Central Asia and the USA: problems and prospects

Центрально-азиатское направление внешней политики США окончательно оформилось примерно в середине 1990-х гг., что было вызвано целым комплексом причин как объективного, так и субъективного характера ^{[1, 2]}.

В частности, важнейшим геополитическим фактором в этой связи являлось крушение СССР и существенное ослабление внешнеполитических позиций Российской Федерации ^{[3, 4]}. При этом США, реализуя на практике доктрину гегемонизма, естественно не могли «не заполнить» освободившейся «вакуум силы», что обусловило их активность на центрально-азиатском направлении.

Факторы активизации американской политики на центрально-азиатском направлении

В дальнейшем активизации американской политики на этом направлении способствовали и другие, менее глобальные факторы, среди которых следует выделять следующие ^[5-9].

Во-первых, основание в 2001 г. Лидерами России, Китая, Казахстана, Киргизии, Таджикистана и Узбекистана региональной международной Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), сделавшей идею борьбы с терроризмом стержнем своей деятельности. Данный факт был расценен Вашингтоном как попытка создания антиамериканского военно-политического союза, в связи с чем настоятельно требовалось осуществление активной политики контрмер.

Во-вторых, существенное значение в контексте активизации центрально-азиатского направления внешней политики Вашингтона имел факт усиления конкуренции в форме скрытой конфронтации с Китаем и Россией.

При этом, если первый, начиная с 1997 г., стал рассматриваться в официальных документах исключительно в качестве стратегического противника Вашингтона, то противостояние с Россией, несмотря на взаимные заверения о доверительных отношениях высших должностных лиц, носило латентный характер. Особенно этот процесс активизировался с приходом к власти в России В.В.Путина, декларировавшего самодостаточный характер внешней политики России. В этой риторике Вашингтон усмотрел возвращение к практике «холодной войны», что и активизировало традиционное направление во внешней политики США, связанное с организацией противодействия России во всех регионах мира с целью недопущения восстановления ее «имперского потенциала».

В-третьих, важной причиной пересмотра внешнеполитической стратегии в отношении центральноазиатских государств явились события 11 сентября 2001 г. и последовавшая за ними контртеррористическая операция в Афганистане. В этой связи для обеспечения решающих преимуществ в боевых действиях против формирований талибов США необходимо было в максимально короткие сроки организовать на территории центральноазиатских государств военные базы, что в свою очередь, требовало активизации двусторонних контактов со странами региона.

Значение Центральной Азии во внешней политике США в начале XXI века

Новый взгляд на роль и значение Центральной Азии был закреплен в основополагающем в контексте определения направленности американской внешнеполитической стратегии документе «Стратегия национальной безопасности США 2002 г.» ^[10]. В нем «Евразия» и Ближний Восток были объявлены приоритетными регионами с точки зрения национальных интересов Соединенных Штатов. В то же время такой традиционно приоритетный регион, как Европа, был отодвинут на третью позицию. В документе утверждалось, что в Центральной Азии сосредоточены «вызовы и возможности» для Америки в новом веке. К первым относились транснациональный терроризм, радикализация ислама и наркотрафик. Ко вторым – наличие в регионе больших (хотя и недоказанных) запасов углеводородов.

При этом изменился «целевой концепт» реализуемой в Центральной Азии политической линии, который получил с легкой руки американских экспертов название «агрессивный реализм» ^[11]. Его сущность заключалась в рассмотрении в одной смысловой плоскости дилеммы «ценности-интересы». На практике это означало, что Вашингтон стремился рассматривать в качестве главного инструмента защиты своих интересов в регионе практическую реализацию ценностей демократии и правового государства. В этом смысле изменение политических режимов центральноазиатских государств, осуществляемое в рамках универсальной доктрины «демократических преобразований», провозглашалось главной целью американской политики на этом направлении.

Кроме того, если ранее, во второй половине 1990-х гг., приоритетная задача Вашингтона в регионе заключалась в создании необходимых условий для усиления собственных позиций в двусторонних отношениях с центральноазиатскими странами при нивелировании позиций конкурентов, в первую очередь, России и Китая, то, после событий 11 сентября 2001 г. американские стратеги обосновывали наличие тесной связи между афганским и центрально-азиатским направлением во внешней политике, связывая возможности достижения позитивного урегулирования ситуации в Афганистане с созданием прочного стратегического плацдарма в государствах Центральной Азии.

Таким образом, начиная с 2002 г. Вашингтон был намерен реализовывать собственную стратегию в отношении центрально-азиатских государств вне зависимости от позиций третьих стран.

