The philosophy of security in the current geopolitical context

В последнее время сугубо теоретический дискурс о таком, казалось бы, отвлеченном предмете как «Философия безопасности» стал приобретать все более практический характер. Беспрецедентное повышение в мире уровня террористической угрозы сделало дискуссию о взаимодействии и соразмерности таких категорий, как «индивидуальная свобода», «государство», «права личности», «безопасность», «достаточность» и «чрезмерность» как никогда актуальной.

Современное государство все жестче и жестче сталкивается с дилеммой ограничения гражданских прав и свобод своих граждан ради гарантии их основного права – права на жизнь. В условиях войны с международным терроризмом демократической власти в различных странах все время приходится делать непростой выбор, когда на одной чаше весов лежат гражданские права и свободы, а на другой – безопасность государства и жизнь граждан.

В диалектическом противоборстве между желаемым и допустимым рождается алгоритм реакции, определяющей дальнейший выбор: быстрый путь получить желаемое, но с риском потерять всё, или постепенное движение к намеченной цели, избегая риски и конфликты на пути к ней. В традиционной политической практике обычно выбирают второй вариант. Но, настораживает тот факт, что всё чаще возникают прецеденты, когда для осуществления задуманного выбирают первый путь, пренебрегая опасностями, а вместе с ними и чужими правами, свободами и интересами.

В указанном контексте становится важным то, как государства с определенными и весьма различными политико-философскими установками ответили на вызов, который им сделал международный терроризм.

11 сентября 2001 года США подверглись невиданной до этого по масштабу и цинизму атаке со стороны Аль-Каиды (запрещенной в РФ), жертвами которой стало 2977 человек. Это повергло страну в шок, а руководство вынудило к принятию экстраординарных мер: был принят «Акт о национальной безопасности» (Homeland Security Act), на основе которого 1 марта 2003 года был создан Департамент внутренней безопасности США(DepartmentofHomelandSecurity, DHS), что стало крупнейшей реорганизацией американских органов власти в последние десятилетия. Конгрессом был одобрен «Патриотический акт» (USA PATRIOT Act), предназначенный для повышения эффективности выявления и предотвращения террористических атак и других преступлений.

Характер и специфика этих мер полностью соответствуют той политической философии, которую исповедует американский истеблишмент на протяжении нескольких последних десятилетий. Эта политическая философия носит название «неоконсерватизма» и берет начало, в частности, в работах Лео Штрауса^[1],^[2], Уильяма Баррета^[3],^[4], Р. Карнапа^[5],^[6], О. Нейрата^[7],^[8], Ф. Франка^[9].

При этом, опираясь на идеи классического либерализма, неоконсерватизм занялся разработкой своей, специфической утопии общественного развития, исходящей из предпосылки возможности создания полностью однородного конформистского общества под знаком «общности», расы или нации. В области классической философии неоконсерватизм противостоит не только Марксу, но и Гегелю и вообще всему рационалистическому наследию. Философские воззрения современных неоконов отнюдь не имеют отвлеченный характер, а формируют актуальную «правильную политику», которая, по их мнению, более соответствует человеческой природе. Мессианские устремления неоконов предполагают формирование глобальной элиты, которая управляет глобальным же, но однополярным миром, разумеется, этот единственный полюс находится в США. В чем конкретно заключается идея американского мессианства – это отдельная тема на стыке философии, богословия и геополитики. Важно подчеркнуть, что ключевым ее понятием, на которое опирается остальная конструкция, является «свобода», преподносимая миру как свобода человека (то есть как очевидное Благо), хотя, то, что на самом деле политическая элита США понимает под «свободой», с большим трудом соответствует тому, что можно даже со значительной натяжкой назвать Благом.

Претензия на исключительность, а потому и на свободу действий и на свободу от ответственности за эти действия, официально декларируется на самом высоком уровне, подтверждением чему, служат, например, такие слова Барака Обамы: «Я считаю, что США — исключительная страна, отчасти потому, что мы продемонстрировали готовность защищать не только свои интересы, но и интересы всех государств»^[10].

