^{[15,с. 19; 16, с. 55; 17, с. 217]}. В-четвертых, административная преюдиция рассматривается обобщающе как привлечение виновного к уголовной ответственности на основании норм уголовного и уголовно-процессуального законодательств ^{[18, с. 247; 19]}.

Отмечая заслуги ученых в развитии теоретических представлений об административной преюдиции в уголовном праве, полагаем, что описанные выше подходы к пониманию административной преюдиции освещают лишь отдельные ее стороны и не охватывают сущности полностью.

Максимально близко к пониманию природы административной преюдиции, на наш взгляд, подошли те ученые, кто придерживается того подхода, который условно можно назвать процессуально-динамическим. Началом своего формирования он восходит к периоду зарождения административной преюдиции в качестве категории науки уголовного права и, по преимуществу, представлен в специальной литературе, опубликованной в 60-80-ых гг. XX в. Согласно данному подходу административная преюдиция воспринимается как своеобразная процедура распространения и усиления сферы действия уголовного законодательства. Весьма примечательна в затронутом контексте позиция Ч.Ф. оглы Мустафаева. Исследуя затронутую проблематику ученый пришел к выводу, что административная преюдиция представляет собой «придание уголовно-правовой нормой факту законного и обоснованного применения к виновному один или два раза (в зависимости от конструкции состава) административного взыскания за проступок значения необходимого предварительного условия (предпосылки) признания совершенного после этого аналогичного деяния преступлением» ^{[20, с. 30]}.

Как видно из воспроизведенного фрагмента, ученый полагает, что административная преюдиция – это процесс наделения определенными свойствами уголовным законодательством факта применения к лицу мер административного взыскания. Обладая этими свойствами, обозначенный факт, по мысли автора, становится отягчающим обстоятельством, на основе которого повторно совершенное (учиненное в третий раз) деяние можно признать уголовно наказуемым. Причем исследователь не показывает механизма такого процесса, не раскрывает, почему вышеназванный факт приобретает соответствующие свойства, а лишь упоминает, что они (свойства) сообщаются нормой уголовного закона. Последняя для функционирования административной преюдиции, на взгляд автора, имеет первостепенной значение: сначала появляется уголовно-правовая норма, которая задает, определяет и координирует описанный ранее процесс.

Очевидно, что Ч.Ф. оглы Мустафаев, осуществляя свое исследование, исходил из позитивистского (нормативного) понимания права. Юристы, придерживающиеся данного типа правопонимания, как известно, ставят во главу угла идею о первичности государства над правом, с их точки зрения государство создает, издает и обеспечивает правовые предписания. Имея свои, хорошо знакомые правоведам недостатки, нормативизм, в то же время сыграл огромную роль в формировании современной теоретической юриспруденции. Усилиями юристов-позитивистов были разработаны многие из ныне существующих доктрин, концепции и теорий, включая теорию юридических фактов. «Для исторического понимания теории юридических фактов, - пишет В.Б. Исаков, - существенно то обстоятельство, что она сложилась в русле формально-догматической юриспруденции под сильным влиянием юридического позитивизма» ^{[21, с. 5]}. Именно теория юридических фактов лежит в основе процессуально-динамического подхода к пониманию сущности административной преюдиции. Согласно такого подходу как юридический факт рассматривается однократное или двукратное применение к лицу мер административного взыскания. С этим юридическим фактом, на взгляд сторонников обсуждаемого подхода, норма уголовного закона связывает возникновение уголовно-правового последствия – оно становится «предварительным условием признания совершенного после этого аналогичного деяния преступлением».

