Purposeful rationality of Aristotle’s metaphysics

Iakovlev Vladimir Anatolievich Doctor of Philosophy Professor of the Department of Philosophy of Natural Science at Lomonosov Moscow State University 117463, Russia, g. Moscow, ul. Inessy Armand, 4, korp. 2, kv. 7 goroda460@yandex.ru Other publications by this author

Закончился 2016 г., который был объявлен ЮНЕСКО Годом Аристотеля. Прошло 2400 лет со Дня рождения величайшего философа, определившего стратегию развития европейского рационализма. По всему миру прошли юбилейные торжества – конгрессы, конференции, собрания, семинары и др.

Наиболее важным и представительным оказался Всемирный философский конгресс «Аристотель: 2400 лет» (Салоники, 23 – 28 мая 2016). Конгресс был организован Междисциплинарным центром аристотелевских исследований  университета Аристотеля, на котором выступили с докладами и обсуждениями известные философы современности.

Важно также отметить ещё один Всемирный философский конгресс «Философия Аристотеля» (Афины, 10 – 20 июля 2016 г.) под эгидой Международной федерации философских обществ (FISP). В его организации и проведении приняли непосредственное участие Греческое философское общество, Международная ассоциация греческой философии и Философское общество Кипра. На этом конгрессе также выступили ведущие философы-аристотелеведы, ведущие учёные и культурологи.

Россия внесла свой вклад в эти юбилейные торжества. В Москве на базе Института философии РАН была проведена международная конференция  «Наследие Аристотеля как конституирующий элемент европейской рациональности» (Москва, 17 – 19 октября 2016 г.). Конференция стала составной частью Всемирного конгресса «Аристотель сегодня». В разработке и реализации московского аристотелевского проекта приняли участие Институт всеобщей истории РАН, Олимпийский центр философии и культуры (Афины), Новосибирский государственный университет и др. расскажут об уникальных открытиях Аристотеля и о роли философии в нашей жизни.

Данная статья написана на основе доклада, сделанного мной как участника Московской международной конференции на одной из сессий ^[1].

         Креативы методологии Аристотеля

Начиная с 16 – 17 вв., Стагирита как «главного схоласта» (Ф. Бэкон), олицетворяющего «идола театра», с позиций новой зарождающейся эмпирико-математической науки жёстко и дружно критикуют практически все философы и учёные. Авторитет Аристотеля, по мнению Б. Рассела, в это время «…стал серьёзным препятствием для прогресса как в области науки, так и в области философии. С начала 17 в. почти каждый серьёзный шаг в интеллектуальном прогрессе должен был начинаться с нападок на какую-либо аристотелевскую доктрину» ^{[2, с. 180]}.

На наш взгляд, это действительно верно в отношении процесса становления классической науки. Однако трудно согласиться с английским учёным и философом, когда, оценивая логические взгляды Аристотеля, он пишет: «В наше время его влияние столь враждебно ясному мышлению, что с трудом помнишь, какой огромный шаг вперёд он сделал по сравнению со всеми своими предшественниками (включая Платона), какой превосходной, великолепной всё ещё казалась бы его логическая система, если бы она осталась одной из ступеней прогрессивного развития, вместо того чтобы стать (как это случилось на деле) тупиком в развитии логики, за которым последовало более двух тысяч лет застоя» ^{[2, с. 216]}.

Рассел, сам выдающийся математик и логик 20 в., выделяет формальные недостатки аристотелевской логики (путаница в использовании понятий субъекта и предиката) и содержательные (переоценка силлогизма как вида дедуктивного доказательства). Учёный также критикует излишнее, по его мнению,   акцентирование внимания Аристотелем на десяти категориях, якобы выражающих фундаментальные свойства мироздания. Рассел пишет: «В заключение скажу, что доктрины Аристотеля… полностью ложны, за исключением формальной теории силлогизма, не имеющей большого значения. В наши дни любой человек, который бы захотел изучать логику, потратил бы зря время, если бы стал читать Аристотеля или какого-либо из его учеников… В течение всей новой эпохи практически каждый успех в науке, логике или философии приходилось вырывать зубами у сопротивляющихся последователей Аристотеля» ^{[2, с. 223]}.

