Linguistic, praxeological, anthropological, and ontological grounds of correlation between the notions “artistry” and “creativity”

Kachay Il'ya Sergeevich Senior Lecturer, Department of Philosophy, Siberian Federal University 660041, Russia, Krasnoyarskii krai, g. Krasnoyarsk, pr. Svobodnyi, 82A, aud. 428 monaco-24-Ilya@mail.ru Other publications by this author

Введение

Начиная с 1980-х гг. термин «креативность», ворвавшись на просторы русского языка, стал неотъемлемой частью бытия современного человека, во многих случаях оттенив богатую смысловую палитру категории «творчество». Такие понятия, как «креативный город», «креативная экономика», «креативные индустрии», «креативные технологии», «креативное образование», «креативный класс», стали использоваться повсеместно, а слово «креативность» в различных производных формах («креатив», «креативщик», «креатор», «креакл», «креатура», «креатема») прочно вошло в обиход массовой культуры и научного дискурса, пошатнув категориальный каркас социально-гуманитарной ветви научного знания. Так, авторы некоторых психологических, педагогических, культурологических, социологических и филологических концепций спешно наделили новейшую категорию несколькими десятками значений, в то время как смысловая нагрузка понятия «креативность» на сегодняшний день нуждается в уточнении и обосновании.

Ввиду этого представляется неуместным стремление к фактическому отождествлению понятий «творчество» и «креативность», прослеживаемое также в научной, философской и учебной литературе, не говоря уже об уровнях обыденного и массового сознания. Сложность научной разработки проблемы соотношения концептов творчества и креативности связана с фундаментальностью и поливекторностью смысловых горизонтов понятия творчества и с дискуссионностью и недостаточной исследованностью семантического пространства категории креативности, что в ещё большей степени должно стимулировать продуктивную активность современной научно-теоретической мысли. Однако в той же научной литературе, посвящённой анализу феноменов творчества и креативности, исходная проблематика не получила глубинного и всестороннего осмысления.

Необходимо чётко понимать, что проблема соотношения понятий творчества и креативности имеет отнюдь не только лингвистическую подоплёку. В этом смысле редуцирование искомой проблемы до так называемой «проблемы перевода» или же до вопросов пуристического толка было бы некорректным. Тем не менее, обойтись без обращения к истории формирования и развития исходных категорий под углом зрения языковедческих знаний не представляется возможным. Однако с ещё большей степенью актуальности видится необходимость обоснования данного вопроса с философских позиций. Для реализации последней задачи требуется разработка онтологических оснований соотношения понятий «творчество» и «креативность», являющихся критериальной базой сущностного размежевания исходных феноменов. Помимо этого, с целью привнесения наибольшей коннотационной ясности в смысловое дифференцирование исследуемых категорий целесообразно также выявление праксиологического и антропологического фундаментов их корреляции.

I. Лингвистические основания

В контексте обострившейся в последнее время лингвистической контроверзы понятий творчества и креативности необходимо акцентировать внимание на том, что английский глагол «to create» включает в себя значения «творить», «создавать», «созидать», «порождать», «являть», «изобретать», «открывать», «производить», «ваять», «конструировать», «учреждать», «основывать», «преображать», «привносить», «предусматривать», «задумывать», «вымышлять», каждое из которых в русском языке наполнено индивидуальным смысловым колоритом. Действительно, если в английском языке объёмы исследуемых категорий совпадают, то в пространстве современного русского языка креативность понимается более специфично, а творчество – более широко. Иными словами, если на первый взгляд дефинитивная тождественность рассматриваемых понятий не вызывает сомнений, то при более детальном изучении становится отчётливо ясно, что в действительности каждая из этих категорий, будучи соотносимой друг с другом, обладает множеством рознящихся семантических нюансов, позволяющих дифференцировать их концептуальную нагруженность.

Яркой доказательной иллюстрацией широты смыслового диапазона понятия творчества в противовес не вполне выразительной в содержательном плане категории «креативность» на уровне лингвистического дискурса служит обращение к «Толковому словарю живого великорусского языка» В. И. Даля, в котором можно обнаружить целый ряд однокоренных и сообразных понятию «творчество» слов. Среди них такие существительные, как «сотворенье», «творенье», «твореньеице», «творево», «творило», «творилка», «творец», «творитель», «творительница», «тварь», «тварина», «тварьё» ^{[5, с. 729–730]}, а также «созданье», «созидание», «создатель», «созидатель», «создательница» и «созидательница» ^{[5, с. 642]}. Нельзя обойти стороной также группы имён прилагательных и глаголов, к первой из которых относятся такие слова, как «творёный», «творильный», «творительный» и «тварный», а ко второй – такие инфинитивы, как «творить», «твориться», «творяхнуть» ^{[5, с. 729–730]}, а также «создать», «создаться», «создавать», «создаваться», «созидать», «созидаться», «созиждить» и «созиждиться» ^{[5, с. 642]}.