Едва ли полностью можно согласиться с подобной постановкой вопроса. Во-первых, на наш взгляд, не до конца правильно говорить о том, что применительно к административной преюдиции норма уголовного закона придает значение факту применения к лицу мер административного взыскания. Речь, скорее, должна идти не о самом факте применения административного взыскания, а о возникающих в связи с ним последствиях. Иными словами, юридическим фактом норма уголовного закона в рассматриваемом случае признает те изменения в правовом статусе лица, которые возникают, у него ввиду привлечения к административной ответственности, т.е. правовое состояние административной наказанности. Для подтверждения наших слов следует обратиться к тексту уголовного закона. Так, ст. 264.1 УК РФ устанавливает ответственность за «управление автомобилем, трамваем либо другим механическим транспортным средством лицом, находящимся в состоянии опьянения, подвергнутым административному наказанию». Очевидно, что значение для уголовного закона в данном случае имеет состояние административной наказанности, а не факт применения мер административного взыскания, именно правовое состояние лица в последующем ложится в обоснование привлечения его к уголовной ответственности.

Таким образом, состояние административной наказанности лица в данной ситуации выступает в качестве уголовно-правового факта. Вместе с тем известно, что уголовно-правовые факты, будучи разновидностью фактов юридических, порождают определенные уголовные правоотношения. Какое же правоотношение возникает из факта административной наказанности? Обычно в науке выделяют два вида уголовно-правовых отношений: охранительные, обусловленные необходимостью применения «в широком смысле санкции к правонарушителю» ^{[22, с. 36]} и регулятивные («обычные» общественные отношения ^{[23, с. 1347]}), возникающие для того, чтобы удержать антисоциально настроенных лиц, от нарушения охраняемых законом общественных благ. При этом, когда обсуждается вопрос об основаниях возникновения тех и других правоотношений, нередко отмечается, что первые из них возникают из факта совершения виновным преступления ^{[24, с. 179]}, тогда как вторые из факта вступления уголовного закона в юридическую силу ^{[25, с. 96]}.

Едва ли имеет смысл оспаривать то, что юридическим фактом, порождающим охранительное уголовное правоотношение, является факт совершения преступления. Между тем, на наш взгляд, не до конца обосновано признавать только факт вступления уголовного закона в силу единственным основанием возникновения регулятивного правоотношения. «Вступление в силу уголовного закона, - пишет Ю.В. Грачева, - означает начало его действия, создает юридическую возможность возникновения, изменения и прекращения уголовно-правового отношения. Однако сама регулятивная уголовно-правовая норма не может являться единственным условием, на основании которого абстрактная связь предусмотренных уголовно-правовой нормой прав и обязанностей абстрактных субъектов превращается в определенную, реальную связь» ^{[26, с. 11]}. Далее автор приходит к выводу о том, что регулятивное уголовное правоотношение отношение возникает между государством и только конкретными физическими лицами ^{[26, с. 11]}.

Солидаризируясь с такой постановкой вопроса, хотелось бы только дополнить, что рассматриваемые правоотношения возникают на основе конкретных уголовно-правовых норм. Другими словами, регулятивное уголовное правоотношение имеет индивидуальный характер - оно возникает между лицом, являющимся субъектом определенного преступления, с одной стороны, и государством - с другой.

Применительно к анализируемой нами проблеме, это означает, что на основании факта административной наказанности лица возникает «конкретно-регулятивное» правоотношение между этим лицом и государством. Суть данного правоотношения заключается в том, что на лицо налагается обязанность воздержаться от нарушения соответствующего уголовно-правового запрета, а у государства появляется право принудить его к исполнению этой обязанности.

Однако юридический факт административной наказанности лица – это лишь первый компонент административной преюдиции. Вторым ее компонентом является совершение общественно опасного деяния, являющегося вторым юридическим фактом, порождающим охранительное уголовное правоотношение. В этом случае у лица возникает обязанность претерпеть меры уголовного воздействия, у государства^[11] право подвергнуть его таким мерам.

