Modern transformations: from Paganism to Neopaganism (on the example of glamour social)

Iakovleva Elena professor of the Department of Philosophy and Socio-Political Disciplines at Institute of Economics, Management and Law (Kazan) 420111, Russia, respublika Tatarstan, g. Kazan', ul. Moskovskaya, 42 mifoigra@mail.ru Other publications by this author

Вера является одним из фундаментальных феноменов бытия личности и общества, выступая в качестве ключевого компонента религиозного, научного, культурного и практического опытов. Несмотря на то, что ее часто называют «слепой», тем не менее она создает/задает смыслы бытия, вдохновляя личность своим живым знанием, коренящимся в реальности. Неслучайно негласный принцип «вера без дела и дело без веры мертвы», являющийся парафразом библейских слов апостола Иакова «Ибо, как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва», не потерял своей актуальности в современности, обнаруживая себя во всех сферах культуры и начинаниях личности.

Наиболее ярко вера заявляет о себе в религии. Сопровождая человечество с древности до сегодняшнего дня, вера в контексте религиозного опыта имела различные формы и символы. Безусловно, религиозные оболочки модифицировались и изменялись: не последнюю роль в этом процессе играли ментальные установки культурно-исторической эпохи и, обусловленные ими, ключевые тенденции. Но даже в периоды полного отрицания религиозного его ростки пробивались сквозь стену (намеренно/вуалированно) отчужденного сознания, выступая в качестве повода для критики/гонений/опоры/сравнения. Можно утверждать, что вера и религиозный фон – существенный элемент среды обитания социального/личного, влияния которого проявляются синусоидно (то усиливаясь, то ослабляясь), но никогда не исчезая.

Осуществляя аналитический срез современности, мы обнаруживаем в нем трансформированный модус веры, обусловленный не столько присутствием традиционных форм религии, сколько их смешением между собой и образованием нового на основе «забытого старого», что рождает флексидоксные религиозные учения. Наличие в социальном «прозрачного Зла» в виде гламурной идеологии и манипулирование ее идеями красоты, молодости и богатства приводит к появлению очередной формы языческой религии – гламура, приобретающего помимо приставки «нео» и современную – «пост», тем самым выделяя новейшую область исследования религиозной веры. В пользу того, что гламур представляет собой очередную форму языческой религии – (пост)неоязычество – говорит огромное количество фактов, заставляя осуществить его дескрипцию и обозначить специфические черты, в том числе, связанные с трансформацией веры в современности.

Обращаясь к исследованиям религиозного опыта и веры выделим концепт этнолога и религиоведа А. Гурко, определившего неоязычество как «новые религии, сконструированные на основе политеистических верований в целях поиска новой этнической идентичности и/или для разработки новой идеологической системы» ^{[1, с. 44]}. Развивая идеи А. Гурко и переходя к следующей фазе неоязычества – (пост)неоязычеству, акцентируем внимание на следующих моментах. В контексте гламура политеистические верования, сохранившиеся с древности, поддерживают «три кита» гламурной идеологии в виде красоты, молодости и богатства. Современная прозрачность идеологии, связанная с незаметным техническим внедрением и тотальным манипулированием перечисленными идеями посредством визуализации и тиражирования, создает предпосылки для рождения особой гламурной религии, через оптику которой личность воспринимает, осознает и моделирует себя, осуществляя попытку идентификации в социальном.

