The role of Hubris syndrome in formation of the system of value and management culture of modern authoritarianism

Актуальность исследования проблемы гибрис-синдрома в философских и политических науках обусловлена прежде всего универсальным характером данной проблемы. Это связано с тем, что гибрис-синдром выступает одной из онтологических характеристик власти как таковой:  отдельные его признаки проявляются при любом типе политического устройства, будь то тоталитаризм, авторитаризм или демократия.  Феномен гибрис-синдрома также затрагивает проблему волевого начала власти, его развития, контроля или подавления, что позволяет исследовать данное явление не только с позиции социальной философии, но и антропологии. Мы объясняем это тем, что гибрис-синдром как тип властвования вмещает в себя ментальные, мировоззренческие, личностные и морально-этические доминанты наделённого властью индивида, определяющие характер его бытия. А поскольку бытие в политических отношениях может выступать объектом управления, то  предметом исследования данной статьи является гибристическое властвование. В дальнейшем мы будем определять это понятие как тип социального и политического управления, основанный на специфической  организации пространства целей и смыслов, детерминирующих параметры социального взаимодействия общества и государства.

По нашему мнению, одним из главных недостатков современных исследований гибрис-синдрома является его интерпретация как негативного феномена. Прежде всего это связано с работами Д. Оуэна, который определил гибрис-синдром как состояние психики человека, обусловленное стрессовыми реакциями организма и высокоинтенсивной деятельностью, связанной с рисками и большой ответственностью ^{[4.,c. 20]}. Среди всех этих признаков наиболее важными в контексте исследования нужно выделить:

1) Политический лидер отождествляет себя с государством, а своё мировоззрение и интересы считает определяющими для всего общества;

2) Деформация критического мышления, и как следствие – утрата способности адекватно оценивать свои действия и предвидеть их последствия;

3) Потеря чувства реальности, граничащая с самоизоляцией;

4) гибристическая компетентность как результат чрезмерной самоуверенности лидера в своих профессиональных качествах^[4,c.26].

Данный подход, безусловно, заслуживает внимание, но показывает гибрис-синдром лишь как политическое явление, обусловленное не сколько культурными, сколько предпосылками психического развития индивида. Мы считаем, что данный феномен можно рассматривать не только как парадигму политического управления, так как гибрис-синдром оказывает значительное влияние на характер властвования; поскольку властвование детермнируют определённые  ценности то гибрис-синдром так же может служить основой  воспроизводства их системы. Это означает, что  исследовать гибрис-синдром можно в равной степени как с позиции аксиологии, так и философии управления.  Этот раздел философии, который изучает единые философские основания процесса управления, принятия решений, результатом которых является  трансформация социальной реальности, в которой существуют общество и государство ^{[1., с. 65]}.  Исследование авторитарного гибрис-синдрома с позиции этого подхода затрагивает проблему гибристическое властвования, которое  актуализируется в политическом пространстве через два основания: гибристическую компетенцию и гибристический консенсус.  Они являются также частями полагания мира в условиях авторитарного гибристического властвования.

 Д. Оуэн определяет её как политическую некомпетентность ^{[4., c. 26]} Мы же считаем, что она представляет собой одно из  проявлений  воли властвующего субъекта, связанное с актуализацией  его волевого начала на объект властвования, навязывание ему своих мировоззренческих установок и ценностных ориентаций. Гибристическая компетентность в нашем понимании прежде всего является средством достижения гибристического консенсуса. Его суть состоит в том, что  целью властвования субъекта как акта его воления является  достижение признания. Признание в данном контексте выступает не только как форма легитимация власти, но и    подчинение воли и сознания объекта властвования его субъекту.  Проявлением признания становится подчинение: общество признаёт исключительное право власти на воление как сознательный акт детерминации социального бытия;  власть признаёт некоторую автономию общества в определенных сферах его деятельности.

