Still enemies or already "friends" and "partners"? (to the problem of the Russian debt obligations at the conferences in Genoa)

Belkovets Larisa Doctor of History professor of the Department of History of State and Law, Constitutional Law at Tomsk State University  630007, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. Sovetskaya, 7, of. priemnaya belkovec@ngs.ru Other publications by this author

Приход к власти в России в октябре 1917 г. советского правительства был неприязненно встречен её бывшими союзниками в мировой войне. Уже в первых его декретах война была квалифицирована как «величайшее преступление против человечества», а всем воюющим народам и их правительствам было предложено немедленно начать переговоры о справедливом, демократическом мире – мире без аннексий и контрибуций.  Не могли быть приняты ими и начавшиеся в России «социалистические» преобразования, закреплённые затем первой советской конституцией: экспроприация собственности, превращение в «общенародное достояние» всего земельного фонда страны, лесов, недр и вод общегосударственного значения, передача в собственность республики банков, фабрик, заводов, рудников, железных дорог  и прочих средств производства и транспорта ^[1].

Но особый взрыв ненависти в среде капиталистических держав вызвало провозглашённое декретом ВЦИК от 21 января 1918 г. «безусловное и без всяких исключений» аннулирование всех иностранных займов, заключённых «правительствами российских помещиков и российской буржуазии». Им  отменялись и все «гарантии, данные названными правительствами по займам различных предприятий и учреждений» ^[2]. Правящие круги стран Антанты предприняли затем все возможные меры (интервенция, блокада, бойкот), чтобы заменить это правительство другим, более соответствующим их требованиям и вкусам. Главным требованием являлось признание всех старых долгов и обязательств Российской империи и Временного правительства, а также возмещение ущерба, понесённого иностранными гражданами в России в ходе проведённой «социализации». Вопрос о долгах оставался камнем преткновения долгое время, поскольку советское правительство, категорически отказавшись платить эти долги, а тем более возвращать обобществлённое имущество, в дальнейшем стало увязывать этот вопрос о долгах и компенсациях за них только с получением долгосрочных кредитов от западных держав.

Участие России в Генуэзской конференции стало первым для советской дипломатии крупным выступлением международного характера. Призванная стать «неотложным и необходимым шагом на пути к экономическому восстановлению центральной и восточной Европы»,  конференция, назначенная постановлением сессии Верховного Совета Антанты в Каннах 6 января 1922 г., должна была носить сугубо экономический и финансовый характер. Необходимо было выработать условия, на которых  ведущие державы будут предоставлять средства (кредиты) «нежизнеспособным» нациям (странам). Однако участие в ней России придало ей черты события, имевшего широкое  политическое звучание,  вышедшее за пределы Европы.

Государствам – получателям кредитов были предложены «основные (каннские) условия», выполнение которых давало бы кредиторам надёжные гарантии  того, что их «имущества и права будут пользоваться неприкосновенностью», и что их предприятиям будет обеспечена прибыль. От них требовалась: признать все публичные долги и обязательства, которые были или будут заключены или гарантированы государством, муниципалитетами или другими общественными учреждениями; признать за собой обязательство вернуть, восстановить или, в случае невозможности этого, возместить все потери или убытки, причинённые иностранным интересам конфискацией или секвестром имущества; в) восстановить систему законов и судопроизводства, беспристрастно охраняющую и обеспечивающую выполнение коммерческих и других сделок. Все нации обязывались также принять на себя обязательство воздерживаться от всякой пропаганды, направленной к ниспровержению порядка и политической системы, установленных в других странах, и от каких бы то ни было враждебных действий против своих соседей. Этим нациям «державы», в свою очередь, обещали не присваивать себе «права диктовать им другие принципы, на основе которых те должны организовать строй собственности, свою