В гламуре ключевую роль играет вера в сверхъестественное и магическое, неслучайно с английского само слово glamour переводится как«волшебство, чары; чарующая сила», а глагол to glamour означает «зачаровывать, околдовывать; пленять, покорять» [См.: 2; 3]. В контексте гламурного естественное (красота, молодость и богатство) сакрализируется посредством возвышения и поэтизации, обращенным к глубинным основам метафизики личности и эксплуатации ее эго, рождая сверхъестественное, обладающеемагической силой, и веру в него. Необходимо обратить внимание на следующий факт. С одной стороны, символами веры гламура выступают вечные идеи – красота, молодость и богатство. С другой стороны, данные идеи в современности, теряя свою устойчивость, не относятся к разряду константных: каждый сезон они приобретают новый формат в виде модных тенденций и растущих запросов потребителей, визуализируясь и тиражируясь. Новинки прошлого сезона, выходящие из моды, забываются/исчезают/выкидываются, что позволяет говорить о том, что красота, молодость и богатство, превращаясь в мусор, напрасно потраченное время/деньги, постоянно обесцениваются, ускользая от реципиента как потребителя. При этом личности, чтобы удержаться в орбите гламура, оставаясь ее преданным адептом, необходимо следить за всеми изменениями, чутко реагируя на них. Неустойчивость и эфемерность, практически неуловимость, гламурного и его символов веры поддерживаются визуально-вербальными уловками о сверхъестественности, магичности и чудесности, создаваемыми техническими эффектами и устройствами, что способствует жизнестойкости гламура в социальном на протяжении долгого времени, делая его привлекательной религиозной формой.

Перечисленное позволяет говорить о текучести гламурной веры и религии, в которой оказываются размытыми не только ключевые идеи, но и их проявления. В итоге в бытии личности начинают главенствовать не фундаментальные основы/привязанности, а состояния лиминальности, запутывающие жизненный путь и ценностно-смысловые поиски, приводя к ризомности и кризисности. Подчеркнем, сама лиминальность, первоначально присущая политеистическим верованиям, наиболее ярко проявлялась в обрядах перехода, символизирующих либо кризисность развития, либо жизненные изменения. В результате свершения обряда в древности осуществлялась смена социального статуса/возрастной группы/ценностей и др., а сам человек становился носителем нового Нечто.

Разница между древней и современной лиминальностью заключается в следующем. Если первобытные люди, несмотря на размытую неопределенность ситуации, имели точное представление о конечной цели своего перехода, то в контексте гламура как (пост)неоязычества переходность-к оказывается непредсказуемой, завися от модных тенденций, развивающихся хаотично и спонтанно, поэтому конечная цель Быть гламурным оказывается неясной и текуче-эфемерной, постоянно обновляемой. Более того, в древности обряды перехода состояли из трех стадий: разделения, связанного с изоляцией от группы/места, лиминальности, характеризующейся временной двойственностью положения личности («ни здесь, ни там»), и восстановления, приводящего к стабильному состоянию и гармонизации участника. В современности стадия разделения отсутствует ввиду того, что индивид чувствует свою причастность к гламурному социальному, лиминальность оказывается не временной, а перманентной, потому что человек испытывает постоянную тягу к обновлениям (заметим, не внутренним, а внешним, соответствующим модным тенденциям). При этом стадия восстановления представляет собой краткий период времени: смена имиджа/гардероба и/или приобретение новинок – атрибутов гламурной жизни (недвижимости/вещей/косметических средств и пр.) гармонизует личность только в момент их покупки и, возможно, небольшого постэйфорического периода, впоследствии кидая человека в очередное состояние лиминальности как переходности-к. Подобное позволяет говорить о чередовании хаоса и космоса в пространстве гламурного, где хаос есть (мучительное) ожидание модной тенденции и треволнения, связанные со статусом комильфо, а космос как кратковременная гармония олицетворяет (при)обретение гламурного Нечто, после чего, личность опять попадает в объятия хаотичного. Данное обстоятельство говорит в пользу преобладания хаотичности как неизвестности и зыбкости в пространстве (пост)неоязычества, формирующих мятущуюся/неспокойную/подвижную личность. Эффект нестабильности бытия личного усиливается текучестью и эфемерностью (пост)неоязыческой веры.