Таким образом, можно прийти к выводу, что складывается из двух уголовно-правовых фактов, порождающих соответствующие уголовные правоотношения: 1) административной наказанности лица; 2) совершение деяния, являющегося преступным. Иными словами, преступлением в интересующих нас случаях является только последнее действие, тогда как ранее совершенные административные проступки находятся за границей состава. Поэтому нельзя согласиться с точкой зрения ученых, рассматривающих преступления с административной преюдицией как единое сложное преступное деяния, объединяющее собой ряд последовательно совершенных административных проступков ^{[27, с. 32]}. Так, П.Ф. Гришанин писал: «уголовная ответственность за повторное или систематическое совершение административных проступков… в какой-то мере означает и уголовную ответственность и за тот (первый) проступок, за который виновный уже понес ответственность, но административную» ^{[28, с. 72]}.

Схожую позицию нередко занимает и правоприменительная практика. Так, приговором Черновского районной суда г. Читы от 5 августа 2016 г. С. Признан виновным в совершении преступления, запрещенного ч. 2 ст. 314.1 УК РФ. При этом в обосновании такого решения суд в описательно-мотивировочной части приговора сплывается на то, что С. после применения к нему мер административного характер продолжил преступные действия, осознавая их общественную опасность ^[29].

С такими суждениями согласить затруднительно. Первое правонарушение (первые два) – самостоятельное административное проступки, за совершение которого виновный уже понес наказание. А.Н. Симиненко, размышляя о проблемах уголовной ответственности за нарушение паспортных правил отмечал: «Общественная опасность первого нарушения паспортных правила была и остается неизменной, ибо поступок уже окончен, о чем говорят меры государственного воздействия, примененные к лицу виновному в его совершении» ^{[30, с. 88]}. И действительно, характер и степень общественной опасности действия определяются на момент совершения правонарушения, а не после него. Следовательно, уже закончившийся административный проступок ни юридически, ни фактически не может сообщить другому проступку свойство причинять вред объекту уголовно-правовой охраны. Поэтому первое административное правонарушение (либо первые два), за которое лицо подверглось мерам административного воздействия самостоятелен по отношении к последнему деяния, являющемуся преступлением. Подтверждением тому служит и результаты проведенного нами выборочного интервьюирования. На вопрос «Является ли, по Вашему мнению, преступление с административной преюдицией деянием, складывающимся из ряда тождественных административных проступков?» отрицательно ответили 34,2 % респондентов, 22,1 % ответили положительно, а остальные респонденты затруднились с ответом.

Учитывая изложенное выше, можно прийти к выводу о том, что административная преюдиция – это система уголовно-правовых фактов, являющих в определенных законом случаях необходимым и достаточным основанием для возникновения правоотношения уголовной ответственности.

Административная преюдиция – не конгломерат, а система юридических фактов. Именно эта ее характеристика свидетельствует о том, что она суть разновидность фактического состава. Поэтому, как и для любого фактического состава, для административной преюдиции, характерна расчлененность на элементы и особый способ связи между ними ^{[31, с. 19]}

