"Europe - the common home": current challenges and problems.

Boltaevskii Andrei Andreevich PhD in History associate professor of the Department of Philosophical and Socio-Humanitarian Disciplines at Moscow State University of Food Production 129085, Russia, g. Moscow, ul. Godovikova, 9, stroenie 25 boltaev83@mail.ru Other publications by this author

Pryadko Igor' Petrovich PhD in Cultural Studies Docent, the department of Political Science and Sociology, Moscow State University of Civil Engineering               129337, Russia, Moscow, Yaroslavskoe Shosse 26 priadcko.igor2011@yandex.ru Other publications by this author

Сегодня, как исследователи, так и непосредственные участники политического процесса, все чаще берут на вооружение выводы немецкого историософа и геополитика О. Шпенглера, изложенные им почти сто лет назад в нашумевшей работе «Закат Европы». Сразу отметим, что идеи, высказанные немецким культурологом в начале XX столетия, в его время буквально витали в воздухе. Шпенглер подробно в объеме книги изложил те идеи, которые были высказаны лидерами мнений накануне мировой войны. Еще в 1913 г. В.Я. Брюсов, размышляя о глобальных процессах начала XX в., писал: «Сцена всемирной истории расширилась до пределов всей земли. Обособленные центры культуры соприкоснулись. Сибирская магистраль связала Европу с Дальним Востоком. Быстроходные пароходы сделали одно из Европы и Америки. Вся земля спаялась в единое целое. Стало невозможным жить обособленной жизнью. Неурожай в России стал отражаться на торговле Австралии. Для германской промышленности стало важным состояние рынков в Китае и Занзибаре…Америка готова состязаться с Европой за мировые рынки…Ислам должен почувствовать, что пришла вторая пора борьбы креста с полумесяцем» (тут уже прослеживается не только глобальный взгляд «сквозь столетия» Шпенглера, но и предвосхищение концепции «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона). Далее поэт задается вопросом: «Какие же причины заставляют думать, что европейская культура окажется долговечнее всех прочих, – бессмертной?» ^{[1, с. 98-99]}. Чем ближе были раскаты пушек Первой мировой, тем чаще мыслители предрекали конец эпохи.

В настоящей работе анализу подлежат судьбы Европейского континента, причем во второй ее части говорится о роли Германии в формировании геополитического пространства европейского континента.

Начало XXI века оказалось в чем-то похоже на события более чем столетней давности. В наши дни гуманитарная катастрофа на Ближнем Востоке, ставшая следствием «цветных революций», преображение этого региона, экономический подъем Дальнего Востока, движение евроскептиков в самой Европе привели к последствиям глобального как принято сегодня определять цивилизационного масштаба, когда европоцентричный мир теряет свою устойчивость. В настоящий момент мы наблюдаем не просто массовую миграцию в Европу, Так называемая «арабская весна» вызвала изменение привычной конфессиональной панорамы Старого Света, что даже в среднесрочной перспективе станет угрожать потере социокультурной идентичности региона: только в течение 2015 г. в Европейский союз прибыли до 1, 5 млн. беженцев, а уже сегодня во Франции до 10 % населения относят себя к мусульманами ^[2]; уже на высшем государственном уровне раздаются голоса о провале политики мультикультурализма. Обостряются противоречия внутри ЕС по ряду основных внутри- и внешнеполитических вопросов. Не только отечественные ^[3], но и зарубежные исследователи все чаще говорят о том, что «время Европы ушло» ^{[4, p. 109]}. Слова «закат Европы» перестали восприниматься в качестве метафоры. Чтобы разобраться в современных геополитических реалиях, следует обратиться к самому феномену «крепости Европа», как она рисуется сегодня непредубежденному взору.