Для полноты лингвистической картины к вышепредставленному перечню целесообразно добавить такие лексические единицы (с целью большей семиотической наглядности разделённые хайдеггерианским дефисом), как «у-миро-творение», «благо-творность», «плодо-творность», «чудо-творство», «пре-творение», «о-творение», «со-творение», «о-лице-творение» и множество других, не говоря уже о таких сложносоставных философских терминах, как «бого-творчество», «жизне-творчество», «культуро-творчество», «миро-творчество», «мифо-творчество», «символо-творчество», «слово-творчество», «смысло-творчество» и прочих. Более того, многие ключевые философские категории в качестве своего предиката полагают идею творчества. В их числе такие всеобъемлющие понятия, как «благо», «бытие», «воображение», «гениальность», «гуманизм», «деятельность», «дух», «душа», «жизнь», «интеллект», «интуиция», «искусство», «истина», «культура», «личность», «любовь», «мораль», «мышление», «наука», «откровение», «познание», «понимание», «религия», «свобода», «смысл», «субстанция», «талант», «традиция», «фантазия», «философия», «ценность», «цивилизация», «человек» и многие другие. Подобного рода полиструктурное богатство семантических единиц языка, в той или иной степени соотносительных с категорией «творчество», говорит о неадекватности и неуместности стремлений некоторых современных исследователей к отождествлению этого понятия с варваризмом «креативность».

Не стоит забывать о том, что подлинные корни столь популярного сегодня термина «креативность» обнаруживаются вовсе не в английском («to create»), а в латинском («creare») языке и восходят к религиозно-философскому учению креационизма, основной смысл которого состоит в том, что бытие сотворено из ничего благодаря свободной воле и по высшему замыслу Творца. Концепция креационизма также лежит в основе познания сущего в пространстве мифологического сознания, фундирующегося представлениями о рождении космоса из хаоса сообразно всемогущей воле божеств. Христианская традиция, развивающая платоновское учение о Демиурге и Мировой душе, учреждающих бытие посредством миметического и анамнестического взаимодействия мира идей и мира вещей, признаёт процессуальность акта креации. В свою очередь, естественнонаучное течение креационизма в своих генерализирующих постулатах солидаризируется с религиозным догматом о сотворении мира Богом из ничего.

Любопытным нюансом, проясняющим специфику соотношения понятий творчества и креативности, является обращение к термину «креатура», обозначающему ставленника какого-либо покровительствующего лица или влиятельных социальных кругов, т. е. случайно-временного человека низшего сорта, занимающего видное положение в обществе благодаря протекции своего распорядителя и покорно выполняющего его указания. Внимательно вдумываясь в содержание данного определения, можно прийти к выводу, что в понятии «креатура» фиксируется такие личностные характеристики, как исполнительность, повиновение, послушание, учтивая ретивость, зависимость от воли, намерений и желаний вышестоящего субъекта, отсутствие свободы в принятии решений и несамостоятельность в достижении целей. Подобного рода антропологические детерминанты воспроизводят отнюдь не творческую личность, но человека, интенцированного на реализацию своих корыстных интересов в ущерб собственной созидательной свободе.

Территория терминологического распутья исследуемых категорий становится ещё более осмысленной при отсылке к современному понятию «креакл», образованному от сокращённого словосочетания «креативный класс». Изначально употреблявшееся лишь в позитивном контексте и обозначавшее представителя креативного класса, это слово со временем изменило своё семантическое наполнение и стало характеризовать человека, стремящегося любыми (даже аморальными) способами покорить вершину социального олимпа и достичь всеобщего общественного признания, главным образом, посредством бравирования ценностями материального ранга. При этом в действительности креакл, как правило, представляет собой инфантильного провинциала тривиальной профессии с заурядным интеллектом и завышенными амбициями, главным «творческими» актами которого является размещение в интернет-пространстве графоманских текстов оппозиционного толка и иных медиаматериалов эпатирующего плана. Из этого явствует, что сущностными чертами креакла предстают такие антропологические доминанты, как имморализм, эксцентричность, корыстолюбие, а также невротическая жажда власти, успешности и богатства в отсутствии желания физического и духовного развития.

Не менее значимым термином, лингвистическое осмысление которого способно привнести доказательную ясность в сущностное разграничение категорий «творчество» и «креативность», предстаёт понятие «креатема», являющееся объектом исследований нового научного направления – креативной стилистики. Содержание искомого термина включает в себя «преднамеренно отобранные, преобразованные, изобретённые средства, нацеленные на создание стилистического эффекта» и связанного с ним «эмоционально-эстетического впечатления» ^{[14, с. 140]}. Говоря иначе, креатема является языковой единицей, ориентированной на реализацию прагматических целей в современных коммуникативно-технократических областях человеческого бытия, будь то СМИ или реклама, бизнес или политика. Действительно, будучи воплощённой, в частности, в различных рекламных текстах, «креатема усиливает “практическую” (прагматическую) установку рекламодателя, а сама эта установка, скрытая под эмоционально-эстетической маской, становится привлекательнее» ^{[14, с. 141]}, не говоря уже о том, что формы креативного применения средств языка технологизируются.