Зададимся простым вопросом – разве, критикуя Аристотеля, Рассел не соблюдает три известных закона формальной логики, эксплицированные Стагиритом в «Органоне»? Очевидно, что соблюдает, поскольку даёт определения понятиям и старается придерживаться  их фиксированных значений в своих рассуждениях (закон тождества). В текстах Рассела не встретишь взаимоисключающих в одном и том же отношении утверждений (закон недопустимости противоречия). Даже в своей категоричной оценке – «доктрины Аристотеля… полностью ложны» – учёный уверен, что высказывает истинное суждение, противоположное которому будет ложным, а не каким-либо третьим по значению (закон исключённого третьего). Если же учесть ещё, что Рассел использует определённую систему аргументации, оппонируя Стагириту, то, можно сказать, Рассел согласен и с четвёртым законом (достаточного основания), хотя и не вполне чётко сформулированным Аристотелем.

Но в таком случае логично утверждать, что учёный, излагая свои мысли по поводу «тупиковости» логики Аристотеля, вольно или невольно использует эту самую логику во всех своих рассуждениях. На наш взгляд излишняя суровость критики проистекает из того, что Рассел неосознанно смешивает логику как формально-математическую науку, которая бурно развивалась на рубеже 19 – 20 вв. (построение искусственных языковых систем), и логическую структуру естественных языков, без которой была бы невозможна ни внутриязыковая, ни межъязыковая коммуникативная практика.

Кстати заметить, что такого рода смешение может вести и прямо к противоположной оценке логики Аристотеля. Так, согласно И. Канту, после своего создания и утверждения Аристотелем логика «…до сих пор не могла сделать ни шага вперёд и, судя по всему, она кажется наукой вполне законченной и завершённой» ^[3].

Здесь важно подчеркнуть, что Стагирит в отличие от своего учителя Платона не пытается создать теорию креативности космогонического масштаба или развить метод сократовской майевтики. Он осмысливает уже нечто осуществлённое и ставшее сущим как в бытии, так и в сфере познания. Вот почему Аристотель классифицирует все науки в иерархическом порядке на три группы. Первая группа – это теоретические науки: философия, физика, математика; вторая – творческие науки: живопись, музыка, поэзия; третья – практические дисциплины: политика, этика, экономика.

Наиболее важной выступает первая группа наук, где тоже существует своя иерархия. Аристотель пишет: «Физика занимается предметами, существующими самостоятельно, но предметы эти не лишены движения; у математики некоторые отрасли имеют дело с объектами неподвижными, но такими, пожалуй, которые не существуют отдельно, а даются в материи; что же касается первой философии, то она рассматривает и обособленные предметы, и неподвижные» ^{[4, с. 108]}.

Метафизика (первая философия) – это креатив науки наук, поскольку предметом её является «…наиболее ценный род сущего…; все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше нет ни одной…, ибо она существует ради самой себя» ^{[4, с. 22]}. Это, по Аристотелю, означает высшую свободу творчества по сравнению, например, с искусством, где творчество всегда ограничено подражанием природе («мимесис»), хотя автор свободен в выборе объекта и средств подражания.

Делая акцент на ясности и точности изложения научной теории, понимаемой как совершенное интеллектуальное созерцание природы, Аристотель создаёт первую в истории философии методологическую парадигму исследовательской деятельности. Эта парадигма, которой строго следовал сам Стагирит, какой бы темой он ни занимался, и которая вполне соответствует требованиям, предъявляемой к современной научной работе, может быть, на наш взгляд, представлена в обобщённом виде следующими положениями: 1. Чёткая постановка проблемы исследования; 2. Критический анализ (в историческом и логическом аспектах) различных точек зрения и подходов, связанных с данной проблемой. 3. Привлечение нового материала и логически корректных суждений для предлагаемого нового варианта решения проблемы; 4. Акцентирование внимания на новизне, обосновании этого варианта  и анализе возможных возражений; 5. Авторская оценка дальнейших перспектив исследований в данном направлении.