В европейских странах, начиная с 2013 г., как мы уже указывали, ширится движение евроскептиков. Традиционным становится недоверие европейским политическим структурам для британских общественных деятелей, а в 2013-2015 гг. евроскептицизм охватил даже те страны, население и политические элиты которых несколько раньше выступали за единую Европу. Сторонники интеграции в Европе сегодня осознают, что продолжение данного процесса не принесет никаких положительных результатов для них самих и для их народов. В этом вопросе мы видим удивительное единодушие либертарианцев неоконов европейского образца, с одной стороны, и европейских традиционалистов и просто правых, с другой. Ни те, ни другие не стесняются в выражениях, оценивая перспективы единой Европы. В России одной из ярких сторонниц первой из указанных точек зрения является Ю.Л. Латынина: «Единство – это очень хорошо…Но это не есть европейская ценность времен расцвета Европы» ^[5]. Ей вторит М. Ле Пен: «Современная Европа – дуршлаг, она не способна контролировать собственные границы, хотя для выполнения этой задачи отряжена целая армия бюрократов» ^[6].

Наблюдается явная асимметрия интересов европейских элит и самих граждан.

Ясно одно: Европа как цивилизация перестала существовать в том виде, котором она существовала раньше. Но более важен и глобален другой вопрос, а остается ли неизменной какая-либо цивилизация? Ведь даже японское общество, долгое время находившееся в искусственной изоляции, начиная с реформ Мэйдзи взяло на вооружение именно западные стандарты. В связи с изложенным хочется задать вопрос: не единым ли путем движется вся человеческая цивилизация?

Современную Европу принято считать продуктом античной цивилизации. Да и сам европейский мир опирается на ряд фундаментальных ценностей, истоки которых восходят к древнегреческой культуре, политической, религиозной, интеллектуальной, экономической. Рациональность древних здесь проявляется во всем: от демократических институтов до планировки городов. Вместе с тем, единство Европы долгое время было только кажущимся, условным. Кордовский халифат вообще был ни чем иным, как очагом исламской цивилизации на Пиренейском полуострове – крайнем западе континента; его осколок – Гранадский эмират – просуществовал до 1492 г. (года открытия Х. Колумбом Нового Света). Патриархальная католическая южная часть Италии еще в XI в. была ареной упорной борьбы между католиками и православными. Воинственные норманны и венгры так же вряд ли могли рассматриваться европейцами в качестве родственных по духу: последние, к слову, приняли христианство только около 1000 г. благодаря королю Стефану. Римско-католическая церковь, прилагавшая огромные усилия для укрепления своего господства, казалось, объединила большую часть Европы, но в XVI в., столкнувшись с реформаторскими процессами, вынуждена была перейти на оборонительные рубежи не только в Германии и Чехии: печально известная «Варфоломеевская ночь» в августе 1572 г. во Франции была следствием противостояния между католиками и гугенотами. И если балтийские крестовые походы (конец XII – начало XIV вв.) германская пропаганда пыталась оправдывать распространением христианства среди язычников (другими словами, продвижением границы Европы на восток), то события 1204 г., когда католики-крестоносцы подвергли варварскому грабежу православный Константинополь, наглядно показывали цивилизационные расколы внутри самой Европы. Впрочем, это понятие тогда было заслонено другим: все перечисленные страны относились к «христианскому миру».