В гламурном социальном для укрепления его позиций и визуализированного подтверждения идей создаются многочисленные Боги/Богини, олицетворяющие различные сферы (политическую, экономическую, культурную и пр.) и/или не олицетворяющие ничего, кроме позиционирования пустоты собственного Я как Нечто, вуалирующим Ничто. Подражание божественности приводит к тому, что сегодня обнаруживается несметное количество Богов/Богинь, проявляющих себя в повседневных, анонимных практиках, нередко пускающихся в тираж в виде лайфлоггинга. Практически каждый человек, гипертрофируя свое Я, взращенное на почве индивидуализма и нарциссизма, мыслит себя в качестве Бога/Богиня, считая, что только вокруг их персоны должен вращаться весь мир, являя тем самым гиперэгоизм, игнорирующий принципы бытия вместе/в-месте.

Необходимо заметить, что в современности божественность искусственно формируется специально разработанными приемами. Созданные технологично и возведенные в ранг Бога/Богини личности наделяются всевозможными/все-возможными сверхъестественно-чудесными качествами (например, благодаря мифизации биографии/происхождения), пребывая/пре-бывая в сакрально-гламуризированных зонах/пространствах и обладая особыми атрибутами (в виде новинок сезона, предметов роскоши и пр.), становясь иконой стиля определенной области (политики, экономики, науки, искусства и т.д.) или Интернета. Но если в религии икона представляет собой канонически фиксированное изображение, связанное со священной историей и обладающее абсолютной ценностью для верующих, то гламур создает довольно непостоянный эталон – икону стиля, подвергающуюся бесконечным изменениям, сменам имиджа и даже забвению, что очередной раз высвечивает текучесть гламурной религии и веры. Икона стиля гламурного социального в результате своей оторванности от феноменологической действительности, обусловленной искусственным созданием посредством высоких технологий, и бесконечного тиражирования как идеологического навязывания, (нередко) трансформируется в негативный образец для подражания, существующий вне социальных и моральных рамок, «по ту сторону добра и зла», что отличает ее от классических религиозных образов.

Боги/Богини рождают идолопоклонство, сопровождающееся разного рода обрядами и культовыми действиями. Сегодня можно обнаружить культовые практики, связанные с поклонением умершим Богам/Богиням (своеобразный культ предков гламура) и ныне живущим. Как правило, идолопоклонство связано со значимыми датами в жизни Богов/Богинь (дни рождения/смерти, поворотные моменты биографии, съемки проектов, открытие брендов, дефиле по красной дорожке и пр.). Подчеркнем, гламур – это культ внешней оболочки Я, где главное – глянцевая поверхность/лицо-маска, а не внутренняя жизнь человека. Как правило, гламурная личность, возведенная в идола, достигла высот популярности только благодаря внешним атрибутам – красоте, молодости и богатству, тиражируя их в социальном. Все свои (позитивные/негативные) характеристики и параметры такая персона буквально выплескивает вовне, не желая жить в замкнутом пространстве личного, включающем свое тело и его границы. Для нее бытие в-себе/при-себе/с-собой становится формой проявления психопатологического заболевания – клаустрофобии, от которой личность спасается публичными заявлениями (о) Я, бесконечными татуировками, перекройками лица и тела, а также манией величия или мегаломанией, в том числе, выражаемой в нарциссизме.

Идолопоклонство проявляется и в обращении к священным книгам и их заклинаниям, явленным в виде «глянцевых журналов, с глянцевой обложкой, глянцевыми страницами, презентующими глянцевую реальность» ^{[4, с. 24]}, где акцент смещается с матового Слова, смысл которого аннулируется, на глянцевый Образ, возводящийся в икону стиля/идола. Посредством медиативной роли глянца гламур провозглашает свои модные элементы (лица и бренды, модели одежды и обуви, ткани и материалы, аксессуары и пр.) культовыми атрибутами, заставляя посредством рекламы поклоняться им, испытывая желание приобретения. Согласимся с И. Осиновской заключающей, «мода творит из "невинных", простых, повседневных вещей богов. Или объекты вожделения», «которыми хочется завладеть» ^{[4, с. 64]}. Данное овладение осуществляется посредством культовой практики – покупки желанного гламурного Нечто, приводя к ключевому культу современности, главенствующему в обществе потребления. В виду того, что для поддержания красоты и молодости необходимы экономические затраты, связанные с капиталом личности или ее окружения, то одним из основных культов современного социального можно назвать культ денег. Великолепно данный культ описал Д.И. Хармс в своей небольшой прозаической заметке, ироничной по своему содержанию: «все любят свои деньги. И гладят их, и целуют, и к сердцу прижимают, и заворачивают их в красивые тряпочки, и нянчат их, как куклу. А некоторые заключают дензнак в рамку, вешают его на стену и поклоняются ему как иконе» ^{[5, с. 159]}. Несмотря на то, что заметка была написана в первой половине ХХ века, она не потеряла своей актуальности до сих пор, ярко характеризуя гламурного идола – деньги и метафорические культовые практики поклонения им.