Если в систему административной преюдиции входят два элемента – состояние административной наказанности лица и совершение им противоправного деяния, то как обеспечивается связь между данными элементами? С нашей точки зрения, подобная связь реализуется через существующие процессуальные механизмы. Дело в том, что в ситуации с административной преюдицией, последнее из совершенных противоправных деяний может рассматриваться как уголовно-наказуемое только в том случае, если предшествующее применение к виновному мер административного воздействия было законным и обоснованным. В этой связи представляется интересной позиция Верховного Суда Республики Беларусь, высказанная им в п. 3 Постановления Пленума от 24 июня 1999 г. «О практике применения судами законодательства об ответственности за нарушение административного надзора» ^[32]. Судебный орган подчеркнул, что неправильная квалификация действий подсудимых связана, главным образом с тем, что суды не всегда с должной тщательностью проверяли законность и обоснованность установления самого надзора, что влекло за собой ошибочное применение ч. 1 ст. 194.3 УКБеларуси. Принимая во внимание эти упущения, допускаемые судами в своей деятельности, Пленум рекомендовал судам при рассмотрении уголовных дел о нарушении правил административного надзора проверять законность его установления и продления. При невозможности устранения сомнений в законности установления или продления административного надзора дело об административном правонарушении направляется на дополнительную проверку, а уголовное дело – на дополнительное расследование. Аналогично к решению вопроса Пленума Верховного Суда РФ в постановлении от 24 мая 2016 г. № 21 «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьей 314.1 Уголовного кодекса Российской Федерации». Так, в п. 9 постановления отмечается, что «обстоятельства, послужившие основанием для установления административного надзора, а также для привлечения лица к административной ответственности по части 1 и части 3 статьи 19.24 КоАП РФ, иной статье главы 6, 19 или 20 КоАП РФ, не предопределяют выводы суда о виновности подсудимого в совершении преступления, предусмотренного статьей 314.1 УК РФ, которая устанавливается на основе всей совокупности доказательств, проверенных и оцененных посредством уголовно-процессуальных процедур. Если указанные обстоятельства препятствуют постановлению приговора, суд возвращает уголовное дело прокурору» ^[33]. Подобный подход российской высшей судебной инстанции основано на толковании ст. 90 УПК РФ «Преюдиция», согласно которой обстоятельства, установленные судом в том числе в административном процессе, при рассмотрении уголовных дел признаются без дополнительной проверки. Однако согласно ст. 90 УПК РФ преюдициальной силой обладают лишь судебные решения, тогда как вынесенные в административном порядке решения органов и должностных лиц исполнительной власти (например, сотрудников ГИБДД, ФАС и т.д.) о наложении административных взысканий преюдициального эффекта не несут. И, по-видимому, по уголовным делам о преступлениях, составы которых предусматривают административную преюдицию, необходимо проверять законность вынесения тех постановлений о наложении административных наказаний, которые были вынесены органами и должностными лицами исполнительной власти. В частности, суду, рассматривающему уголовное дело, необходимо проверить то, насколько правильно были применены нормы материального и процессуального права при привлечении лица к административной ответственности. Кроме того, думается, что суд в таких случаях должен проверить, было ли лицо при назначении ему административного наказания предупреждено о возможности привлечения его к уголовной ответственности при повторении противоправного поведения. В случае отсутствия официального предупреждения имеются основания для привлечения лица к административной, а не к уголовной ответственности. При обнаружении существенных нарушений законности необходимо возвращать уголовное дело прокурору в связи с тем, что в деянии лица, имеются признаки состава административного правонарушения, а не преступления ^[34].

Итак, на сегодняшний день сложилась крайне широкая палитра высказанных точек насчет того, чем является административная преюдиция сама по себе. Как-либо систематизировать ее достаточно сложно главным образом потому, что указанные точки зрения излагают ученые, рассуждающие в рамках различных методологических установок. Но вместе с тем очевидно, что научного сообществу необходимо (причем как можно скорее) выработать единый подход к понимаю сущности административной преюдиции, ее правовой природы и основных черт, что ее характеризуют. Ведь не решив эти вопросы, разумеется, нельзя продвинуться дальше, к постижению проблем другого порядка, проблем, имеющих сугубо прикладной характер.

^[1] Небезынтересно, что из указанных 113 респондентов 106 (93,8 %) – сотрудники правоохранительных и судебных органов Российской Федерации. Факт того, что среди отечественных правоприменителей достаточно высокий процент лиц, не имеющих общего представления об административной преюдиции в уголовном праве, на наш взгляд, объясним тем, что в настоящее время в высших учебных заведениях России в процессе преподавания дисциплины «Уголовное право», зачастую, не уделяется внимания данной проблеме. В качестве подтверждения можно, например, обратиться к рабочим программам дисциплины «Уголовное право (Общая часть)», разработанным в ведущих юридических вузах России, где вопросы, связанные с административной преюдицией либо вовсе не отражаются, либо относятся к факультативным. Кроме того, на сегодняшний день тема административной преюдиции, по преимуществу, не освещается на страницах учебников и учебных пособий, а рассматривается лишь в специальных монографиях и научных статьях.

^[11]у государства