Отметим, что в этой парадигме, с современной точки зрения, явно не хватает положения о приборно-материальной базе и конкретных экспериментальных методиках. Однако это не упущение Аристотеля, а его принципиальная установка на понимание идеала научности как интеллектуального созерцания гармонии мира, где любое экспериментирование ведёт лишь к искажению естественности и делает невозможным понимание сущностных причин бытия. Кроме того, принципы конкретных исследований опираются в конечном счёте на принципы первой философии, впоследствии получившей название «метафизики», определяющие эти сущностные причины.

Креативы метафизики бытия

Первая философия рассматривает, согласно Аристотелю, сущее как таковое, как то, что присуще ему по себе. Иначе говоря, предмет её исследований «…составляют начала и высшие принципы…, которые… должны быть началами и принципами некоторой существующей реальности… согласно её собственной природе» ^{[5, с. 412]}. Принципы метафизики, лежащие в основании всех наук, в своей совокупности составляют то, что называется высшей мудростью. Задача философа – в мысленном созерцании выявить эти первоначала и тем самым открыть дорогу для развития частных наук.

Таким образом, исходный метафизический принцип Аристотеля един для бытия и мышления и на его основе формулируются четыре субстанциально-причинных креатива, определяющих сущность каждой вещи. Развиваемая Аристотелем так называемая теория эссенциализма принципиально отлична от теории эйдосов его учителя Платона, поскольку постулирует наличие этих сущностных причин в самих реальных вещах. Для того, чтобы понять сущность любой вещи, необходимо ответить на вопросы – из чего в конечном счёте состоят все вещи; благодаря чему они отличаются друг от друга; почему в мире существует движение; какие возможны в принципе виды движения.

В «Метафизике» Аристотель пишет: «О причинах речь может идти в четырёх смыслах: одной такой причиной мы признаём сущность и суть бытия; другой причиной мы считаем материю и лежащий в основе субстрат; третье – то, откуда идёт начало движения; четвёртой – причину, противолежащую [только что] названной, а именно – «то ради чего» [существует вещь] и благо (ибо благо есть цель всего возникновения и движения)» ^{[5, с. 421]}.

Субстанциально-причинный креатив формы-движения-цели («энтелехии») есть высший единый духовный абсолют – Бог как форма всех форм, неподвижный перводвижитель, жизненная благость в самом себе. Материальная причина-субстанция противостоит божественному креативу формы-движения-цели, но в то же время и дополняет его как некая их совечность и составляющая всех вещей. Первоматерия – нечто абсолютно бесформенное и неопределённое – являет собою то, из чего состоят в конечном счёте и из чего возникают, благодаря форме, отдельные конкретные вещи. Первоматерия сама по себе непознаваема, но о ней можно догадываться, следуя нисходящей цепочке – от сложных материальных образований к всё более простым и неопределённым (например, камни – материальный субстрат для строительства дома; земля и глина – материальный субстрат для камней и т.д.). Первоматерия отделяет бытие от небытия, является необходимым условием индивидуализации вещей и в то же время причиной их изменений и преходящести. Наиболее активную роль в мирообразовании играет, однако, креатив формы-движения-цели, вне которого материя пребывает лишь как чистая возможность (потенциальность).

Миротворчество находит высшее выражение в появлении души – идеальной движуще-целевой и формальной причины живого тела. Душа есть свидетельство существования нечто божественного и участия в божественном мироустройстве, даже если личностного бессмертия и не существует. Органическое тело обладает собственным бытием, заключающим в себе материальную субстанцию и идеальную форму души. «Душа есть энтелехия естественного органического тела» ^{[5, с. 455]}, а значит, она присуща и самым простым формам жизни, включая и растения.

Последовательное изложение Аристотелем метафизических креативов бытия, включая и сущностную идеальную «душу-ум» человека, позволяет осмыслить особенности и креативы различных форм духовной деятельности, в том числе и процесса познания.