Также как и в случае с Афганистаном выражением значимости центрально-азиатского направления внешнеполитической стратегии США стала научная разработка его концептуальных основ, которая завершилась в 2004 г. созданием сотрудниками Института анализа внешней политики программного документа «Центральная Азия в стратегии и оперативном планировании США» ^[12].

В документе ^[12] указывалось, что при разработке подходов к Центральной Азии США должны твердо придерживаться двух важнейших принципов: во-первых, четко определять самостоятельное значение данного региона в контексте реализации собственной внешнеполитической стратегии, а во-вторых, утверждать в качестве главной цели политических мероприятий борьбу с экстремизмом и исламским сепаратизмом, которые вследствие негативных особенностей социально-экономической и политической сфер стран региона получают «благодатную почву» для своего развития. В этой связи американская администрация должна рассматривать эти угрозы в одной плоскости наряду с опасностью для своих национальных интересов, исходящей из Афганистана.

Для успешного достижения стратегических задач на центрально-азиатском направлении авторы документа предполагали активное использование следующих средств и методов:

1.     Осуществлять целенаправленную «народную дипломатию» с целью создания позитивного имиджа американской цивилизации и культуры, что позволило бы привлечь и склонить на свою сторону народы Центральной Азии.

2.     Содействовать дальнейшему развитию двустороннего дипломатического сотрудничества, в рамках которого Вашингтон  должен был стремиться расширить закулисное давление на своих партнеров в Центральной Азии, чтобы осуществить реальные политические и экономические преобразования.

3.     Осуществлять рациональную «диверсификацию» военных средств с тем, чтобы обеспечить возможности для быстрого и эффективного их использования. Другими словами, по аналогии с Афганистаном предполагалось обеспечить устойчивое присутствие США в регионе посредством создания передовых военных баз «быстрого реагирования».

Таким образом, разработанная внешнеполитическая доктрина США в отношении стран Центральной Азии была основана на основе традиционного для Вашингтона сочетания средств «мягкого» и «жесткого» давления. При этом впервые на центрально-азиатский регион распространялась концепция «глобального доминирования». В этой связи он наряду с Афганистаном рассматривался в качестве зоны приложения американских национальных интересов.

Реализуя практические установки в соответствии с указанной стратегией, администрация Дж. Буша существенно интенсифицировала двусторонние контакты с лидерами большинства государств Центральной Азии. При этом генеральной дипломатической линией стало проведение курса по их «ускоренной демократизации».

В этой связи 13 марта 2002 г. США и Узбекистан подписали Декларацию о стратегическом партнерстве и основах сотрудничества, аналогичную по своему характеру и содержанию форме двустороннего военно-политического союза ^[13]. Отдельные аспекты содержания этого документа указывали на стремление Вашингтона установить прямой контроль над всеми сторонами развития этой среднеазиатской республики. В этой связи в документе указывалось, что «страны, согласились усилить взаимодействие не только в военной области и сфере безопасности, но и в создании «открытой рыночной экономики», а также «открытой и демократической системы» ^[13].

Таким образом, риторика, используемая в документе, позволяет сделать вывод о том, что администрация Буша стремилась реализовать в отношении стран Центральной Азии технологию дипломатического влияния, реализуемую посредством заключения расширенного двустороннего соглашения. Как было указано в предыдущей части работы, аналогичная технология эффективно  использовалась и в отношении Афганистана.

В январе 2003 г. Конгресс США принял резолюцию Маккейн –Либермана ^[14], в соответствии с которой предусматривалось существенное  расширение финансирования демократических преобразований в центральноазиатских государствах, а также поддержка общественных организаций, пропагандировавших ценности демократии и правовой государственности. Так, в марте 2005 г. Вашингтон активно поддержал «революцию тюльпанов» в Киргизии.

Отражением приоритетного значения обеспечения демократизации центральноазиатского региона являлся тот факт, что Вашингтон готов был оказывать усиленное дипломатическое давление на отдельные страны, зачастую жертвуя собственными интересами. В частности, администрация Дж. Буша неоднократно требовала от руководства, в первую очередь, Узбекистана проведения демократических преобразований и эффективной защиты гражданских прав и свобод, применяя при этом разнообразные, прежде всего, финансовые санкции.

В дальнейшем, несмотря на появившиеся в связи с этим серьезные проблемы в двусторонних отношениях с Узбекистаном, являющимся главным региональным союзником Вашингтона, администрация Дж. Буша не снижала активности относительно развития двустороннего сотрудничества с отдельными странами. Его кульминацией явился визит министра иностранных дел республики Казахстан М.Тажина в Вашингтон в 2007 г., результатом которого стала активизация двустороннего сотрудничества, в первую очередь, в военно-политической сфере ^[15].