Идолопоклонство, связанное, в том числе, с культом неодушевленных вещей и поклонением им, заставляет говорить о проявлении фетишизма в пространстве гламура как (пост)неоязычества. В обществе потребления каждый сезон личность заводит роман с вещами-новинками: любуясь, восхищаясь, создавая оды предмету воздыхания, мечтая, обихаживая, заигрывая и пр. Ключевой целью любовного поведения человека является потребность приобретения гламурного атрибута, достижение которой приводит к охлаждению чувств и появлению нового объекта сосредоточения потребительских энергий и сил. Любая вещь в пространстве гламурного фетишизируется, рождая личные грезы о ней и бесконечную потребность покупать. В итоге проявления такой формы фетишизма начинает главенствовать новый принцип консьюмеризма: не вещи служат личности, а личность оказывается их покорным рабом.

Очаровывающие образы вещей одухотворяются и наделяются чудесной силой, становясь идолами поклонения. Даже взрослые в гламурном социальном превращаются в детей, стимулируемые магически-одухотворенными образами рекламы и движимые страстью обладания. Перечисленное позволяет говорить о том, что современный фетишизм вбирает в себя черты анимизма. Сам гламур выступает в качестве волшебного духа или, как писал В. Скотт в поэме «Песнь последнего менестреля» (1805 г.), волшебной силы, «благодаря которой обычные люди, дома и места казались великолепными» [Цит. по: 6, с. 21]. В пространстве гламурного социального вещь оживает, превращаясь в личность посредством рекламной риторики и трюков, связанным с одухотворенными характеристиками и новейшими техническими средствами, в том числе, морфингу.

Еще одной чертой гламура как (пост)неоязычества можно назвать теротеизм, связанный с модой на домашних питомцев, становящимися спутниками гламурной личности. Само животное становится Богом и живым идолом, поклонение которому выражается в исполнении хозяином всех его (воображаемых и домысливаемых) прихотей, включающее в себя празднование дня рождения, поддержание имиджа, тусовки и путешествия, сопровождаемые различными фотоссесиями и репортажами.

Современную модальность веры в пространстве гламурного социального приобретает и тотемизм. Его традиционная модель базируется на идее кровного родства всех форм жизни, выражающей связь человека с некоторыми видами животных/птиц/растений, вследствие чего первобытные люди не приписывали себе уникального и привилегированного места в природной иерархии.

В современности тотемизм, заимствовав принцип освоения мира и игнорируя идею непривилегированности, проявляется в наличие родственных связей или клановости, имеющих свою (нередко специально созданную) историю. Гламурные люди образуют группы/сообщества, где в качестве тотема выступают древняя/известная фамилия, статусное положение, сфера господства/влияния и пр. Гламурные кланы, в которых пересекаются линии уникальности и богатства, представляют собой закрытые сообщества, доступ к которым имеют избранные – принадлежащие к данной тотемической группе и/или подобным тотемическим группам. Заметим, каждое гламурное сообщество в современности претендует на элитарность и особые привилегии, которые необходимо им иметь в силу статуса.