Креативы познания

Душа-ум – это основной креатив познавательной деятельности субъекта. Этот креатив трансцендентален, поскольку сам ничем более не обусловлен, присутствует в субъекте изначально и определяет весь процесс познания. В отличие от Платона Стагирит не считает, что подлинное знание уже от рождения в скрытой форме уже содержится в душе каждого человека и надо только уметь с помощью диалектического метода вопрошания осознать его. Душа-ум по определению рациональна, как рациональны и метафизические основания мироустройства. Поскольку рациональность изначально присутствует в мире и носит универсальный характер (панлогизм), постольку возможен, в принципе,  и процесс познания.

Однако в реальности каждый отдельный индивид начинает познание с чувственных ощущений, которые дают достаточно адекватную картину окружающего мира, необходимую для успешной повседневной практики. Но чувственное знание принципиально ненаучно, поскольку только душа-ум может познавать метафизические абсолюты, различные причины и начала. Реальный процесс познании всегда носит творческий характер, поскольку индивид обладает свободой выбора, а значит, может ошибаться и принимать за знание нечто иное, а не необходимо общее. Человек не только субъект деятельности («праксис»), протекающей согласно сложившимся традициям и стереотипам, но и субъект творчества («пойэсис»), которое универсально и трансцендентально.

Философ считает, что стремление к познанию присуще душе-уму априори. Любознательность – это природное качество и человека, и высших животных. Возможность объективного познания проистекает из единой рациональной основы мироздания. Поэтому, с его точки зрения, субъективный идеализм и деструктивный скептицизм беспочвенны и в конечном счёте самоопровергаемы, поскольку их сторонники никоим образом не следуют своим теориям в реальной жизни – «подобных взглядов не держится никто».

Познавательный процесс всегда связан с трудностями осмысления и рационализации чувственных ощущений. Термином сенсуализм обозначается та ступень познания, где человек и животные непосредственно взаимодействуют с окружающим миром. Вторая ступень – опыт («эмпейриа») как накопление чувственного «знания индивидуальных вещей» в процессе жизнедеятельности живого организма. На основе этого опыта становится возможной следующая ступень познания – искусство («технэ») как способность созидания новых объектов, необходимых в практической деятельности человека. Высшей ступенью познания является наука, основа которой – философия, раскрывающая в рационально-теоретической форме подлинную сущность вещей.

Опыт необходим, чтобы выявить в конечном счёте метафизические начала каждого феномена. Для последовательного обобщения опыта необходимо использовать, согласно Аристотелю, креатив индукции. Посредством чувств душа воспринимает формы ощущаемого, подобно тому, как воск воспринимает отпечаток перстня без железа или золота. Чувства обладают креативной способностью переводить потенциально существующие в объектах качества в актуальные. Например, мёд лишь потенциально сладок, а наше ощущение переводит это потенциальное качество в актуальное, когда мы едим мёд.

Итак, согласно Аристотелю, чувственное познание необходимо универсально, но только ум обладает неисчерпаемым креативным потенциалом, поскольку роднит человека с Богом.

 «Таким образом, – справедливо заключает А.Н. Чанышев, – у Аристотеля побеждает рационалистическая линия: знание существует до процесса познания» ^[6].

Рацио является началом науки, тогда как аналитика – наукой о мышлении (термин «логика», как известно используется стоиками). По убеждению Стагирита, аналитика превосходит в строгости и точности диалектический метод Платона, представленный в диалогах Сократа. На основе аналитики формируются важные гносеологические креативы – категории, представляющие общие роды высказываний и различные фигуры силлогизмов.