Генуэзская конференция открылась в чрезвычайно торжественной обстановке во дворце Сан-Джиорджио 10 апреля 1922 г. в присутствии многочисленных делегаций от 34 стран и огромного числа финансово-промышленных деятелей капиталистических стран мира. В качестве делегатов, экспертов, наблюдателей в Геную съехались руководители и члены  директоратов многих крупных французских, американских, английских, голландских и других банков и концернов. Россию представляла  делегация во главе с Народным комиссаром по иностранным делам Г. В. Чичериным в составе руководителей ведущих наркоматов, видных советских дипломатов и представителей восьми республик (Азербайджанской, Армянской, Грузинской, Белорусской, Украинской, Хорезмской, Бухарской, Дальневосточной), которые поручали ей защищать их интересы в Генуе ^[4].

Нас интересует, прежде всего, процесс обсуждения на конференции проблемы помощи России в восстановлении её разрушенной войнами экономики. Работа шла в четырёх комиссиях: политической, экономической, финансовой и транспортной. Представители российской делегации, вопреки действиям французов, были избраны во все комиссии. «Фактически, – говорил в своём докладе Я. Э. Рудзутак,  – все присутствующие там, и журналисты, и все расценивали это как фактическое признание России великой державой, которая принимает участие в работах наравне с остальными великими державами» ^[5]. В политической комиссии советской делегации и был вручен доклад, разработанный экспертами в Лондоне, содержавший предложения для обсуждения объявленных в программе конференции вопросов. Российское правительство должно было выполнить ряд экономических мер, главной из которых стала уплата долгов. Обсуждение этих мер сопровождалось обещаниями ведущих держав оказать России «всевозможное» содействие.

Все предложения, выработанные в комиссиях и в ходе обсуждений, были  суммированы в меморандуме от 2 мая, предложенном советской делегации. В нём, после целого ряда общих, ни к чему не обязывающих слов о добрых чувствах «народов Западной Европы» к России и об их желании помочь ей в восстановлении своего хозяйства, излагались конкретные предложения того, во что могла вылиться помощь России со стороны ведущих держав. Финансированием предприятий, имеющих целью восстановление и развитие жизни Европы и стран, «испытывающих затруднения в вопросе о самостоятельном нахождении необходимых средств», должен был заняться создаваемый главными государствами  Европы международный консорциум с основным капиталом в 20 млн. фунтов стерлингов.  Сумма этого капитала могла быть увеличена, как только обнаружатся первые результаты деятельности консорциума.  Кроме того, некоторые государства могли дать немедленно крупные авансы тем из своих подданных,  которые займутся торговлей с Россией или с этой целью будут иметь пребывание в этой стране. К этим специальным льготам могли быть прибавлены ещё частные кредиты, каковые национальные банки обещали открыть тем отраслям промышленности, которые развернут успешную деятельность своих предприятий в России.

Что касается Великобритании, то она обещала применить к России британский закон о содействии торговле (Trade Facilities Act.), который давал гарантии капиталу и процентам предприятий, как колониальных, так и местных, служащих делу возрождения экономической жизни Европы. При условии «поощрения» Россией частного предпринимательства,  английское правительство могло увеличить размер сумм, предоставляемых в распоряжение экспортёров и применить такую систему кредитования, которая облегчит вывоз английских товаров.

Франция, озабоченная восстановлением разрушенной войной части своей территории и потому лишённая возможности оказать делу восстановления России своё прямое финансовое содействие, тем не менее, принципиально соглашалась принять участие в международном консорциуме на равных началах с Англией. Она обещала предложить помощь России семенами всякого рода, предлагала тракторы, тысячи которых вместе с техниками, уже были готовы к отправке в Россию, а также подвижной состав (паровозы, товарные и пассажирские вагоны), создать для его обслуживания общество, ведающее арендой, содержанием и ремонтом. Франция могла развернуть в России миссии и технический персонал для открытия ветеринарных пунктов и станций растительной патологии и агрономической химии. Французские многочисленные заводчики, прежде «способствовавшие обогащению многих районов России», могли бы пустить в ход свои предприятия.