При этом большая часть креатем предстаёт в качестве иронично-саркастичной критикогенной рефлексии негативных событий массмедийного пространства, а также служит «маркером текущей повседневности и результатом смехового, карнавального…, эпатажного, игрового процесса деривации языка» ^{[23, с. 166]}. В этом отношении креатема фиксирует зыбкую границу между эстетичным и неэстетичным, этичным и неэтичным, лингвоэкологичным и нелингвоэкологичным, и, вдобавок к этой амбивалентности, развёртывает новую дихотомию: с одной стороны, креатема аккумулирует на себе концентрированные негативные коннотации, которые, с другой стороны, порождают отрицательное эмоционирование у адресатов, что, в конечном итоге, образует общую негативную эмоционально-коммуникативную территорию.

Таким образом, креатема, выступая в роли структурной единицы креативной речевой деятельности, раскрывается не в бескорыстно-импровизационном, творческом применении различных способов коммуникации, а в использовании заблаговременно подобранных, комбинаторно модифицированных, алгоритмичных и технологичных средств общения, интенцированных на достижение заранее предполагаемого эстетического эффекта и реализацию прагматических интересов, предзаданных сторонним субъектом. В этой связи нельзя не отметить, что объёмы понятий «креатура», «креакл» и «креатема» пересекаются в негативном коннотационном поле, предикатируя такие детерминанты, как ангажированность, эпатажированность, имморалистичность и прочие, тем самым попадая в прокрустово ложе лживой социокультурной машинерии креативного толка: «Этимологический анализ коренных значений и синонимов термина “креативность” обнаруживает его служебное значение» ^{[15, с. 127]}.

Так или иначе, содержательная наполненность понятий, образованных от термина «креативность», позволяет отчётливо осознавать неуместность и недопустимость отождествления дефиниций творчества и креативности, поскольку практически любая калькированная лексическая единица в русском языке существенно трансформирует свою смысловую палитру, обрастая множеством семантических нюансов. Несмотря на столь характерное для современного научного дискурса и массово-потребительской культуры тендирование к повсеместному распространению категории «креативность», посягающей на главенствующий лингвистический статус, пространство русского языка неумолимо размежёвывает объёмы исходных понятий, поскольку «контексты, в которых употребляется понятие “креативный” в русском языке не дают ему возможности стать синонимом слову “творческий”» ^{[26, с. 228]}, а также поскольку «анализ сочетаемости… и метаязыковой рефлексии показывает, что оппозиция творчество – креативность продолжает существовать» ^{[1, с. 22]}.

Обобщая лингвистические основания соотношения искомых категорий в аспекте их контрадикторной антиномичности, целесообразно метафорически проиллюстрировать подобного рода содержательное разграничение в схематично-табличном виде, тем самым фиксируя семантическое противопоставление творчеству креативности в качестве псевдо-, квази-, лже- и, в некотором смысле, антитворчества, ведь «диапазон интерпретаций конструктов в информационном пространстве простёрся от сугубо положительного психоэстетического фона (как правило, ассоциируемого с творчеством) до отрицательного модуса (ассоциируемого с креативом)» ^{[8, с. 230]}.

Таблица 1. Лингвистические основания соотношения понятий «творчество» и «креативность»

II. Праксиологические основания

Сущностное размежевание концептов «творчество» и «креативность» на уровне лингвистического дискурса с ещё большей доказательной силой раскрывается под праксиологическим углом зрения, т. е. при попытке дифференцировать различные виды профессиональной деятельности человека по критериальному основанию её творческой и относительно творческой, т. е. креативной направленности. Действительно, в понятии «креативность» фиксируется деятельность, которая «не только выдвигает идеи, но и доводит их до конкретного практического результата», иначе – деятельность «ради создания конечного продукта» ^[16], однако «проверенные алгоритмы и выверенные механизмы действия, возможные в профессиональном креативе, плохо встраиваются в канву понимания феномена творчества» ^{[8, с. 230]}.

Так, с творческими профессиями, требующими от личности высокой степени мастерства, определённого уровня искусности, внушительного багажа освоенных знаний, непременного наличия творческих способностей, а также неспешности и последовательности принятия решений обычно ассоциируются такие, как профессии учёного, философа, артиста, художника, музыканта, писателя, поэта. Подобного рода профессии творческого склада характеризуются свободой созидательных действий, высоким напряжением интеллектуальных сил, абстрактно-академическим характером, непредсказуемостью результата и отсутствием корыстного стремления к получению финансовой прибыли или стратификационной выгоды. Иными словами, творческие виды профессиональной деятельности нельзя назвать сугубо прикладными, т. е. имеющими конвейерно-алгоритмизированную или коммерческую направленность.