Значительных успехов американская администрация добилась в двусторонних отношениях с Киргизией, свидетельством чему стало достижение договоренности о перепрофилировании авиабазы «Манас» в Центр транзитных перевозок. Эта договоренность существенно повысила эффективность военных операций в Афганистане ^[7].

Формирование «особых отношений» с рядом государств Центральной Азии позволило американской администрации совершать попытки по реализации новой технологии политического влияния, которая условно может быть названа «дипломатическим штурмом».

Сущность этого средства влияния заключалась, во-первых, в выдвижении Вашингтоном заведомо невыполнимых инициатив в отношении тех или иных аспектов региональных международных отношений, сохраняя и культивируя при этом положительный имидж «борца за свободу и демократию», а во-вторых, в реанимировании дипломатии, характерной для «холодной войны».

Так, например, весной 2002 г. администрация Дж. Буша стала зондировать возможность вступления или предоставления Соединенным Штатам статуса ассоциированного члена ШОС. Предложения Белого дома поставили ШОС на грань кризиса, поскольку обнаружили несовпадение позиций участников организации относительно данного вопроса ^[15]. И хотя в итоге предложения Вашингтона были отклонены, указанный аспект длительное время являлся «фактором отчуждения» в отношениях между участниками организации.

Кроме того, администрация Дж.Буша неоднократно выступала с инициативами по созданию военно-политических блоков ^[16-18]. В этой связи американские эксперты предлагали практически реализовать либо модель «антитеррористического пакта» с участием Афганистана, Пакистана, Узбекистана, Киргизии и Таджикистана, либо воссоздать Организацию Центрального договора (СЕНТО), включающего все ведущие государства Центральной Азии при руководящей роли США с целью организации борьбы с транснациональным терроризмом.

Внешнеполитический курс США в Центральной Азии во втором десятилетии XXI века

Подходы администрации Б.Обамы к центрально-азиатской проблематике, на наш взгляд, не претерпели существенных изменений. В этой связи базовой технологией влияния по-прежнему оставалось развитие двусторонних «особых» отношений. Однако «целевой концепт», лежащий в основе сотрудничества, был существенно изменен. В частности, новое американское руководство перешло к политике «малых дел», заняв более прагматичную позицию защиты своих сиюминутных интересов, фактически отказавшись от глобальных планов по «ускорению демократизации» региона.

Поэтому ключевым вопросом двустороннего сотрудничества стало обеспечение вывода американского контингента из Афганистана, а также организация тесного взаимодействия, в первую очередь, в военной сфере, имеющего цель, обеспечить долгосрочное военное присутствия войск США в государствах Центральной Азии преимущественно в форме организации стационарных военных баз.

В этой связи следует согласиться с мнением о том, что политика новой американской администрации Б.Обамы в Центральной Азии носит «одномерный характер» в связи с чем «США пытаются вовлечь региональные режимы в свою «войну с террором», не настаивая при этом на проведении реформ» ^[19].

При этом основным стратегическим партнером США остается Узбекистан, противоречия с которым на современном этапе фактически преодолены. Отражением развития и углубления двусторонних отношений США и Узбекистана стало заключение в течение трех последних лет нескольких соглашений о расширении военно-технического сотрудничества, а также в существенной интенсификации практики проведения двусторонних визитов на самом высоком уровне.

Другим стратегически важным партнером Вашингтона в Центральной Азии постепенно становится Таджикистан. Явным свидетельством этого факта является активизация двусторонних переговоров на высоком уровне, касающихся сотрудничества во всех сферах.

Так, например, 2 апреля 2011 г. между помощником госсекретаря США Р.Блейком и министром иностранных дел Таджикистана Х.Зарифи были проведены переговоры по широкому комплексу проблем обеспечения национальной безопасности двух стран. Впоследствии эти вопросы рассматривались и в ходе визита в Душанбе в октябре 2011 г. госсекретаря США Х. Клинтон.

Вместе с тем, существенной проблемой, не позволяющей американо-таджикским отношениям выйти на новый уровень, являлась политическая нестабильность в соседнем Афганистане, ответственность за которую несут, в первую очередь, США.

Результатом активной политики администрации Б.Обамы на центральноазиатском направлении стало налаживание взаимодействия даже с традиционными «региональными изгоями» с точки зрения Вашингтона,  в первую очередь, с Туркменистаном.