Италия,  подписавшая 20 % консорциума, бралась восстановить водный и железнодорожный транспорт, организовать сбыт русских продуктов, содействовать возрождению русского земледелия, и в сотрудничестве с Россией, путём предоставления ей своего опыта и своих земледельческих организаций, принять участие в обновлении её промышленного и земледельческого снаряжения. Предложила свою поддержку и Япония, правительство которой в целях поощрения внешней торговли с Россией оказало кредит в 8 млн. иен  Русско-Японскому Торговому товариществу. Японское правительство задавалось и другими планами на тот случай, если, по его мнению, нужным окажется принять меры к упрощению торговых сношений между обоими государствами.

Бельгийское правительств обещало, в случае, «если будут изменения режима, существующего ныне в России», если там  «вернут доверие рабочим, инженерам и капиталистам», то оно найдет в Бельгии «громадные суммы, необходимые для ремонта, постройки и мобилизации бельгийских заводов и копей в России». ^{[4, с.10–14]}.

Таким был план «спасения» России. Советское правительство расценивало подобные планы консорциума как колонизационные планы Запада в отношении России и стремилось к заключению сепаратного соглашения с Германией, аналогичного тому, что было заключено в 1921 г. с Англией. Соглашение могло стать важным препятствием на пути «блокирования немцев с англичанами и французами» с целью создания «единого монопольного блока капиталистов всех крупных стран», которые могли бы эксплуатировать Россию, – настаивал в своём письме В. И. Ленину народный комиссар по иностранным делам  ^{[6, с. 347]}.

В Германии знали о подобном отношении к идее консорциума в России из донесений своих дипломатов, в частности официального представителя германского правительства в Москве Курта Виденфельда, который в своём донесении от 27.02.1922 г. писал: «Русский народ в своей основной массе» не готов к принятию международной помощи кредитами для восстановления разрушенных коммуникаций. Более того, «он охотнее согласится на то, чтобы ещё поголодать и прийти в ещё большее разорение, чем принять эту capitis deminutio» (умаление прав граждан – лат.) ^[7]. Негативная позиция Москвы вынудила Вальтера Ратенау, 31 января 1922 г. занявшего пост министра иностранных дел Германии, «отложить» проект консорциума, признав его «не единственно возможным», а затем заявить о том, что «Германии не желает играть против России роль капиталистического колониста». Идея сепаратного договора с Россией в германском МИДе, в конечном счёте, одержала победу. Он и будет заключён 16 апреля 1922 г. в предместье Генуи, в местечке Рапалло, где пребывала делегация России ^[8].

Итоги обсуждения идеи консорциума подвёл в своей статье «Пять лет красной дипломатии» Г. В. Чичерин. «Английская политика мирного внедрения приобрела полную ясность в Каннской резолюции о всемирном консорциуме с центром в Лондоне, имевшем целью восстановление России. Под именем восстановления подразумевалось, конечно, превращение России в объект эксплуатации. Каннская резолюция о консорциуме была лишь более ярким проявлением той же политики, которая в ежедневной борьбе велась, в особенности в Германии, при сношениях с нами. Рапалльский договор 1922 г. был результатом  продолжительной и сложной борьбы за право самостоятельного и сепаратного экономического сотрудничества между Россией и Германией вне рамок обязательного международного капиталистического фронта», представлявшего для России своего рода капкан» ^[9].

В меморандуме союзников от  2 мая были суммированы и требования Антанты по отношению к РСФСР, выполнение которых могло обеспечить ей осуществление всех обещанных богатыми странами благодеяний. Первая его часть содержала, причём в ультимативном виде, сугубо политические требования, не входившие в программу экономической конференции. Россия должна была «воздерживаться от всякой пропаганды, направленной к ниспровержению порядка и политического строя, господствующих в других государствах». «Русское Советское правительство, говорилось в нём, никоим образом не будет вмешиваться во внутренние дела других государств и воздержится от всяких действий, могущих нарушить политические  и территориальное статус-кво этих государств». Оно также обязуется «подавлять всякую попытку оказать помощь революционным движениям в других государствах», «употребит все свое влияние на восстановление мира в Азии и сохранит строгий нейтралитет по отношению к воюющим странам».