  Гибристический консенсус, таким образом, выступает необходимым условием не только стабильности властвования, но и его эффективности. В этой связи нужно упомянуть о том, что главным аргументом Д. Оуэна в критике гибрис-синдрома является то, что он снижает эффективность властвования как управленческой деятельности. Я считаю, что гибристическая компетенция руководителя, напротив, способствует повышению эффективности властвования. Это происходит за счёт  того, что формируется   особую «технику властвования», основанной на двух типах культур: нравственной культуре, вмещающую в себя ценностно-нормативный аспект властвования и организационной культуре, в рамках которой непосредственно раскрываются механизмы властвования.          

Е. Н. Яровая определяет нравственную культуру как систему цен- ностей и смыслов, составляющих нормативно- регулятивный уровень культуры и соответственно сущностное основание этики, морали, нравственности. ^{[5., с. 51]} Мы считаем, что нравственная культура авторитарного гибрис-синдрома является утилитарной, а  её концептуальной доминантой являются соображения практической пользы как предпосылки властвования и его конечного результата. Одной из формируемых на её основе ценностей является эффективность властвования, подразумевающая минимизацию рисков за счёт  способности их прогнозировать и управлять ими. Считаю важным подчеркнуть, что ориентация на ценностный прагматизм не означает аморальности авторитарного гибристического властвования, но определяет  морализм в качестве одного из  его отличительных признаков. Под морализмом в условиях авторитарного властвования мы  понимаем аксиостратегию, направленную на сохранение норм морали в социально взаимодействии общества и государства, но лишение морали детерминирующей роли в социальных действиях субъектов властных отношений. Это позволяет нам говорить о том, что на первый план в авторитарном властвовании выходит не моральность, а эффективность действий правителя.

Однако базис авторитарного гибристического властвования не может включать в себя только эффективность как результат принуждения; его цель – использование  консоциальной модели управления, основанной не на принуждении, а на достижении консенсуса как базиса социального взаимодействия общества и государства. В свою очередь, это становится возможным в том случае, если в качестве фактора достижения консенсуса  выступает общность социальных и политических интересов. Я считаю, что  и интересы, и ценности в равной степени детерминируют собой механизм герменевтической идентификации власти и общества. Под ней я понимаю способность индивида отождествлять себя с государством как источником правовых норм на основе интерпретации традиций, ценностей, элементов культуры; базисом этого отождествления становится совокупность нормативно-ценностных ориентаций. Эти общие ценности и интересы формируют нормативную базу социального взаимодействия общества и государства и служит основанием производства интересов: политических и социальных.

         Само  понятие социальный интерес ввел в научный оборот Альфред Адлер. Под ним он понимал силу, ограничивающую агрессию и стремление к власти, либо врожденную способность индивида к сознательному развитию. Если рассматривать социальный интерес в контексте социально-философской проблематики, то его можно определить как совокупность ментальных ожиданий общества от государства, равно как и политических ожиданий государства от общества,  детерминирующих их социальное взаимодействие.

Существует и другая точка зрения. Так  С. А. Мартиросян  определяет социальный интерес как личностную и социальную макросистему, которая определяет содержание и структуру микро- и макросистем интересов других уровней, личностного и социального взаимодействия общества^[3].  Уточняя позицию автора, хотим  добавить, что социальный интерес может выступать и в качестве объекта управления со стороны власти. Субъект властвования задаёт макро-интерес, на основе которого формируются микро-интересы субъектов воздействия; это становится одной из основ герменевтической идентификации власти и общества.

В то же время социальные интересы представляют собой социально-динамическую систему, изменяющуюся в зависимости от трансформации самих социальных субъектов, изменчивости социальной среды и форм социального взаимодействия. Политические интересы находятся в сложной и противоречивой взаимосвязи с социальными интересами: формируясь под их действием, они не только трансформируют и модифицируют социальные интересы, но и трансформируются сами. Динамика взаимовлияния интересов как макросистем определяется критериальными параметрами стадий развития общества^[3]. Соглашаясь с позицией автора, хотим добавить, что эти критериальные параметры становятся результатом генезиса нравственной культуры гибристического властвования. Формирование общих интересов выступает основой создания системы общих ценностей – аксиологических доминант, регламентирующих социальное бытие индивида, так и социальное взаимодействие общества и государства.   