В частности, в декабре 2011 г. в ходе визита в Ашхабад Р.Блейка сторонами была выражена заинтересованность в организации активного взаимодействия в вопросах безопасности, кроме того Туркменистан был поддержан Вашингтоном в вопросах энергетической стратегии, альтернативной российским проектам.

В качестве вспомогательного средства упрочнения двусторонних отношений со странами Центральной Азии Вашингтон активно использовал меры финансово-экономической поддержки. В этой связи администрация Дж. Буша не только существенно увеличила экономическую помощь странам региона, но и выступила в качестве генерального инвестора крупных экономических проектов, например, строительства совместной с Казахстаном военной базы в Атырау ^[5]. О масштабах финансовой поддержки процессам демократизации центральноазиатских государств красноречиво говорят следующие цифры. Лишь за один 2003 г. доля выделенных на эти цели средств американского бюджета составила 18% от 290 млн. долларов, выделенных на все цели всем пяти государствам региона. При этом на программы по укреплению безопасности и содействию, правоохранительным органам ушел 31% бюджета ^[20].

Итак, необходимо отметить, что изменение внешнеполитической доктрины Б.Обамы на центральноазиатском направлении существенно отразилась на размерах финансовой поддержки «ускоренной демократизации». В частности, затраты Вашингтона на поддержку проведения «демократических» преобразований, начиная с 2009 г., неуклонно уменьшаются.

Администрация Дж.Буша радикально изменила целевые установки относительно этого региона, впервые став рассматривать его как сферу реализации интересов США. Американскими стратегами был разработана отдельная самостоятельная целевая концепция центральноазиатского направления политики, в основе которого находилась идеи «ускоренной демократизации» и «агрессивного реализма». Указанные цели органично «встраивались» в модель глобального доминирования США.

Концепция политики Вашингтона в Центральной Азии претерпела некоторую эволюцию, главной характеристикой которой являлось изменение целевых установок от общеглобального характера, до конкретно – прагматического. Показателем такого подхода является современная политика США, направленная на рациональное использование преимуществ отношений с государствами региона в контексте решения конкретных задач, обусловленных, в первую очередь, борьбой с глобальным терроризмом ^[21-23].

Одной из основных политических технологий, применяющихся администрацией США в регионе, являлось формирование устойчивых форм двустороннего сотрудничества со странами региона в виде двусторонних соглашений. В рамках такого рода соглашений осуществлялось сотрудничество в различных сферах, в первую очередь, в военной ^[24-26].

Для политики США на этом направлении характерны значительные противоречия, поскольку, с одной стороны, декларируется необходимость дальнейшего развития двустороннего сотрудничества со всеми государствами Центральной Азии, а с другой – у американской администрации отсутствуют единые критерии в отношении возможности такого сотрудничества, учитывая характер политических сил, находящихся к власти в этих странах. В этой связи декларирование обеспечения суверенного развития этих стран плохо сочетается со стремлением активно влиять на характер их политических  режимов с целью реализации «единого демократического стандарта».

Политика «особых отношений» со странами центральноазиатского региона, основанная на двусторонних соглашениях, исчерпала себя, поскольку, она: не обеспечивает в должной мере указанных стратегических интересов США, во-вторых; детерминирует активное противодействие со стороны главных конкурентов Вашингтона – Россия и Китая; не способствует нивелированию возможной исламской радикализации политических режимов стран Центральной Азии.

Представляется, что именно последняя из указанных проблем представляет собой главную угрозу национальным интересам не только США, но и России, поскольку в странах Центральной Азии существуют объективные причины, способствующие проникновению радикальных идей ^[27].

Следует согласиться с мнением исследователя Н.М.Омарова, который указывает, что «трудности переходного периода, переживаемые населением региона, способствуют легкому восприятию им экспортируемых извне радикальных идей» ^[28]. Это подтверждает самостоятельный опыт новых независимых государств Центральной Азии. Перманентно нарастающий протестный потенциал населения находит непосредственное выражение в активном сопротивлении новому (с которым для многих ассоциируется все самое плохое) в традиционных обществах ^[29-30]. При этом расширению социальной базы международного терроризма и религиозного экстремизма в Центральной Азии в значительной степени способствует отсутствие полноценных демократических институтов ^[28]. В связи с этим место светской демократической оппозиции все более прочно занимают подпольные исламские радикальные движения, апеллирующие к общепонятным принципам социальной справедливости и равенства.

* * *

Таким образом, внешняя политика США в отношении центрально-азиатского региона неминуемо будет подвергаться изменениям. При этом основным их главным направлением должен стать отказ американской администрации от одностороннего решения региональных проблем, а также поиск путей для конструктивного сотрудничества с Россией и Китаем.