Напротив, под профессиями креативного толка обычно понимаются такие сферы человеческой деятельности, как СМИ и PR-технологии, дизайн и современное искусство, реклама и связи с общественностью, бизнес и политика, мультимедийные и интернет-технологии, индустрии развлечений и отдыха, журналистика и продюсирование, менеджмент и маркетинг, брендинг и промоутинг, консалтинг и имиджмейкинг, копирайтинг и спичрайтинг, нейминг и ивентинг и прочие. Вне всякого сомнения, каждая из представленных креативных профессий в той или иной степени содержит элемент творчества, однако критерий новизны и уникальности здесь носит условный и вторичный характер по сравнению с критерием утилитарности и прагматичности.

Действительно, если в пространстве творческой деятельности развёртывается бескорыстное порождение уникального бытия, способного вызывать искренний интерес реципиентов, то креативной деятельности «вменяется в обязанность не столько создавать нечто полезное, сколько привлекать внимание к новому продукту, формировать новые ценности у целевой аудитории, ценности часто потребительские» ^{[18, с. 18]}. Из этого следует, что в отличие от неспешного и кропотливого творческого процесса, требующего предельного сосредоточения, полной самоотверженности и абсолютной преданности, деятельность креативного толка предполагает неотягощённое «творческими муками» времяпрепровождение, в основном, с целью развлечения и получения удовольствия: «Если в эпоху творчества ценился труд, то в эпоху креативности – то, что выполнять необязательно, в том числе креативный досуг или необременительная, креативная работа» ^{[1, с. 26]}.

Стоит особо отметить, что профессии креативного характера основываются на непременности стопроцентного достижения эффектного конечного результата, в общих или подробных чертах предполагающегося заранее, поскольку главной компонентой креативной деятельности является «прагматический элемент, то есть изначальное понимание, зачем нужно что-то создавать, для кого нужно что-то создавать и, собственно, что именно нужно создавать» ^{[7, с. 76]}. Подобного рода утилитарный подход становится осуществим благодаря механистичной, технологичной и алгоритмичной природе креативной деятельности, что, в свою очередь, не только не исключает, но и предполагает возможность тиражирования и массовизации креативного продукта: «Креатив представляет собой продуктивное воспроизводство оригинальных идей на потоке» ^{[8, с. 229]}.

Иными словами, пертурбации лингвистического толка в отношении дефинитивного наполнения категорий «творчество» и «креативность», с одной стороны, отражают и воспроизводят, но, с другой стороны, вызывают и порождают субституциональные процессы сущностной подмены подлинной творческой деятельности её подобием, имитацией, фальсификатом, симулякром и кажимостью, отождествляемых именно с креативными актами: «В результате творческой называют деятельность, похожую на неё по внешним признакам, но не являющуюся таковой по сути. Такую деятельность можно назвать суррогатом творчества, как воплощение ложного, ненастоящего, поддельного» ^{[9, с. 17]}.

Важность и актуальность антисинонимичного подхода к соотношению исследуемых понятий под праксиологических углом зрения состоит в том, что «выдвижение на первый план креативности как ценности ведёт к недооценке образования и понижению статуса профессионализма» ^{[1, с. 27]}. Так, обращаясь, например, к сфере СМИ как к одной из наиболее креативных областей жизнедеятельности человека можно с уверенностью констатировать, что «отсутствие и попирание именно творческой свободы в профессиональной сфере массмедиа опускает текстовое пространство до уровня чистейшей физиологии» ^{[8, с. 232]}. Иными словами, в современном социокультурном пространстве давно назрела и с каждым днём всё более актуализируется необходимость экзартикуляции и элиминации креативной (читай – прагматической, утилитаристской и коммерческой) доминаты из области созидательной деятельности посредством осознавания подлинной специфики последней.

Таким образом, главным праксиологическим основанием градуирования категорий «творчество» и «креативность» предстают такие характеристики креативного процесса, как алгоритмичность, механистичность, технологичность, шаблонность и прочие, являющиеся антитезой свободного, непредсказуемого, спонтанного и стихийного творческого акта. Основные выводы разработанных праксиологических оснований соотношения рассматриваемых понятий целесообразно схематично зафиксировать в таблице, которая, как и в случае с обобщением лингвистических оснований, имеет биполярную структуру.

Таблица 2. Праксиологические основания соотношения понятий «творчество» и «креативность»

III. Антропологические основания

В большинстве зарубежных исследований психолого-педагогического толка креативность трактуется как совокупность творческих способностей человека, как творческий потенциал и специфическая характеристика творческой личности, либо зависящая от интеллектуального уровня субъекта (Г. Айзенк, Д. Векслер, Р. Стернберг, Л. Термен, Р. Уайсберг), либо не коррелирующая с ним (М. Воллах, Дж. Гилфорд, Г. Грубер, А. Маслоу, К. Роджерс, К. Тейлор, Э. Торренс). Так понимаемая креативность под углом зрения различных научных направлений может иметь сублимационную (психоанализ), адаптивную (бихевиоризм), трансформационную (гештальтпсихология), интеракционную (диалогизм) природу. Так или иначе, креативность предстаёт в качестве комплекса интеллектуальных, эмоциональных, мотивационных и волевых свойств личности, обнаруживающихся в дивергентном мышлении, основными структурными компонентами которого являются оригинальность (нестандартность решений), гибкость (разнообразие походов) и беглость (множественность вариантов), что обнаруживает общую технологизаторскую интенцию в различных интерпретациях креативности, раскрывающуюся в корыстном спекулировании творческими умениями человека.