Обладавшие колониальным мышлением лидеры западных стран, по обыкновению, приписывали России все те действия, которые совершались самими державами в отношении малых стран, и не желали признавать, что главным средством пропаганды и воздействия на страны Европы и Азии советского государства является само его существование.

Главное требование содержалось во 2-й статье меморандума, которое на длительное время поставило в повестку дня международной политики вопрос о «русских долгах».  «Русское Советское правительство, говорилось в ней, признаёт все долги и государственные обязательства, сделанные или гарантированные русским императорским правительством, или русским временным правительством, или им самим – по отношению к иностранным государствам» ^[4].

В дореволюционной России крупнейшим инвестором была Франция, чьи вложения составляли 80 % всех иностранных инвестиций и принадлежали, главным образом, малому частному капиталу, приобретавшему ценные бумаги царского правительства. В целом иностранные капиталовложения в русскую промышленность достигали почти 3-х млрд. зол. руб. Главным мировым кредитором во время войны были США, которые загнали в долги даже Британскую империю. В общей сложности американцы профинансировали страны Антанты (исключая Россию) на 10,5 миллиарда долларов (более 200 миллиардов долларов в нынешних ценах) ^[10]. США и Англия щедро субсидировали и российское вооружение: лишь государственные и частные долги одной Антанте составляли 5695 млн. зол. руб. ^[4].  Наконец, революционное правительство России провело национализацию предприятий, принадлежавших иностранным капиталистам. В общей сложности довоенные инвестиции, кредиты, взятые на закупку вооружений во время войны у западных держав, а также стоимость национализированного большевиками имущества иностранных граждан  составляли около 14 млрд. золотых рублей. Таким был объём претензий, выставленных России Францией, Англией и США на конференции в Генуе. Российское правительство предупреждалось, что если, в целях обеспечения необходимых для развития русской торговли условий, оно потребует официального признания, отдельные союзные державы могли бы согласиться на это признание только при условии полной уплаты данного счёта ^[11].

В ответ на требования Антанты советское правительство представило  ей свой счёт в 50 млрд. франков в качестве компенсации ущерба, нанесённого России западными державами во время интервенции ^[12]. В числе финансовых претензий, предъявленных советской делегацией странам Антанты, содержалось  также требование о выдаче золота, отправленного царским правительством в Англию по финансовым соглашениям 1915 и 1916 гг., а также золота, отправленного в Швецию Временным правительством ^[13]. Нельзя забывать и о суммах, выплаченных Советской Россией Германии по Брест-Литовскому договору. Выплаты эти должны были составить 6 млрд. золотых рублей в виде контрибуции (250 т золотом, на 1 млрд. товарами и 2,3 млрд. кредитными билетами займа, обеспеченного государственными доходами России от концессий, предоставленных немецким фирмам). Кроме русского государственного долга в эту сумму входили затраты на содержание пленных, а также ущерб, причинённый Россией «гражданским лицам и отчуждённым предприятиям» ^[14].

К моменту подписания 11 ноября 1918 г. Компьенского перемирия  немцы успели получить от Советской России, исправно выполнявшей договорное обязательство, 93 т. золота (на сумму  в 124 835 549 золотых рублей) ^[15]. Это золото, согласно договору, было передано союзным державам «на хранение». Они получили два взноса в размере около ½ миллиарда марок, частично золотом, частично рублями. В. И. Ленин считал, что этим золотом страна заплатила немецким империалистам за Брестский мир, а теперь «страны Согласия отнимают его у них»: «разбойник победитель отнимает у разбойника побеждённого» ^[16].