Нужно отметить, что механизм выработки интересов неразрывно связан с  определенной моделью идентификации общества и государства в процессе их социального взаимодействия. В рамках гибрис-синдрома, по моему мнению, реализуется  кофигуративная и префигуративная  модели идентификации. В. Амелин и А. Тхостов определяют их следующим образом: под  кофигуративной авторы понимают идентичность, основанную на нормах, ценностях и нравственных ориентирах настоящего; под префигуративной исследователи понимают идентификацию,  основанную на абстрактном социальном идеале будущего^[2]

Таким образом, суть обеих моделей состоит в том, что , фиксируя нормы в рамках определенного культурно-исторического хронотопа, властвующий тем самым закладывает основы устойчивой идентичности. Сочетаемость и взаимодополнение двух этих типов идентификации и составляет основу герменевтической идентификации как одного из элементов гибристического властвования. Это позволяет определить эту идентификацию как неоконсервативную – ценности сохраняются, но допускается возможность их современной модификации. Ориентация на ценности, нормы и законы настоящего связана со стремлением властвующего к формированию консоциальной модели управления, т.е. модели, основанной не на принуждении, а на соглашении как основе социального взаимодействия общества и государства. 

 Гибирс-синдром в управлении предполагает также создание  определенной организационной культуры. Под организационной культурой будет пониматься комплекс основных подходов к решению различных проблем внутренней регуляции и адаптации к внешним условиям, выработанный и принятый в данной организации, которые доказали свою эффективность^{[2., с. 65]}. Данное определение ориентировано в большей степени на сферу менеджмента, а потому нуждается в уточнении. Мы понимаем организационную культуру как систему методов и практик властвования, детерминированных целями, ценностями, социальным опытом и мировоззренческими ориентациями, направленную на формировании стратегии властвования в условиях меняющейся социальной реальности. В условиях гибристического властвования организационная культура может быть определена как тип культуры, основанной на взаимосвязи между механизмом идентификации и основным принципам парадигмы властвования.

Именно в рамках организационной культуры формируется понимание того, каким должно быть подчинение. В условиях тоталитарного гибриса подчинение является абсолютным: воля властвующего субъекта полностью подавляет волю объекта властвования, детерминирует его мировоззренческие и ментальные ориентации. В условиях демократии властвование субъекта ограничивается определёнными политическими институтами; к примеру, власть президента ограничивает конгресс. При авторитаризме подчинение не носит тотального характера, т.к. в некоторых сферах деятельности индивид обладает определённой автономией. Это связано с тем, что одной из особенностей гибристической организационной культуры являются сетевые структуры. Принцип их  деятельности основан на транзитивности властвования, т.е. принципе передачи незначительной части властных полномочий другим участникам политического процесса, но без угрозы децентрализации власти как таковой. Это позволяет  нам оспорить утверждение Д. Оуэна, согласно которому гибрис-синдром приводит к  концентрации власти в руках одного человека, что приводит к снижению эффективности её действия. Впрочем, отчасти автор прав, и  тут необходимо упомянуть об одном из основных различий между тоталитарным и авторитарным гибристическим властвованием: если в условиях первого гибрис может привести к кризису властвования, то в условиях авторитаризма – стать органичной частью механизма властвования.

Таким образом, гибрис-синдром представляет собой онтологическую характеристику субъекта  авторитарного властвования, оказывающая влияние на сознательное восприятие субъектом идеи власти и её практическое применение в рамках существующего типа политического устройства.  

Интерпретация феномена гибирс-синдрома с позиций аксиологии и философии управления способствует более широкому рассмотрению этого феномена, выделению его новых типологических черт, выявлению положительных сторон и определению гибристического властвования как отличительного признака политической культуры современного авторитаризма.