Эта декларируемая готовность к применению насилия в отношении тех, кто не согласен с идеологемой «сверкающего города на горе», является одним из ключевых положений политической философии неоконсерватизма, и опирается на тезисы, которые формулировал уже упомянутый выше Лео Штраус (по аналогии «добро должно быть с кулаками»). (Одним из "духовных отцов" неоконсерватизма считается философ Лео Штраус, который бежал из нацистской Германии в США. Штраус обнаружил, что либеральное американское общество крайне напоминает Германию времен "Веймарской республики" - слабое в моральном плане и неспособное к самозащите. Штраус призывал к изменению подобных взглядов, поскольку, по его мнению, демократические режимы, неспособные применять силу, обречены на гибель - как это произошло в Германии, где абсолютно и практически демократическим путем власть получил Гитлер).

Идеологию неоконов в настоящее время в США одинаково исповедуют, как республиканцы, так и демократы.

Возвращаясь к терактам 11-го сентября, повергших страну и ее руководство в настоящий шок, можно сказать, что ответная реакция полностью изменила не только Америку, но и весь мир. Силовые структуры США на основе «Патриотического акта» получили исключительные полномочия в сфере контроля телефонных переговоров, СМС-переписки, а также электронной почты граждан, если данные действия необходимы с точки зрения обеспечения национальной безопасности. Так же ФБР смогло, руководствуясь «Патриотическим актом», проверять библиотечные формуляры подозрительных граждан, отслеживать, какие сайты посещаются с компьютеров, расположенных в общественных местах, и получать любую дополнительную информацию о подозрительных лицах в других государственных и негосударственных учреждениях. Масштабы тотальной слежки вышли за пределы США, о чем стало известно, благодаря бывшему сотруднику американских спецслужб Эдварду Джозефу Сноудену, обнародовавшему информацию об операции под кодовым названием «Призма», в ходе которой осуществлялся тотальный контроль пользователей Интернета и телефонной сети. Со спецслужбами США были вынуждены сотрудничать крупнейшие IT-компании: Facebook, Microsoft, Google, Yahoo, Apple и другие.

Полностью в согласии с идеологией «глобальной миссии» неоконов, обеспечение собственной безопасности США осуществляют путем попрания прав не только собственных граждан, но и граждан других государств. Спецслужбы США, как свидетельствует Эдвард Сноуден, осуществляли слежку за жителями стран Западной Европы, Латинской Америки и других регионов мира. Слежке были подвергнуты не только «подозрительные граждане», но и руководство многих стран.

13 мая 2015 года на смену «Патриотическому Акту», вызывавшему многочисленную критику даже в Конгрессе США, пришел «Акт о свободе», который был принят Палатой представителей 338 голосами против 38. А 3 июня 2015 года Акт был подписан Бараком Обамой^[19]. Новый документ хотя и внес определенные корректировки в положения одиозного Акта, но все равно, урезает гражданские свободы настолько, что американцы вполне могут завидовать тем, кто живёт под сенью, так называемых, «диктаторских режимов».

Но помимо всех вышеназванных административных мер, введенных в правоохранительную практику после атаки "9/11", администрацией США были предприняты действия, резко изменившие ход мирового развития. Под предлогом необходимости борьбы с новым «глобальным злом» был развязан ряд войн (в Ираке, Ливии, Сирии) и был разрушен сложившийся к этому времени свод международных правил и институций.

Борьба с международным терроризмом, берущая свое начало в кровавом сентябре 2001 года, ведется уже более полутора десятка лет, но, парадоксальным образом, не только не приносит искомых результатов, а наоборот, вносит все больший хаос в мировое развитие. Получается, что самая крупная мировая империя, декларирующая «готовность защищать не только свои интересы, но и интересы всех государств», вооруженная до зубов и поддерживаемая армиями стран НАТО, не в состоянии остановить нового врага человечества. Законно возникает вопрос о том, а искренне ли эти намерения?

Вечером 13 ноября 2015 года Париж потрясла череда террористических актов: общее число погибших составило 153 человека, несколько сотен человек получили ранения. В ответ на это преступление, а так же с учетом предыдущих террористических атак, включая нападение на редакцию «Шарли Эбдо», во Франции указом президента Ф.Олланда было введено Чрезвычайное положение. Это произошло впервые во Франции за последний 71 год. До этого Чрезвычайное положение в стране вводилось пять раз: в 1955 году в разгар Алжирской войны (в последствии его по той же причине применяли в 1958 и 1961 годах); в 1984-м, во время конфликта с Новой Каледонией и в 2005 году в ответ на беспорядки в депрессивных пригородах Парижа и нескольких крупных городов.