В пространстве гламура как (пост)неоязычестве огромную роль играют магические и шаманские практики. Именно в магии первобытный человек видел главное средство ре­шения проблем, а сами магические проце­дуры считались неотъемлемым компонентом конкретного практического действия в виде охоты, земледелия, рыболовства, войны и др. Четко следуя определенным правилам ритуала, человек, как считалось, осуществлял связь с Творцами, которые не исчезли и присутствуют в бытии, продолжая проявлять свою активность, излучая энергийную мощь. Через подобные обряды человек получал возможность приобщиться к активности Творцов, используя ее силу в своих интере­сах.

Не потеряли своей актуальности подобные идеи и в (пост)неоязычестве. Жрецами и шаманами гламура становятся дизайнеры, модельеры, трендсеттеры, журналисты, PR-технологи, медийные люди. Магией обладают процессы визуального потребления гламурных журналов/передач/рекламы, покупки анимизированных и фетишизированных атрибутов/вещей, превращающих экономические отношения продавца-покупателя в сакральный акт, приобщающий к божественно-гламурному. Магией характеризуются и шаманские практики косметического преображения личности и разного рода процедур, связанных с хирургическими вмешательствами, возводя в роль мага/шамана пластического хирурга, косметолога и имиджмейкера, а также наделяя магической функцией высокие технологии, изменяющие внешность согласно гламурным стандартам. Магическими выглядят современные образы, приобретающие статус божественности благодаря соответствию гламурным стандартам. Но если обратиться к самой процедуре шаманских практик в действительности, например, фотосессии, то они снимают флер чудесного с образа: «модель может быть без макияжа, с немытой головой, да хоть с короткими ногами – всю красоту потом сделает фотошоп» ^{[4, с. 100]}.

Система табутакже имеет место в гламурном (пост)неоязычестве. Опираясь на свои текучие константы в виде красоты, молодости и богатства, запрещенным становится все уродливое, старое и бедное, не вписывающееся в модные тенденции. Если личности не дано быть красивой, молодой и богатой, то она должна либо добиться состояния, связанного с ними, либо симулировать его, либо оказаться за кругом гламурного пространства, причисляясь к нечистому/оскверненному. В контексте гламура наблюдается восстание против возраста, его стирание, олицетворяя страх перед собой и войну, в первую очередь, против себя, своего Я и индивидуальности. Подобное позволяет говорить о том, что гламур – это эпоха antiage. Как иронично замечает Т. Толстая, «в гламурном мире бабушка – если она не Коко Шанель, – не водится» ^[7]. Помимо этого, в контексте гламура, обновляемые каждый сезон модные тенденции, вводят табу на те или иные вещи и/или элементы имиджа, цветовые сочетания, фасоны/модели и пр. Нарушение предписаний осуждается/высмеивается гламурным сообществом.

Перечисленные черты гламура как (пост)неоязычества влекут за собой особое психическое состояние личности – нуминозность. Обращаясь к истории, вспомним: у древних римлян нумен (лат. numen – божество, воля богов), ставшее основой термина Р. Отто, олицетворял божественную всемогущую силу, способную распоряжаться судьбой человека. Восприятие божественного, выступая в качестве мистического откровения, являет личности иной опыт – сакральный, отличный от повседневно-эмпирического, придавая ему одновременно флер страха и очарования. Неслучайно, определяя нумизность как «встречу со Священным», Р. Отто сочетает «страх и трепет» с «восхищением и восторгом» ^[8]. При этом, испытывая нуминозные чувства, личность оказывается вне-себя/по-ту-сторону-себя, являя собой собственную Зазеркальность, – она не владеет этим состоянием, парализующим ее сознание и волю. Как заметил К.-Г. Юнг, нуминозность – это «динамическое существование или воздействие, не связанное с произвольным актом. И даже наоборот, такое воздействие захватывает, овладевает человеческим субъектом, который скорее всего является жертвой нуминозности, чем её создателем. Numinosum – чем бы ни была её причина – является условием существования субъекта, независимым от его воли. Numinosum является или качеством какого-либо видимого объекта или воздействием невидимой силы, вызывающей особые изменения сознания» ^{[9, с. 121]}.