Иными словами, в качестве инвариантных характеристик креативности, в контексте отечественных исследований трактующейся как «творческость» или «творческостность», предстают такие антропологические детерминанты, как способность генерировать максимальное количество идей в определённый сторонним субъектом или рыночными условиями промежуток времени, способность адаптироваться и принимать решения в динамичном пространстве противоречивых информационных потоков, способность обнаруживать проблему вне зависимости от её фактического наличия и способность находить выход из любых кажущихся безнадёжными ситуаций. Подобного рода креативные способности, раскрывающиеся в ассиметричности и антишаблонности, ориентированы, главным образом, на привлечение потребительского внимания, повышение объёма продаж, усиление имиджевых характеристик объекта продвижения, увеличение конкурентоспособности на общем фоне раз-влечения и от-влечения массовидного потребителя, ведь «именно потребление становится наиболее востребованной социальной сферой проявления креативности в современном рыночном обществе» ^{[20, с. 16]}.

Мировоззренческая территория обыденного сознания и массовой культуры, транслирующих креативно-потребительские установки, способствует трансформации разумных интенций Homo Sapiens в отнюдь не творческие детерминанты Homo creans, а исключительно в потребительские ориентации Homo Consumens, низвергая подлинные смыслы творчества до фальшивых ценностей креативности, предстающей творчеством потребительского назначения: «Хитроумно манипулируя своими идентичностями и самоидентичностями (завышая или занижая мнения о себе окружающих), креативы достигают социального, финансового и личностного благополучия в условиях общества потребления» ^{[15, с. 134]}. Действительно, в современном социокультурном пространстве «креативность… воспитывается вместе с идеей потребления, потому что чем больше появляется комбинаторных вариантов, тем обильнее становится потребление» ^{[1, с. 26]}.

Показательной чертой человека креативного склада является стремление любыми способами привлечь внимание к собственной персоне, что зачастую ведёт к этическому нигилизму. Акцентированный нонконформизм креативных субъектов «побуждает их к открытому конфликту с политической системой, к подрыву социальной иерархии, субординации, к бунту против моральных, религиозных, правовых норм» ^{[18, с. 23]}. Подобного рода агрессивная эгоцентрическая интенция креативного самовыражения исходит вовсе не из творческого дерзновения или искреннего порыва, а раскрывается, главным образом, в креативных технологиях эпатажа и эскапады, в желании шокировать публику экстравагантными и эксцентричными методами, что нередко оборачивается шаблонностью и примитивностью порождённого продукта: «Использование технологий эпатажа при разработке креативных идей и образов становится сегодня традиционной практикой. Порой такие решения создаются от творческого бессилия» ^{[10, с. 150]}.

Главной причиной и истинным мотивом поведения эпатирующего плана предстаёт нарочитое стремление креативного человека к общественному признанию, которое проявляется в искусственном количественном наращивании внешних коммуникативных пластов, в то время как истоком подлинного творчества в антропологическом измерении является внутренний вдохновенный диалог с высшими силами на основе созидательного одиночества, обнажающего таинственные лабиринты человеческого бытия: «…субъект креатива склонен не столько к искреннему диалогу, сколько к целенаправленному созданию искусственного образа коммуникатора, перерастающего в полноценный имидж или замирающего на уровне нескольких стереотипных черт» ^{[8, с. 231]}.

Ключевыми антропологическими акциденциями «креативщика» («креатора»), жизненно необходимыми ему для получения тех или иных креативных преференций, также предстают такие, как способность отыскивать нетривиальные связи между различными предметами или явлениями и способность придумывать и комбинировать «оригинальные» образы. Важно понимать, что практическая реализация этих креативных качеств служит в корыстно-прагматических целях создания внешне привлекательного облика продукта или услуги, зачастую лишённых аксиологической компоненты, а также для возбуждения фантазии платёжеспособного клиента и выработки наиболее яркого способа самопрезентации, вскрывая «стремление не к эффективности и оригинальности, а к эффектности и оригинальничанию» ^{[9, с. 17]}.

Натурально, если творческая личность определяется такими сущностными характеристиками, как широкий кругозор и эрудированность, воображение и интуиция, ориентация на созидание новых ценностей и критическое мышление, то главными чертами человека креативного склада предстают навыки «алгоритмической и технологической деятельности» и владение «формализованными методами свёртывания», выступающими фундаментом для «достижения позитивного результата» ^{[4, с. 143]}. Прагматическая природа креативности раскрывается в чётком понимании субъектом стадий целенаправленного порождения продукта, в то время как творчество «в большей степени зависит от вдохновения человека, его способностей, традиций, которым он следует» ^{[21, с. 323]}.