Для достижения истины в процессе познания одинаково необходимы как логическая корректность в построении суждений, так и исходные принципы их построения, выражающие метафизику самого бытия. Понятия «истины» и «лжи» обладаю специфическим гносеологическим статусом. В отличие от «мнимой мудрости» софистов (метод эристики) и диалектических правдоподобно-вероятностных рассуждений Сократа («топика») креатив аподиктически истинного силлогизма («аналитика»), по убеждению Аристотеля, должен привести субъекта к строгому, точному знанию, базирующемуся на высших трансцендентальных принципах бытия и самого разума. Креативная способность разума проявляется не только в способности к открытию этих принципов, но и совершению порой внезапных скачков от частного к общему, от отдельного случая, события к широким обобщениям и проникновению в сущность вещей.

Заметим, что о природе этих скачков впоследствии будут размышлять многие крупные учёные (вспомним, например Пуанкаре и Эйнштейна), осмысливающих свой личный творческий опыт. А иррационалисты (прежде всего А. Бергсон) отнюдь не беспочвенно будут рассуждать о наличии в интеллекте креативного инстинкта интуиции как формы и продукта творческой эволюции.

Так или иначе, но именно Аристотель разработал наиболее общую и целостную теорию познавательного процесса, которая имела и имеет позитивное значение для выдвижения других теорий познания. Однако, вряд ли, так однозначно можно сказать о естественнонаучных идеях классика Античности.

Креативы или догмативы естествознания?

Действительно, поставленный в подзаголовке вопрос указывает на затруднительность оценки этой части учения Аристотеля. Аналитический методод самого Стагирита здесь не поможет. Лишь в «спирали» истории развития фундаментальных идей науки можно говорить о креативном потенциале натуралистических взглядах древнегреческого мыслителя.

Аристотелю несомненно принадлежит первенство в создании наиболее полной первой научной картины мира, опирающаяся на известные к тому времени сведения и наблюдения. Также впервые была разработана чёткая классификация наук. Аристотель ввёл эвристически значимое для естествознания понятие «потенциальности» и развил учение о системе безличных метафизических причин (сил), объясняющих всё мироздание. С определённой, конечно, натяжкой, но всё же можно сказать, что это был прообраз так называемой «теории всего», о которой не перестают мечтать многие современные физики. Ученик преодолел также эзотерику своего учителя Платона о раздельном бытии сущностей и существующего, о существовании двух миров, из которых подлинным и первичным является мир эйдосов, а не природных объектов.                                                 

Представления Аристотеля о космоустройстве легли в основу математически выверенной астрономии Кл. Птолемея, считавшейся вплоть до открытия  И. Кеплером известных трёх законов движения планет, наиболее точной и практичной по сравнению с теорией Н. Коперника.

Парадоксально, но факт – так называемая качественная физика Аристотеля, казалось бы раз и навсегда преодолённая классической физикой Галилея и Ньютона, по своим фундаментальным идеям, как утверждают многие известные современные учёные вполне сопоставима с принципами построения современных физических теорий. Речь идёт, прежде всего, об отрицании существования абсолютной пустоты, передаче импульса от точки к точке с конечной скоростью, существования исходной первоматерии (физический вакуум), неразрывной связи движения, материи и времени, возможного взаимопревращения элементов и др.

Стагирит положил начало всестороннему исследованию ойкумены человеческой цивилизации, причём, можно сказать, с привлечением и использованием ресурсов государственной власти. По свидетельству Плиния Старшего, Александр Македонский, воспитанник Аристотеля, став царём, не только щедро отблагодарил его, но и выделил ему в помощь несколько тысяч человек, которые описывали флору и фауну покорённых Александром стран, составляли географические карты, сообщали об астрономических и математических знаниях тамошних учёных.

Без всего этого были бы невозможны такие обширные классификационные системы (только более пятисот описанных видов животных), отражающих в конечном счёте ступени эволюции, которые в 18 в. швейцарский натуралист Бонне назовёт «лестницей существ». Хотя, согласно натурфилософии Аристотеля, все виды неизменны и сосуществуют извечно, обилие эмпирического материала и принципы классификации несли значительный эвристический потенциал, позволивший в 19 в. придти к научной теории эволюции Ч. Дарвина. Не случайно, сам английский учёный, высоко оценивая своих предшественников Линнея и Кювье, тем не менее отмечал, что они «все же дети по сравнению со стариной Аристотелем». В историческом плане заслуги Аристотеля в области биологии неоспоримы. Как известно, жевательный аппарат морских ежей называется «Аристотелев фонарь».