Нечто подобное – нуминозное, обладающее сверхъестественной интенсивностью и захваченностью, обнаруживается и в пространстве гламурного социального. Включенность в бытие гламура, следование его канонам и бесконечно сменяемым модным тенденциям высвечивают интенсивное переживание происходящего, не в последнюю очередь обусловленное ощущением присутствия в нем таинственного и божественного. Гламур воплощает мечту об идеальном мире/Я/событии/вещи, вызывая особые – трепетно-сакральные – эмоции и переживания. Каждый акт идолопоклонства или новый роман с вещами есть ничто иное как проявление нуминозных состояний, экстатичных и (фанатично) жаждущих приобщения/причащения/обладания. При этом личность, проходя через нуминозный опыт, не в состоянии рационально и прагматично ответить на многие вопросы, связанные с ним: для/ради чего? Есть ли необходимость в данной потребности? Как справедливо замечает Т. Толстая, «основное состояние гламурной женщины – эротический транс, вызванный предметами роскоши. Вы можете застать ее в мерцающей полутьме, в креслах. Она в атласном платье, приспущенном на груди, голова откинута, глаза сомкнуты, рот приоткрыт. Что это с ней? А это она мечтает о наручных часах. Причем они уже у нее на руке. Неважно, она МЕЧТАЕТ. Это – процесс самодостаточный» ^[7]. Художественно описанный Т. Толстой «эротический транс», связанный с переживанием обладания часами, олицетворяющими очередной атрибут гламура, есть ничто иное как нуминозность, выраженная современной терминологией, связанной с гламурным социальным. В современной нуминозности проявляется не столько религиозная духовность личности (подчеркнем, нередко она позиционирует ее Ничто/нулевую степень), сколько элементы эстетства, художественности и театральности, обусловленные визуальным компонентном гламурного.

В заключении подчеркнем следующие моменты. Одним из экзистенциальных качеств бытия личности является вера, помогающая в формировании шкалы ценностей, достижениях и свершениях. Именно вера составляет смысловое ядро религиозной системы, объединяя и вдохновляя адептов своими идеями, даря надежду на лучшее. В современности вера активно эксплуатируется в контексте гламурного социального как традиционный вариант веры в сверхъестественное и магическое, но в качестве последних выступают основные постулаты гламурной идеологии – красота, молодость и богатство, бесконечно меняющие свои стандарты, заставляя огромное количество людей верить и следовать иллюзорному.

Анализ современного социального говорит в пользу того, что язычество можно отнести к числу вечных политеистических религиозных форм, компоненты которого ввиду их пластичности оказываются созвучными гламурной идеологии.

Гламур как (пост)неоязычество представляет собой флексидоксную религию, вобравшую в себя черты разнообразных видов верований (в многочисленных Богов/Богинь, идолопоклонство, фетишизм, анимизм, теротеизм, тотемизм, магические/шаманские практики, табу), подстроив их под свою идеологическую доктрину. В основе (пост)неоязычества лежат символы веры в виде красоты, молодости и богатства, получающие сакральный статус, возвышаясь и поэтизируясь посредством визуализации, рекламной риторики и тиражирования. Ввиду того, что образы красоты, молодости и богатства постоянно обновляются, то гламур представляет собой химеричную веру. С одной стороны, ее статус как религиозной системы закреплен не одним тысячелетием: практически в каждой культурно-исторической эпохе (зримо/незримо) присутствуют символы красоты, молодости и богатства, значимость которых подчеркивают экзистенциальные стремления личности. С другой стороны, бесконечная обновляемость гламурных тенденций и стилей позволяет говорить о том, что гламур есть величина переменная, связанная с мерцающим проявлением/проявляющимся мерцанием в пространстве современности/со-временности. Данное обстоятельство трансформирует веру, становящейся текучей/подвижной, и человека, поклоняющегося гламуру, делая его мозаичным, скользящим по пространству социального и рассеянным.