Различную сущность творческого и креативного субъектов также подчёркивают такие доминанты первого, как «первичность вкуса и вдохновения, отсутствие “педагогики готовых ответов”, импровизация, свободная игра человеческих сущностных сил», и такие детерминанты второго, как «зависимость от социального ангажемента…, ориентация на значимый продукт,потребляемый другими» ^{[15, с. 128]}. Иными словами, антропологическим ядром творчества является свобода, бескорыстность и стремление к новому, в то время как антропологический пласт креативности раскрывается в таких аспектах, как технологичность, прагматичность и стремление к коммерческому успеху. Действительно, если «креатив склонен к оглядке на фетиши, просчитывая возможные варианты прохождения своего изобретения сквозь зубчатые колёсики социальной машины», то творец, создав тот или иной продукт, «склонен к его забвению, поскольку находится под властью будущего проекта» ^{[15, с. 131]}.

Антропологические основания соотношения категорий творчества и креативности развёртываются также сквозь призму разграничения темпоральных характеристик творческого и креативного процессов. Если первый может занять существенное время по причине устремлённости творца к идеалу, то для второго свойственна «ограниченность во времени, умение предложить как можно большее количество возможных решений в достаточно сжатые сроки» ^{[21, с. 319]}. Подобного рода темпоральное размежевание исследуемых понятий становится ещё более аргументированным при учитывании того, что «в семантику творчества входят и замысел (план), то, что нужно вынашивать, часто длительное время», в то время как «семантика креативности, напротив, включает некую идею продукта или некую проблему, требующую моментального или ограниченного во времени решения» ^{[1, с. 25]}. Выявление темпоральных основ творчества и креативности позволяет отчётливо осознавать неоправданность и неправомерность использования категории «креативность» в научных исследованиях творчества, тем более что «вечное рабочее состояние, нехватка времени, давление конкуренции, оперативность информирования тормозят, а порой и исключают творческий процесс» ^{[8, с. 233]}.

Необходимо особо отметить, что творцы, в отличие от людей креативного пошиба, ответственны за плоды своей созидательной активности, ведь ответ-ственность исходит из творческого вопрошания бытия и сладостно-мучительного прислушивания к тихому голосу мироздания, резонирующему с духовным миром творческой личности и дарующего ей вдохновенный ответ в виде озарения: «Творцу… куда важнее не умение генерировать множество идей, а увидеть уникальный мир “внутреннего человека”, найти контакт со своим внутренним “я”, со своими чувствами и научиться выражать их художественными средствами» ^{[26, с. 229]}. В этой связи франтовская тенденция замены понятия «творчество» калькированной лексической единицей «креативность» влечёт за собой вполне реальные угрозы дегуманизации социальных отношений и девальвации личностного начала, поскольку «нынешнее состояние техногенного инновационного общества… характеризуется амбивалентным отношением к творчеству, сведением его к “креативу” и снижением значения творческой личности» ^{[18, с. 8]}. Поистине, не может не вызывать настороженности тот факт, что «на смену творчеству приходит креативность – способность субъекта создавать не столько новые продукты, сколько новые схемы и алгоритмы для создания этих продуктов, а также схемы и алгоритмы для создания самих новых схем и алгоритмов» ^{[11, с. 132]}.

Стоит заострить внимание на том, что в пространстве современной культуры творческая деятельность обыкновенно «ассоциируются со спонтанностью, альтруизмом, высокими духовными ценностями» ^{[12, с. 9]} и никак не относится к сфере бизнеса и коммерции, при том, что «баланс, гармония, золотая середина, – это те качества, которые в наименьшей степени имеют в виду, когда говорят о креативности» ^{[12, с. 19]}. Действительно, творчество трактуется как «принадлежность культуры с её обязательной элитарностью… и ценностной иерархичностью», в то время как креативность – как «характерное порождение цивилизации – эпохи… “торжества масс”» ^{[24, с. 179]}. Однако, несмотря на формальное декларирование ценностей свободного творчества, яро противостоящих креативным идеалам прагматизма и утилитаризма, на деле «нарастает тенденция перерождения искусства в арт-практику, главной отличительной чертой которой является деструктивное отношение к смыслосфере культуры», и в которой «место художника-творца занимает художник-менеджер, а креативность становится модным атрибутом» ^[17]. Так или иначе, «проблема различения подлинного… и неподлинного творчества, творчества как такового и креативной активности человека, непосредственно связана с интерпретацией сущностных характеристик человека и человеческого бытия» ^{[13, с. 30]}.