Классик античной философии был первым, кто выделил естественную часть души, можно сказать, физиологическую основу сознания, обозначив тем самым декартовскую проблему души и тела (mind & body), являющуюся в современной науке и философии одной из самых актуальных. В отличие от фалесовского «магнит имеет душу» и экзотических «огненных  атомов души» Аристотель в своём учении о душе довольно далёк от анимистских и гилозоистских представлений. По его мнению, одушевлено только живое, хотя степени одушевлённости могут быть разные – растение, животное, человек. Отметим в этой связи, что в настоящее время установлен, хотя пока и не объяснён, научный факт позитивной реакции на гармоничную классическую музыку всех этих ипостасей жизни. Тезис Аристотеля, что душа не может существовать без материи полностью соответствует современным научным представлениям о сознании как функции нейродинамических связей головного мозга, имеющих физико-химическую основу.

Однако, говоря о догмативах учения Аристотеля, можно согласиться с указанным выше мнением Б. Рассела, что, в целом, новоевропейская наука рождалась в борьбе с натурфилософскими догмами Аристотеля, с его закреплённым в веках Средневековья авторитетом или, как скажет Фр. Бэкон «идолом театра». Преодоление парадигмы аристотелизма рассматривается как важнейшая предпосылка становления классической науки, прежде всего астрономии и физики. Известный историк и философ науки А. Койре справедливо утверждает, что «…великие научные революции всегда определялись катастрофой при изменении философских концепций» ^[7]. По его мнению, переход от качественной физики Аристотеля к новоевропейской экспериментальной и математической физике стал возможен в результате ознакомления и осмысления европейскими философами и учёными главных идей учения Платона.

Галилей, в частности, открыто признавался в своей приверженности априористским установкам пифагорейцев и Платона. В «Диалогах» он пишет: «То, что пифагорейцы выше всего ставили науку о числах, и что сам Платон удивлялся уму человеческому, считая его причастным божеству только потому, что он разумеет природу чисел, я прекрасно знаю и готов присоединиться к этому мнению» ^[8].

Отметим также, что современная квантово-релятивистская научная картина мира совсем не похожа на статичную картину мира Аристотеля, а его классификация наук, конечно, не выдерживает критики на фоне современных классификационных систем (Б.М. Кедров).

Коперниканский переворот всё-таки произошёл, а драматизм событий, сопровождавших его – сожжение Дж. Бруно, суд инквизиции над Г. Галилеем, запрещение и сжигание книг и др. – был непосредственно связан с теологизацией и догматизацией учения Аристотеля. Научная космология никогда уже не вернётся к его идеям геоцентризма, качественного разграничения подлунного и надлунного миров, божественного первоимпульса, «трущихся» небесных сфер, естественного и вынужденного видов движения, неизменности и вечности наблюдаемого космоса.

Также, очевидно, безвозвратно отошли в историю натурфилософские идеи Аристотеля о пространстве как совокупности мест, исключительного по своим качествам в сравнении с земными субстанциями космического элемента эфира, совершенства и простоты кругового движения, силы как причины движения, энтелехиальной первопричины в лице Бога и многие другие явно архаичные идеи.

Описательный подход Аристотеля к различным видам живого, уже давно воспринимается как самый предварительный, хотя и необходимый, для понимания законов строения и функционирования органического мира. Сейчас, как известно, наука «работает» на клеточном и молекулярном уровнях живого с применением необходимых физико-химических методов и математических моделей.

В заключение подчеркнём и суммируем основные рациональные креативы метафизики великого греческого философа ^[9].

Аристотель возвёл первую философию (метафизику) на пьедестал царицы наук, аргументировано показав, что именно она открывает и исследует предельные (трансцендентальные, априорные) структуры мироздания и всех форм социокультурного творчества. Никакие позитивистские направления в философии так и не смогли опровергнуть этот основной креатив учения классика Античности.