Но все контрпретензии советского правительства не были приняты противной стороной. Согласно второму параграфу ст. 2 меморандума от 2 мая бывшие союзники России объявили себя «лишёнными возможности признать ответственность, возлагаемую на них Российским Советским правительством, за убытки и ущерб, понесённые  в России за время революции после войны». Антанта, таким образом, намеревалась путём экономических мер добиться того, чего ей не удалось достичь путём вооружённой интервенции, т. е. восстановления своих позиций в русском народном хозяйстве и перерождения советской власти. Присланные США в Геную неофициальные представители пытались предотвратить соглашение любой европейской державы с Россией, сохранить её изоляцию от мира. Америка, по выражению Я. Э. Рудзутака, «присутствовала в Генуе как сторожевой пёс, который следит за тем, чтобы никто не утащил ту кость, которую грызть она считала своим правом» ^[10]. «Вашингтонский обком» действовал уже тогда, и «представители великих европейских держав постоянно приходили… для дискуссии и за предложениями» в отель, где находились американские наблюдатели.

При этом все долги Российского Советского правительства или его предшественников иностранным правительствам подлежали отнесению к категории частных долгов и регулированию сообразно с этим условием. Подробной характеристике порядка их погашения посвящались более десятка статей меморандума, в которых предусматривались также и условия выполнения финансовых обязательств по отношению к иностранным подданным. Были предусмотрены сроки, в которые должны быть заключены необходимые коллективные соглашения. В случае невозможности их заключить, советское правительство должно было признать решение арбитражной комиссии, в состав которой должны были войти представители от иностранных держателей бумаг, два члена и Председатель, назначенные Председателем Верховного Суда Соединённых Штатов или же Советом Лиги наций или Постоянного Международного Трибунала в Гааге.  В России требовалось ввести особый привилегированный режим для иностранцев.

Ст. 7. Меморандума требовала «с целью способствовать возобновлению экономической деятельности иностранцев в России, дать иностранным государствам возможность предоставить России поддержку, о которой говорено было выше во вступлении,  а, следовательно, с целью способствовать восстановлению этой страны, Российское Советское правительство принимает нижеизложенные постановления, касающиеся  частной собственности». Последняя подлежала полному восстановлению, а не в тех объёмах, которые предполагал ГК РСФСР 1922 г.

Итак: России были обещаны свобода выбора внутреннего строя, собственного правительства и т. п., но за плату, суть которой состояла в обязанности признать – «возвратить, восстановить, или в случае невозможности, вознаградить все иностранные интересы за убытки и ущерб, понесённые ими вследствие конфискации или реквизиции имущества». В случае, «если прежний владелец не может быть восстановлен в правах, которыми он обладал, и между ним и Российским Советским правительством не имелось по этому поводу соглашения, советское правительство было обязано выдать ему компенсацию».

В случае невозможности возвратить прежнее имущество, советское правительство утрачивало право впоследствии отдавать его другим концессионерам,  оставляя его «за прежними владельцами». «Прежние владельцы»  – это  русские финансовые, промышленные или коммерческие товарищества, состоявшие в момент национализации под контролем иностранных подданных или в которых таковые состояли в то время  крупными участниками (как держатели акций и облигаций). Была предусмотрена оплата долгов «новыми русскими 5%-ми  бонами», и как конкретно. Одним словом, меморандум, используя весьма резкие, подчас оскорбительные для суверенного государства речевые обороты и термины, якобы извлечённые из словаря по международному праву, предписывал России отказаться от всего, что было достигнуто советской властью за пять лет своей истории. Реакция делегации России была предсказуемой.

В качестве ответного шага последовал подробный ответ на меморандум союзников, представленный Г. В. Чичериным 11 мая. Сравнение обоих меморандумов весьма показательно, поскольку оно демонстрирует всю  квинтэссенцию отношений двух различных по духу и идеологии сторон. Классики советской дипломатии считают, что в ответе был дан достойный отпор, свидетельствующий о высоком моральном превосходстве и чувстве собственного достоинства, с которыми советская делегация отстаивала в Генуе интересы России ^{[17, 18]}, Самые существенные положения его заслуживают того, чтобы быть здесь воспроизведёнными.