Сейчас в число мер чрезвычайного реагирования вошли следующие направления:

─ право применения домашних арестов к подозрительным лицам;

─ молниеносные обыски помещений, изъятие найденного оружия;

─ введение комендантского часа, ограничения дорожного движения и передвижения людей, массовых собраний, спортивных, праздничных событий и тому подобное. (Как следствие - отмена всемирно известного фестиваля «Праздник света» в Лионе, который должен был состояться с 5 по 8 декабря 2015 года).

─ специальные меры безопасности в центральном регионе Иль-де-Франс, месте совершения терактов.

─ усиленная охрана и проверки на границах страны, которые пока остаются открытыми.

Указанные меры вводятся на всей территории Франции, включая заморские владения — Гваделупа, Реюньон, Мартиника, Сен-Мартен и другие. В связи с ростом нагрузки президент Ф.Олланд обещал так же увеличить расходы на полицию, армию и службы безопасности, чтобы они могли справиться с поставленными задачами. Но сделать это в должной мере не удалось. После теракта в Ницце, произошедшего 14 июля 2016 года и унесшего жизни 85 человек, стало ясно, что Чрезвычайное положение необходимо продлевать и его продлили еще на три месяца, которые, скорее всего, вряд ли что решат.

Это фактическая сторона событий, но, возвращаясь к дискуссии о «свободе» и «безопасности» нужно сказать, что если во главе политической философии США стоит «неоконсерватизм», то во Франции царит как бы его прямая противоположность. Там в правительстве главенствуют левые партии (как и в большинстве других европейских стран), чья политическая философия во многом была сформирована на основе идей «новых левых». Эти же настроения очень сильны во французском обществе, особенно среди политической элиты, интеллектуалов разного толка и жителей крупных городов. Поэтому реакция европейцев вообще и французов в частности на все более изощренные атаки была почти парадоксальной, ее можно сформулировать так «не позволим террористам заставить нас отказаться от наших ценностей, от открытости нашего общества и от нашего образа жизни». То есть на объявление ей войны (а именно такие заголовки звучали в ведущих французских СМИ после террористических атак) Франция, в частности, и Европа, вообще, декларативно ответила не мобилизационным сценарием, а «песнями и танцами» почти буквально, если вспомнить хоровое пение и круглосуточную тусовку молодежи на площадях у импровизированных «мемориалов памяти жертв», что в условиях террористической угрозы как минимум – неосторожно.

Введение Чрезвычайного положения в стране вызвало большую дискуссию в парламенте и в обществе. Французские левые вообще отнеслись к режиму чрезвычайного положения крайне отрицательно, не без основания видя в нем стимул к росту ксенофобских настроений в обществе, и возражая против ограничения прав и свобод приезжих.

Важно иметь в виду, что последние годы левые партии во Франции наращивали свой электорат именно за счет мигрантов и их потомков, получивших французское гражданство. Популярный французский левый философ Бернар Анри в 1984 году участвовал в создании общественной организации «SOS racisme», деятельность которой заключалась в основном в том, чтобы привлечь голоса африканских и арабских мигрантов на сторону Социалистической партии Франции.

Идеализацию выходцев из бывших колоний можно вообще считать давним трендом европейских левых, берущим свое начало еще в трудах Герберта Маркузе - одного из основоположников политической философии «новых левых», считавшего главной движущей социальной силой современности так называемых «аутсайдеров», к которым он причислял и различные меньшинства, включая национальные.

В результате во Франции за последние несколько десятилетий был сформирован не мультикультурный социум, а социум, включающий в себя национальные анклавы, характеризующиеся совершенно различными культурными и бытовыми традициями. Выходцы из Северной Африки не приняли тот образ жизни, который им предлагала европейская Франция, а афро-азиатские диаспоры, расплодившиеся во французских городах, стали источником, питающим преступность и всплеск напряженности, что в свою очередь вызывает рост популярности правых партий и националистических организаций.