Попытки объединения европейского пространства после крушения Рима предпринимались неоднократно, однако были либо недолговечными, либо только формальными. Это и Франкская империя Карла Великого (Империя Запада – Empire d’Occident), распавшаяся вскоре после его смерти, и Священная Римская империя, образованная Оттоном Великим в 962 г. и официально упраздненная только Наполеоном I в 1806 г. Карл V, занимавший не только испанский трон, но и избранный в 1519 г. императором Священной Римской империи, возглавлял государство, над которым никогда не заходило солнце. И этот правитель, между прочим, претендовал на общеевропейскую гегемонию, которая в то время была тождественна мировой. Наполеон в своем стремлении к этой же цели не смог сломить сопротивления русской армии. Вильгельм II как-то заявил: «Каждое столетие западноевропейская цивилизация, в виде то одного, то другого избранника пыталась смести с лица земли варварскую восточную цивилизацию. В 1612 г. Западная Европа под предводительством благородных отпрысков династии Ваза, Сигизмунда III Владислава, захватила Москву. Сто лет спустя, шведский король Карл XII вел европейские полки против России, и если бы он бы избрал не полтавский путь, а другой, – не известно еще, что было бы с Россией. Через сто лет император французов Наполеон I завоевал Москву, и поставил своих лошадей в Успенском соборе. Мы все это помним и сознаем причины их неудач. И вот, когда я поведу Европу против варварской России и сяду в Москве, то никто более меня оттуда не сумеет выгнать» ^[7]. И хотя по Брестскому миру Германия, казалось, исполнила этот план, в ноябре 1918 г. Вильгельм II отрекся от престола, проведя остаток жизни под своебразным домашним арестом в Голландии.

Понятие «Европа», бывшее в чем-то отвлеченным и пустым во времена О. Шпенглера, обрело «плоть и кровь» только в нынешний век глобализации Ведь сегодня мы имеем в виду нечто конкретное, когда речь идет об общеевропейских и региональных структурах, таких как ЕС, Европейский центральный банк, Европейский суд, ОБСЕ. Ни одной из этих структур не существовало сто лет назад, когда великий немецкий культуролог и геополитик обдумывал «Закат Европы». Сегодня Европой мы называем страны, в которых раньше, чем в других государствах, установился режим «постдемократии» (термин введен в 2004 г. в научный оборот американским социологом К. Краучем). В основе данного режима, по откровенному признанию его архитектора и поборника Ж. Аттали, лежат три принципа: новая мировая религия (толерантность, приоритет европейских ценностей, либерализм), силы глобального доминирования в лице ЕС и НАТО и финансовый диктат США. Европа в современном ее состоянии выступает в качестве одной из стропил в архитектонике монополярного мира, а пресловутая «евробюрократия» не более чем инструмент в руках международной олигархии. Известный современный политолог В.Б. Павленко в докладе на интересующую нас тему отметил, что первая попытка создания монополярной геополитической конструкции восходит к периоду, предшествовавшему Первой мировой войне.

Именно в конце XIX – начале XX вв. происходило активное экономическое обоснование необходимости единства Европы немецкими геополитиками. Поль Делягард писал в 1892 г.: «Мир в Европе может обеспечить только Германия, простирающаяся от Эмса до устьев Дуная, от Мемеля до Триеста, от Меца до Буга, потому что только такая Германия может прокормить себя и со своим постоянным войском, и его резервами разбить соединенные силы России и Франции» ^{[8, p. 47]}. Ему вторил на страницах журнала «Пантера» (какая удивительная параллель с канонерской лодкой «Пантерой», вдохновившей Шпенглера на его труд!) Д. Шефер: «Мы должны раздвинуть сферу нашего могущества, особенно на восток. Россия должна отступить за Днепр. Тогда только окажется возможным создать под главенством Германии, соединенной с Австро-Венгрией, союз государств от Нордкапа до Средиземного моря, в этой федерации каждый ее член будет пользоваться мирным существованием» ^{[9, p. 75]}.