Так, в «Разборе параграфа 1. А) Запрещение революционной  пропаганды» констатировалось следующее: «Российская делегация не без некоторого изумления констатирует то поразительное противоречие, что в меморандуме основному вопросу восстановления России посвящены лишь общие соображения, не содержащие ни одного конкретного предложения, в то время как вопрос о регулировании государственных долгов и частных претензий формулирован в виде контракта, в котором старались предусмотреть всевозможные мелочи».

«Российская делегация не менее изумлена, видя в этом финансовом контракте – и к тому же впереди всех его пунктов –  пункты политического характера, которые до сих пор никогда никакой роли в переговорах российской делегации с остальными делегациями не играли. Выделяя из каннских условий, носящих политический характер и принятых российским правительством, одно единственное условие, а именно пятое, которое касается революционной пропаганды, меморандум даёт ему новое значение и делает из него одностороннее обязательство для России. Однако российское правительство неоднократно доказывало, что настоящая пропаганда, с целью ниспровержения существующего строя путём организации и отправки вооружённых банд, велась некоторыми странами, соседними с Россией, и, между прочим, подписавшими меморандум» ^[4].

Обстоятельно и с не меньшим чувством собственного достоинства были рассмотрены финансовые пункты меморандума держав. Практически вся совокупность обозначенных в нём претензий к России была квалифицирована советской делегацией как обусловленных теми изменениями, которые вызваны русской революцией. Она напомнила европейским державам о пережитых ими собственных революциях и о том, что вышедшие из революции «правительства и режимы» не обязаны соблюдать обязательства свергнутых правительств. Поэтому, исходя из прецедентов, российская делегация заявила о невозможности принудить Россию принять на себя ответственность по отношению к иностранным державам или их подданным за аннулирование публичных долгов и национализацию частного имущества.

 Юридическая доктрина была на стороне России и в вопросе – ответственно ли российское правительство за имущество, права и интересы иностранных подданных, потерпевших ущерб вследствие гражданской войны. Этот ущерб не был причинён действиями самого правительства, т. е. аннулированием долгов и национализацией имущества. Все другие революции и большие народные движения не давали и не дают тем, кто от них пострадал, никакого права на возмещение убытков. «Не давая своим собственным подданным возмещения в подобных случаях, государство не может оказывать преимущества иностранцам».

Приведя убедительные доказательства необоснованности предъявленных требований, правительство РСФСР категорически отказалось платить долги предшествующих правительств. Не было оно намерено возвращать имущество или возмещать убытки бывшим собственникам, а также компенсировать иностранцев за убытки, «причинённые им или вследствие революционных событий, или установления в России, в осуществление ею своих суверенных прав, нового законодательства». В  заключительной части  ответного меморандума были сделаны «выводы и предложения». Россия, говорилось в нём, не приемлет заявленного конференцией тона разговора с ней. «Она надеялась, что державы, организовавшие вооружённые интервенции, откажутся говорить с Россией в тоне победителя с побеждённым. Россия не побеждена. К общему соглашению может повести лишь такой тон переговоров, который обычно применяется среди держав, разговаривающих между собой на равных правах». Россия готова в интересах достижения соглашения сделать иностранным державам серьёзные уступки, однако исключительно при том условии, что этим уступкам будут соответствовать равноценные уступки другой стороны в пользу русского народа».