Выдвинув креатив четырёх причин мироздания, включая и энтелехиальную, Аристотель на тысячелетия вперёд «загадал загадку» всему естествознанию. Философы и учёные 17 – 18 вв. отбросили энтелехию, как не имеющую ничего общего с наукой и только мешающую её развитию. Однако зрелое естествознание 20 – 21 вв. всё чаще обращается к идее синергетической целесообразности устройства мироздания и целенаправленности его развития – антропный принцип в космологии, идея автопоэзиса в биологии, введение понятий автосборки молекул и автокатализа в химии. Из четырёх известных причин (начал) бытия энтелехия понимается как внутренняя сила (энергия), заключающая в себе цель и диспозиционно предполагающая результат.

Зрелое естествознание (неклассическая наука)  20 – 21 вв. всё чаще обращается к идее синергетической целесообразности устройства мироздания и целенаправленности его развития – антропный принцип в космологии, идея автопоэзиса в биологии, введение понятий автосборки молекул и автокатализа в химии.

Все больше космологов и физиков рассуждают о “целесообразнос­ти и гармонии” физических законов, исходной “информационной матрице”, или “генети­ческом коде”, “антропном принципе” Вселенной (Б. Картер, Дж. Уиллер, И.Л. Розенталь, С. Хоукинг и др.), о “свободе выбора” на уровне элементарных частиц (Н. Бор, Ф. Дайсон и др.).

 Химики, математики и биологи размышляют о телеологичности, диспозиционной заданности, телеономичности химико-биологических процессов, лежащих в осно­ве генезиса и развития живых организмов, их направленной и ускоренной цефализации, опережающей морфологические изменения и дающей возможность в кратчайшее время выйти на уровень разумной жизни (Р. Том, Лима-де-Фариа, С.Д. Хайтун и др.). Введение сознания в интерпретационную кар­тину квантовой механики ставится как задача в современной физике (В.К. Гейзенберг W.K. Heisenberg, М.Б. Менский).

Но если целевая (информационная) причинность существует, то тогда, можно сказать, именно она определила и Планковские величины и основанные на них физические законы, которые, очевидно, не существовали, пока не появилась сама Вселенная.

Расчеты показывают, что веро­ятность “тонкой” подстройки физических констант для формирования такой Вселенной, где возможно появление наблюдателя, вероятность появления жизни (самосборка моле­кул), вероятность появления разума ничтожно малы, чтобы реализоваться “вдруг” в тех темпоральных интервалах, в которых они все же реализовались. Счастливый случай на уровне мироздания или реализация, пусть и с некоторыми флуктуациями, определенного плана – энтелехии?

Аристотелевская идея потенциально возможного, развитая Ф. Аквинским, как выражение фундаментальной характеристики бытия не воспринималась философией механицизма, которая длительное время (с ХVIIв. и почти до середины XIX в.) сохраняла в естествознании статус его доминирующего философско-мировоззренческого основания. Но когда в начале ХХ в. создавалась квантово-релятивистская физика, ее построение потребовало пересмотра категориальной матрицы механицизма, потребовало нового понимания категорий части и целого, вещи и процесса, причинности, пространства и времени. И оказалось, что идея потенциально возможного сыграла в этом процессе важную эвристическую роль.

Панлогизм доктрины Стагирита дал основание для оптимизма всем учёным, стремящихся к познанию истины. Из теории познания Аристотеля вытекает принципиальная возможность её достижения, хотя, как он и предупреждает, путь к истине долог и нелёгок. Все последующие поколения учёных, избравших делом своей жизни науку, солидарны с классиком в понимании  самоценности исследовательской работы как средства раскрытия и реализации своего творческого потенциала. В то же время реальные перспективы открытия фундаментальных истин природы имеют непреходяшее значение и для прогресса всего человеческого общества. Мыслитель и учёный по примеру Аристотеля должен постоянно и неустанно стремиться к этим открытиям, анализируя ошибки предшественников и преодолевая неизбежные трудности на пути познания.