С учетом этих обстоятельств, принятие чрезвычайных мер в ответ на террористическую угрозу столкнулось с прогнозируемыми трудностями. Когда правительство подняло вопрос о лишении французского гражданства соотечественников с двойным гражданством (первое гражданство, как правило, принадлежало к одной из североафриканских или арабских стран), присоединившихся к террористамв Сирии или Ираке, то некоторые политики левого толка категорически воспротивились этому. В знак протеста

27 января 2016 года французское правительство покинула Кристиан Тобира, занимавшая пост министра юстиции страны. Уроженка Французской Гвианы 64-летняя афроамериканка Кристиан Тобира была представительницей Радикальной левой партии в правительстве. А Жан-Кристоф Камбаделис, возглавляющий Социалистическую партию Франции, заявил, что Ф.Олланд рискует потерять поддержку социалистов, если будет продвигать идею лишения террористов французского гражданства. И вообще, французское правительство, и руководство ЕС сейчас больше боятся роста националистических настроений в обществе и усиления влияния право-радикальных политических движений, чем угроз, исходящих от традиционного покровительства мигрантам и маргинальным стратам общества со стороны левацких партий в Европе.

Частота происходящих в Европе терактов и очевидная неготовность европейских спецслужб противостоять им доказывает, что без переосмысления фундаментальных общественных установок и идеологем правящих элит страшную тенденцию переломить не удастся. А такое переосмысление дается нелегко. Выше уже говорилось о трудностях с введением чрезвычайного положения во Франции после произошедших терактов, причем эти трудности были обусловлены ментальностью, сложившейся во французской политической элите, убежденной в том, что любая деятельность, направленная на ограничение миграционных потоков, является актом дискриминации и чуть ли не расизма. Эта «новая левая» тенденция во многом определяет политику нынешних демократических, социал-демократических, социалистических и левацких партий и организаций, как во Франции, так и во многих других европейских странах.

Подобная тенденция была ярко продемонстрирована в ходе обсуждения в руководстве ЕС мер противодействия экстремизму и терроризму после взрывов в брюссельском аэропорту в марте 2016 года. Речь шла о введении в ЕС сбора данных авиапассажиров в рамках системы Passenger Name Record (PNR), что, по идее, должно было стать для Евросоюза эффективным инструментом предупреждения терроризма. Предполагалось, что будет гарантировано строгое ограничение доступа к этой информации и ее передаче, а срок ее хранения ограничен 6 месяцами. За использованием данных должен будет осуществляться внутренний контроль специальными ответственными лицами, а также внешний - независимой контролирующей инстанцией. С учетом этих элементов директива о европейской PNR, утверждали уполномоченные лица от Еврокомиссии, соблюдает хорошее равновесие между безопасностью и уважением частной жизни.^[18] Однако в Европарламенте эта идея с трудом нашла необходимую поддержку, поскольку значительная часть его членов расценила ее, как попытку вмешательства в частную жизнь. Европарламентарии (в основном из стран Северной Европы) отмечали, что раньше в соответствующую базу данных попадали сведения об осужденных или подозреваемых, то есть о незначительном числе жителей ЕС, близких к криминальным кругам, а не о добропорядочных гражданах. А вводимая система PNR построена таким образом, что охватывает априори невиновных людей, чтобы затем, вероятно, обнаружить среди них немногочисленных преступников.

Все-таки после длящейся несколько месяцев дискуссии сначала Европарламент, а затем и Совет ЕС по юстиции и внутренним делам принял директиву по использованию данных пассажиров авиатранспорта для предупреждения и выявления проявлений терроризма и крупной преступности, а также для проведения расследований, связанных с этими явлениями. Председатель Европарламента Мартин Шульц назвал в своем аккаунте в твиттере результат голосования «ключевым шагом к безопасности граждан и защите их частной жизни»^[20].

Ситуация в мире развивается таким образом, что «безопасность» становится определяющим понятием, и это делает нежелательным для населения большинства стран, находящихся в различных интеграционных международных объединениях, делегирование полномочий наверх абстрактным наднациональным структурам. Реакцией, в том числе и на провал в обеспечении безопасности в Европе, стал Brexit. Все менее контролируемая волна террора, захлестнувшая мир, обостряет вопрос о доверии к элитам, оторвавшимся от национальной почвы и живущим в своем идеальном, вернее, идеализированном, мире и не готовым к «израилизации» собственной жизни и политики, которая требует подчинения общества задачам обеспечения безопасности, что неизбежно потребует концептуального изменения самих этих элит.