Одним из «сципионовых сновидений» германского милитаризма начала XX в. стали получившие широкую известность футурологические сочинения Р. Мартина под эффектным названием «Берлин – Багдад», Ф. Науманна «Срединная Европа» и т.д. Немецкие геополитики грезели созданием мировой Германской империи от Мааса до Евфрата, в федеративном союзе с которой окажутся Австро-Венгрия, Турция, балканские государства, а также управляемые Гогенцоллернами королевства балтийское, польское и украинское, отнятые у России. В Багдаде, как считал Мартин, будет заседать ландтаг, наполовину состоящий из чистокровных немцев, а дикие русские орды окажутся отброшены на Памир. Если О. Бисмарк полагал, что «восточный вопрос не стоит костей померанского гренадера», то политика Вильгельма II стала ориентироваться на ближневосточное направление. Один из немецких ориенталистов как-то сказал: «Вавилония – самая богатая страна в прошлом и наиболее выгодное место для колонизации в настоящем» ^{[9, p. 5]}. А в ноябре 1898 г. во время визита в Дамаск Вильгельм II заявил: «Пусть его величество султан, а также 300 миллионов магометан, которые поклоняются ему как Халифу, будут уверены, что германский император их друг навеки» ^{[9, p. 9]}. Впрочем, крах Центральных держав осенью 1918 г. поставил крест на этих громких, грандиозных планах и обещаниях.

Отметим, что Р. Мартин предрекал передел мира между Германией и Англией, разумеется, в результате сговора в 1931 г. правящих элит этих государств при абсолютном доминировании «новой» Священной Римской империи германской нации. Финалом этого передела должна стать утрата Альбионом всех его африканских колоний ^[10]. Пророчества немецкого исследователя в отношении заката британской колониальной империи (и не только в Африке, но и на всех континентах) сбылись. Правда, мировым гегемоном стала не Германо-австрийская федерация, а Соединенные Штаты Америки, и сегодня мы видим, что в Багдаде не германские, а американские войска контролируют марионеточное правительство. Это отчасти объяснимо: сверхдержаву в Новом свете некоторые считают геополитической восприемницей Священной Римской империи. Даже название современной мировой валюты есть слегка измененное название средневекового серебряного талера – основной валюты Священно Римской империи.

От геополитических фантазий перейдем к реальным историческим событиям прошедшего столетия. В 1938 г. А. Гитлер предложил британскому лорду Э. Галифаксу план по разделу мира. Заговор глобальной олигархии, стоящей за спиной Гитлера и Галифакса, состоялся в Мюнхене. Именно во время мюнхенских переговоров утвердилась идея управления мировыми процессами не с помощью «игры свободных сил», а посредством «высшего разума», т.е. путем закулисного сговора. Причем управлять канцлер Гитлер предлагал так, чтобы перемены казались естественными. Это было время максимального расширения «Германской» Европы. Однако сговор геополитических махинаторов был перечеркнут подвигом советского народа, и юридически оформлен 9 мая 1945 г.

Немецкий исследователь Г. Мейер в своем капитальном труде указывает, что по итогам Второй мировой войны «немцы (или культурное наследие их миграции и колонизации) больше не являются ни в каком реальном смысле общим знаменателем Центральной Европы… история Mitteleuropa закончилась» ^{[11, s. 323]}. Как представляется, данное утверждение не может считаться верным. Во-первых, германский этнос, несмотря на политику вынужденного переселения, по-прежнему представлен сегодня за пределами страны. Неслучайно, выступая уже в послевоенный период перед делегатами Австрийской народной партии, немецкий политик Я. Кайзер заметил: «Подлинная Европа может быть создана только при условии воссоединения всех немцев. Это воссоединение, я напомню вам об этом, относится, помимо Германии, также и к Австрии, к части Швейцарии, Саару и Эльзас-Лотарингии» ^{[12, с. 181]} (Саар в 1957 г. возвратился в состав Западной Германии, объединение ФРГ и ГДР произошло в 1990 г., так что вектор будущих событий прослеживается более или менее четко). Во-вторых, бурный экономический рост Западной Германии уже к 1950 г. вызвал укрепление амбиций могущественных концернов. Глава И.Г. Фарбениндустри К. Дуйсберг выразил их следующим образом: «Только единый экономический блок, простирающийся от Бордо до Софии, может дать Европе необходимую силу, чтобы сохранить свое положение в мире. Надо по-новому подойти к осуществлению тысячелетней мечты рейха» ^{[12, с. 180-181]}. В-третьих, существует точка зрения, согласно которой одну из основных ролей в распаде Югославии сыграло боннское правительство. Президент Франции Ф. Миттеран полагал, что Германия «считает себя легитимным наследником Австро-Венгерской империи и приняла на себя прежние австрийские разногласия с сербами» ^[13]. Он же в 1990 г. активно выступал против распада Югославии, считая его признаком возвращения к «Европе племен». Некоторые немецкие общественные деятели левой ориентации в этот момент опасались возрождения германского милитаризма. Так, Гюнтер Грасс констатировал: «Нам удастся с помощью проверенной, твердой марки и после признания польской западной границы экономически подчинить себе добрую часть Силезии, кусочек Померании и…снова оказаться пугалом для остальных, да еще в изоляции» ^{[14, с. 216]}.