Таким образом, если творческую личность характеризует свободная неспешность созидательного поиска, спонтанное и вдохновенное дерзновение, интенцированное на интимно-внутреннюю работу по конституированию неповторимого, уникального и ранее не существовавшего бытия, то креативный субъект предстаёт зависимой от многочисленных внешних факторов фигурой, обречённой проявлять свою «творческость» в заблаговременно предначертанных рамках комбинаторного мышления. В этой связи стоит вновь обратиться к В. И. Далю, в своём «Толковом словаре живого великорусского языка» зафиксировавшему следующие высказывания русского народа, содержательно иллюстрирующие размежевание антропологических значений понятий «творчество» и «креативность»: «Вновь создают только самодарные художники, а прочие подражают им», «Один созидает, другой зорит», «Создают мгновенно, а созидают исподволь» ^{[5, с. 642]}, а также «Подражателей много, а творцов нет» ^{[5, с. 739]}. Антропологические основания соотношения понятий «творчество» и «креативность», представленные в виде контрадикторно сопоставленных дефиниций, проясняющих сущность исходных категорий, целесообразно представить в виде таблицы.

Таблица 3. Антропологические основания соотношения понятий «творчество» и «креативность»

IV. Онтологические основания

Отсутствие однозначной и устойчивой дефиниции креативности порождает её понимание как синонима творческих способностей, творческого процесса, творческой деятельности, творческого результата. Действительно, некоторые современные специалисты отождествляют понятия «творчество» и «креативность», либо полагают креативность для обозначения «субъектно-личностной новизны и значимости», а творчество – более общим понятием, трактуемым «как создание новых возможностей для культуры, как культуросозидание, создание новых культурных форм, изменение системы культурных кодов» ^{[25, с. 14]}. В этой связи проблема внятного смыслового разграничения содержательного наполнения исходных понятий, возможного лишь на сущностном, т. е. онтологическом уровне, представляется предельно актуальной.

В пространстве современного научного дискурса необходимость сущностного размежевания творчества как свободного иррационального боговдохновенного акта, направленного на созидание оригинальных ценностей духовного толка, и креативности как технологичного прагматичного меркантильного процесса, ориентированного на комбинаторное генерирование материальных вещей, в явном или имплицитном виде разделяют такие авторы, как Н. М. Азарова, М. А. Варламова, О. С. Гагарина, Н. И. Гендина, Е. И. Данилова, Ю. А. Ермолов, И. В. Ерофеева, Е. В. Зеленцова, И. С. Зинченко, Е. А. Каверина, Л. А. Кадырова, О. А. Карлова, М. А. Кузнецова, А. И. Лучанкин, И. Г. Милославский, Е. Г. Наумова, О. Ю. Нестерова, А. В. Овруцкий, Е. В. Рязанцева, Л. И. Шишкина, Г. Н. Яковлева и другие. Представленная группа исследователей образует своего рода незримый колледж, объединённый вокруг антисинонимичного подхода к соотношению понятий творчества и креативности.

Современный отечественный исследователь А. И. Столетов разработал типологию креативности, фундирующуюся на различении её экстенсивного и интенсивного типов. Так, если первый ориентирован на постижение эмпирической реальности, создание материальных ценностей и механистическое расширение бытия, то второй направлен на раскрытие онтологических оснований мироздания, творение духовных ценностей и экзистенциальное углубление сущего. Подобного рода бинарная оппозиция видовой структуры креативности онтологически перекликается с сущностным размежеванием феноменов творчества и креативности, тем более что экстенсивный тип креативности, с точки зрения исследователя, характеризуется таким мировоззренческим упущением, как редуцированность онтологической и этической составляющей, в то время как в интенсивной креативности «органично сочетаются гносеологический, эстетический и этический компоненты» ^{[22, с. 14]}.

Действительно, онтологическая интерпретация понятия творчества развёртывается посредством единства собственно онтологического, аксиологического, эстетического, праксиологического, этического, социально-философского, антропологического и гносеологического аспектов. Иными словами, творчество с онтологических позиций осмысливается как создание принципиально нового бытия (онтологический аспект), имеющего значимость в социальной явленности (аксиологический аспект), обладающего высокой степенью совершенства (эстетический и праксиологический аспекты), а такжеориентированного на духовно-нравственное совершенствование универсума (этический аспект), гуманизацию социальных отношений (социально-философский аспект) и гармоничное развитие личности (антропологический аспект). При этом творчество невозможно вне целокупного постижения реальности (гносеологический аспект).

В этой связи креативность, трактуемую как псевдо-, квази-, лже- и антитворчество, следует понимать в русле нивелирования вышеуказанных аспектов как комбинаторное подражательное воспроизводство уже наличествующего бытия, являющегося значимым лишь в определённых потребительских кругах, обладающего низким качеством исполнения за счёт превалирования количественной, т. е. производственно-конвейерной стороны, а также негацирующего нравственные качества субъекта по причине корыстно-невротического стремления к эпатажу и общественному признанию, что, в свою очередь, потворствует девальвации личностного начала и дегуманизации социальных отношений. К тому же креативность зиждется на фрагментарном мировосприятии. Вежливо говоря, детерминанты творчества и креативности находятся на разных сторонах онтологических баррикад вследствие, в первом случае, свободного конституирования новой реальности и, во втором случае, «…за счёт использования креативных технологий, позволяющих развернуть яркую, экспрессивную и не шаблонную картинку бытия» ^{[8, с. 231]}. Иными словами, «креативный продукт – это картина, которая будет помещена в заранее выбранную раму, с заранее предназначенным местом в заранее выбранном музее, картина, которая будет вызывать восторг у посетителей, выбранных заранее» ^{[2, с. 131]}.