Итак, можно согласиться с теперь уже совершенно убедительным доводом, что, в конечном счёте, победителем дипломатического сражения в Генуе оказалась Советская Россия ^[17] . Её почти полуторамесячные переговоры с 33 капиталистическими странами сами по себе означали признание советского правительства де-факто. Франция на авансцене дипломатической борьбы и США за её кулисами, пытаясь сохранить единый антироссийский фронт, всемерно препятствовали установлению равноправных экономических отношений между капиталистическими государствами и советской страной. Эти усилия остались бесплодными. Советская дипломатия, добившись подписания сепаратного договора с Германией, с большим искусством использовала противоречия между побеждёнными и победителями, чтобы упрочить международное положение российского государства. Она сделала всё возможное для улучшения политических и деловых отношений России с капиталистическим миром, создания с ним прочных и взаимовыгодных экономических связей. Такие связи начнут устанавливаться после окончания конференции.

Очень скоро выяснилось, что не только Россия, но и другие  европейские страны, экономика которых находилась не в лучшем состоянии, не могут   выплачивать долговые суммы. Да, они соглашались с необходимостью платить, однако этого не делали.  Уже в 1922 г. Конгресс США, главного мирового кредитора, вынужден был создать специальную комиссию для  урегулирования вопросов задолженности. Пришлось проводить колоссальных масштабов реструктуризацию, растягивать выплату на долгие десятилетия, списывать проценты, вести бесконечные переговоры об уступках и послаблениях. Так должники избежали того, что теперь именуется модным термином «дефолт», который, якобы, пережила тогда Россия. «Не надо было отказываться от долгов, – говорят некоторые современные авторы, большие любители критиковать большевиков за все случившиеся в России беды, – надо было выходить из неприятностей примерно так, как  другие должники. Они «хитрили» вплоть до самой Великой депрессии и кризиса 1929 г., которые вновь обрушили европейскую экономику и заставили президента США Роберта Гувера ввести мораторий на все межнациональные платежи, чтобы справиться со всеобщей паникой и бегством капиталов. Когда мораторий истёк, европейские страны, ссылаясь на различные обстоятельства, скопом отказали Америке в дальнейших выплатах. К 1934 г. дефолт перед США объявили все «сохранившие лицо» государства Европы за исключением Финляндии. В конечном итоге, европейские должники, выступив единым фронтом, смогли добиться полной отмены долгового бремени. Практически никто из них не заплатил не то что полные суммы по своим обязательствам, но даже и половины от них ^[10].

Советское правительство положительно оценило Рапалльский договор как первое международное соглашение, фиксирующее на деле принцип мирного сосуществования государств с различными социально-экономическими системами. Составляя проект постановления ВЦИКа по отчёту делегации на Генуэзской конференции, В. И. Ленин писал: «Действительное равноправие двух систем собственности хотя бы как временное состояние, пока весь мир не отошёл от частной собственности и порождаемых ею экономического хаоса и войн к высшей системе собственности, – дано лишь в Рапалльском договоре» ^{[18, c. 285]}.

         Увы, «весь мир» до сих пор находится там же. Ведь сохраняется «буржуазное государство», о котором один из отечественных исследователей писал в 1925 г. так: «В рамках буржуазного государства, даже буржуа-иностранец всегда остаётся в полном смысле иностранцем. Больному шовинизмом воображению буржуазии всегда рисуется в нём образ завтрашнего врага на поле битвы, с которым она будет драться из-за дележа мировой добычи: нефти, угля или железа. В экономике – трестирование и синдицирование целых отраслей промышленности, во внешней политике – империалистические устремления к экспансии, к дележу мира, к разграничению «сфер интересов», и всегда сохраняющаяся при этом национальная обособленность и политическое тщеславие. Такую картину являет нам собой всякое современное буржуазное государство» ^[19]. Не слишком усовершенствовалось государство, жившее по заветам  «монетаризма-капитализма», и по прошествии почти ста лет своей истории. И теперь уже не только люди с коммунистическим мировоззрением, к каковым принадлежал цитируемый нами автор, но и сами ревнители капитализма, хотя ещё и робко, начинают заявлять о неком тупике и отсутствии света в конце тоннеля, в который заводит человечество «вездесущий рынок».