По итогам балканского кризиса экономическая зона Германии расширялась в юго-восточном направлении за счет Хорватии и Словении. Интерес Евросоюза к Украине, попытка включения Киева в свою геополитическую орбиту предоставляет Германии не только рынок сбыта, но и источник дешевой рабочей силы, а также вновь возводит ее на Олимп геополитического гегемона.

На наш взгляд, Европейский союз уже изначально воплощал идею экономического господства Германии, усиленное объединением страны в 1990 г. Конец XX – начало XXI в. воплотил в жизнь мечту Т. Манна: «Европейская Германия вместо Германской Европы». Экономическая стагнация Франции и Италии привела к окончательному становлению ФРГ в качестве «центральной державы» Евросоюза, что сегодня не только признает широкий круг исследователей ^{[15] [16] [17] [18]}, но и вызывает опасения у ряда европейских наблюдателей: «Мы не можем пассивно наблюдать, как медленно, но неуклонно все рычаги контроля переходят в руки Берлина!» ^[19] (ведь не случайно современную Германию все чаще именуют «четвертым рейхом»). Более того, от распада Евросоюза и еврозоны наибольшие потери понесет Германия, особенно немецкий средний класс ^[20]. Однако в динамично развивающемся мире, где все более возрастает конкуренция со стороны Восточной Азии и Латинской Америки, единение европейских стран продолжает оставаться единственной альтернативой упадку и превращения в рядовые страны. Такая перспектива для бывших колониальных империй равноценна признанию поражения в мировой экономической и геополитической игре. Неслучайно французский политик Ю. Ведрин отмечал: «Главной идеей европейской политики Миттерана в 90-х годах было создание Европы, способной существовать и уравновешивать завтра Америку и Азию, чтобы быть в состоянии цивилизовать глобализацию, чтобы обеспечить нашу безопасность, наше процветание и защищать нашу культуру, наши идеи, наш способ существования и, после радикальной реформы, нашу социальную организацию» ^{[21, p. 758]}.

Обозначим основные проблемы, стоящие перед Европейским союзом сегодня. Во-первых, это кризис идентичности, отразившейся в стремлении к суверенитету отдельных регионов (Баскония, Бретань, Каталония, Шотландия), а так же к прямому выходу из Евросоюза (Великобритания). В основе кризиса лежит навязанная европейским странам либеральная концепция мультикультурализма. Приведем несколько примеров. Сегодня германская политическая наука видит в событиях 1945 – 1949 гг. переломный момент истории своей страны. Политолог К. Зонтмейер полагает, что в это время «в первый раз на немецкой земле возникла гражданская форма жизни в западном смысле, опирающаяся на либеральный государственный и экономический строй, в равной степени удаленная от иерархического духа подданства вильгельмианской эры и бесформенного брожения Веймарского времени» ^[22]. Историк Г. Крюмейх полагает, что «для нас, немцев, наша история начинается, если так можно выразиться, в 1945 году» ^[23]. Данная концепция должна была оградить мир от нового взрыва милитаризма и реваншизма, но в то же время определила пробелы в историческом сознании, что чревато рецидивами прошлого. Создание Общего рынка в Европе привело к разрушению крестьянского общества, и это еще больше отразилось на коллективной памяти. Это вызывает обеспокоенность в определенных кругах западной интеллигенции. П. Коллинс полагает, что «если мы забудем, откуда мы, то будем просто «дрейфовать» в будущее, не имея, что предложить. Именно поэтому нам следует знать и понимать, как родился Запад» ^{[24, с. 519]}.