Действительно, если содержательная палитра творчества как процесса порождения уникального бытия априори и де-факто имманентна онтологическим горизонтам, то семантическое пространство креативности как комбинаторного акта, интенцированного на привлечение потребительского внимания и решение ситуативных и сиюминутных проблем апостериори и де-юре раскрывается лишь в социокультурном контексте: «Творчество понимается онтологически, креативность – социально-психологически, поэтому креативность, в отличие от творчества, не коррелирует с концептом истина, но соотносится с концептом проблема» ^{[1, с. 22]}. Онтологические основания соотношения рассматриваемых понятий раскрываются также в том, что «креативность есть Natura naturata (природа сотворённая), тогда как творчество – Natura naturans (природа творящая и порождающая)» ^{[15, с. 127]}.

Исходя из этого, можно констатировать, что креативность предстаёт отнюдь не созиданием оригинальных онтологических горизонтов, а, скорее, комбинированием сущего и его корыстно-симулятивным бравированием в качестве принципиально нового бытия. Натурально, креативность суть «наиболее удачная комбинация элементов, заимствованных из различных областей… деятельности, обеспечивающая максимальный эффект» ^{[3, с. 25]}, ведь «если исчезает претензия на… новизну выражения, то единственно “новым” остается комбинаторика» ^{[1, с. 24]}. В этом отношении креативность обладает заниженным онтологическим статусом по причине комбинаторности, плагиативности, унифицированности и формализованности креативного продукта. Разноречивые референции концептов творчества и креативности под онтологическим углом зрения необходимо зафиксировать в схематично-табличном виде.

Таблица 4. Онтологические основания соотношения понятий «творчество» и «креативность»

Заключение

В пространстве современных социокультурных реалий ориентация на креативность супротив стремления к творчеству становится парадигмой, что отчётливо проявляется в репродуктивной тенденции подмены произведения искусства как онтологической вершины творчества различными бессодержательными формами креативности, такими как проект, перформанс, хэппенинг, флешмоб и прочими. Иными словами, богатая полифоническая палитра духовно-психологических состояний, характерных для творческого акта, замещается креативными позывами к обогащению, успешности и влиятельности, что способствует лишь увеличению степени социальной невротизации, поэтому на сегодняшний момент времени «перед человечеством встаёт задача преодолеть креативизм как безмерное стремление к переустройству мира и осознать закономерности “полилогового” отношения к миру» ^{[6, с. 4]}.

Посему человечество как никогда ранее заинтересовано в поиске такого собственно творческого первоначала, которое позволит одновременно реализовать созидательные интенции субъекта и сохранить мировую целостность. Данный тезис актуализируется также в свете того, что современный этап развития культуры можно смело окрестить эпохой замкнутой креативности, в плагиативном контексте которой обнаружить подлинный источник творчества зачастую не представляется возможным. Более того, проблема соотношения творчества и креативности сегодня актуальна ещё и потому, что человеку зачастую стоит больших трудов отличить творчество от его суррогата – креативности – в контексте повсеместной подмены понятий, где креативность с лёгкостью именуется творчеством, а творчество выхолащивается в креативность.

В то же время стоит отметить, что сущностное отождествление понятий творчества и креативности ещё не достигло той критической массы, превышение которой повлечёт за собой необратимые мировоззренческие процессы, и в этом отношении находится в точке онтологической бифуркации, вариативное развёртывание которой необходимо направить по творческому руслу посредством ненасильственного взращивания подлинно человеческих детерминант – свободы, духовности, ответственности, – ведь «подмена творчества “креативом” происходит в результате “схлопывания” сферы трансцендентного, “разбожествления” мира, а затем – и сворачивания сферы смыслового и ценностного» ^{[18, с. 18]}. Подобные рода процессы симулякризационного толка охватывают не только области обыденного и массового сознания, но и проникают в пространство научного дискурса, ведь «креативизм есть доведённый до логического конца эволюционизм и техницизм, господствующий в современном теоретическом сознании» ^{[19, с. 17]}. Таким образом, предельная необходимость сущностного размежевания понятий «творчество» и «креативность», в контексте настоящего исследования обоснованная посредством разработки лингвистических, антропологических, праксиологических и онтологических оснований соотношения исходных категорий, фундируется пониманием различного онтологического статуса феноменов творчества и креативности в аспекте их контрадикторной антиномичности и антонимичности.