В четко очерченном и сакрализированном пространстве гламурного социального поддерживается вера в сверхъестественное, чудесное и магическое, связанная с пантеоном Богов/Богинь, требующих поклонения, что обуславливает разнообразные культовые практики современности, переводящие праздничность в праздность как стиль жизни. Перечисленное вуалирует потребительское отношение к жизни, имеющее в своей основе экономическую подоплеку. Консьюмеризм гламурного, высвечивающий религию потребления, стимулирует постоянное обновление модных тенденций, их тиражирование посредством рекламирования и визуализации, что также создает предпосылки пластичной текучести современного гламурно-религиозного начала и его веры, в контексте которых осуществляются бесконечные романы с вещами, наделяющиеся личностными чертами. Данное обстоятельство свидетельствует о существовании в современности анимизации и фетишизации, осуществляемых в рамках повседневных практик личности. Последние помимо прочего включают в себя и такие элементы языческого как веру в силу предсказаний, гаданий и примет, элементы которых оказываются органичными гламуру, обещающему чудесное преображение личности, становящейся его адептом.

Еще одной чертой гламура является то, что его адептами становятся патологические/невротические личности, страдающие от собственной неполноценности и разного рода фобий, в том числе связанных с несоразмерностью внутреннего и внешнего Я. Микроскопичность внутреннего Я, обусловленная недоформированностью/недоразвитостью/отсутствием метафизической триады интеллектуального – этического – эстетического, конфликтует с гипертрофированным внешним Я, разрастающимся до масштабов Вселенной и не желающим вмещаться во внутреннее Я, рождая дисгармонию и дискомфорт личного. Гламурная личность боится, избегая, бытия внутреннего – в-себе/при-себе/с-собой, считая, что оно уничтожает бытие внешнее – для-себя. Данное обстоятельство свидетельствует о зыбкости гламурной веры, не воспитывающей самодостаточной личности и не дающей уверенности, в том числе, в завтрашнем дне.

Еще одним негативным качеством гламура можно назвать преобладание в нем хаотичного состояния, связанного со сменой модных тенденций, обрекающих личность на постоянное следование им, потому что остановка уничтожает ее статус в пространстве гламурного, обрекая быть Ничто.

Встает вопрос: что необходимо предпринять?

Избежать религиозного в контексте социального невозможно, потому что оно благодаря своим идеалистическим концептам и наличию веры (пусть даже трансформированной) помогает личности преодолевать негативное в виде абсурда/отчуждения/конфликтов, неизбежно присутствующим в социальном. Другое дело, что в гламуре как (пост)неоязычестве необходимо расставить иные акценты. Так, преодолеть кризисность гламурного поможет различение естественного и искусственного, реального и фантазийного, внутреннего и внешнего. Личность должна критично посмотреть на себя, принимая свое Я/внешность/тело со своими достоинствами и недостатками, что позволит создать собственные идеальные проекты как цель реальных приложений стремлений/усилий/достижений. Смыслоцелевые установки личности и выстраивание стратегий их достижения, лишенных гламурного флера, избавят социальное от праздного образа жизни и карнавальности, отводя последним строго определенное пространство, ограниченное по времени. Личности необходимо понять, что красота, молодость и богатство – константы временные/непостоянные, особенно в условиях перманентных кризисов в России.

Гипертрофию индивидуального необходимо перефокусировать на понимании Я как частицы коллективного и коллективное, потому что только последние способны помочь самоутвердиться и проявиться, вы(с)казывая интеллектуальное/нравственное/эстетическое, а не только поверхностное эстетическое, позиционируемое гламуром. Коллективное поможет избавиться от разного рода личных аномий и неврозов, потому что бытие в социальном, олицетворяющее бытие-вместе-как-в-месте, исключает абсолютизацию Я и симулятивное фантазирование о нем.

Еще одной чертой, помогающей структурировать Я, являются метафизические эпизоды интеллектуальной тишины, связанные с погружением в-себя, помогая быть с-собой и осуществляя разумное бытие для-себя. Они помогают понять личности смысл жизни и обозначить краткосрочные/долгосрочные свершения/достижения в социальном и для социального.