Вторая проблема – это миграционный кризис, обрушившийся на Европу особенно активно последние два года. Массовый приток беженцев не только вызывает увеличение социальной нагрузки на налогоплательщиков, но и раскалывает единство Старого Света. ««Это – не проблема Европы. Это проблема Германии», как охарактеризовал положение премьер-министр Венгрии В. Орбан ^[25]. Но и так называемая мирная миграция может привести уже в среднесрочной перспективе к изменению этоноконфессиональной картины континента. Рост национализма выступает в качестве одного из ответов на политику Брюсселя, угрожая возможной радикализацией масс. Характерным примером является Германия, в которой проводимая миграционная политика дважды за несколько десятилетий оказалась ошибочной: сначала считалось, что прибывающие рабочие, в основном из Турции, останутся только на короткое время, в связи с чем не прилагались усилия по их интеграции в немецкое общество. Затем в стране установилась политика мультикультурализма, в то время как подлинная «интеграция возможна только в сильную доминирующую культуру, а не в «толерантность» и «безликость»» ^[26]. Грамотная миграционная среда, как полагает П. Коллиер, должна включать в себя не только борьбу с расизмом и дискриминацией, но и политику равномерного распределения эмигрантов по стране, а так же школьной интеграции, устанавливающей долю учеников, принадлежащих к диаспорам ^{[27, с. 363]}. Изучение советского опыта позволит не только определить механизмы решения межнациональных конфликтов, но и сформулировать альтернативу неудавшейся мультикультуризации.

В третьих, это растущая угроза безопасности Старого Света. Маастрихтский договор предполагал разработку программ Общей внешней политики и политики безопасности (ОВПБ), а в мае 1992 г. в пригороде Бонна Петерсберге страны – участники ОВПБ подписали Декларацию, которая предполагала создание коллективных вооруженных сил. Эти шаги вызвали тревогу у американского правительства. США присоединились к ОВПБ, а на Берлинской встрече министров иностранных дел НАТО летом 1996 г. добились серьезного успеха: принятая берлинская формула провозгласила развитие европейской оборонной стратегии на базе НАТО, фактически поставив вооруженные силы Старого Света под контроль Вашингтона. В 1990-е гг. впервые после Второй мировой войны военные действия осуществлялись на европейской территории. Участие европейских, в том числе германских, сил в югославских событиях было вызвано, по мнению европейских специалистов, стремлением избежать миграционного кризиса: «Если на Балканах не удастся восстановить стабильность, потоки беженцев будут периодически проникать в Западную Европу, прежде всего в Германию» ^[28]. Однако в реальности последующие действия стран НАТО привели только к обострению обстановки в Юго-Восточной Европе: к примеру, осенью 2015 г. только за один день словенскую границу пересекли 13 тыс. человек.

Успешность решения указанных проблем будет определять дальнейшую судьбу Европейского союза. Стратегический просчет Брюсселя, поставивший регион в зависимость от Вашингтона, становится все более очевидным сегодня. Американизм европейских политиков, продолжавшийся даже после окончания «холодной войны», привел к затяжному конфликту в Югославии, миграционному кризису 2014 – 15 гг. Формирование подлинно независимой внутренней и внешней политики, сотрудничество с Россией, а так же другими, отстаивающими свой суверенитет, странами, должно стать стратегией развития европейских стран в XXI в. Возможно это даст шанс избежать того фатального конца, о котором пророчествовал Шпенглер.