Принято считать, что устойчивым является такой мир, который помогает людям достигать собственные, порой противоречивые интересы мирным путем. В настоящее время общественный диалог признан универсальным инструментом решения проблем и поиска компромисса в ходе урегулирования различных конфликтов. Диалог, являясь демократическим способом взаимодействия между людьми, направлен на решение спорных вопросов путем поиска взаимопонимания и уступок, а не при помощи одностороннего принуждения. В свою очередь демократическая система управления сохраняется и возможна во многом благодаря организации непрерывного диалога.

Диалог происходит во многих местах, на разных уровнях и по различным поводам. Вопросы, поднимаемые в различных форматах, будь то симпозиум, круглый стол, беседа с глазу на глаз, пресс-конференция, интервью, ток-шоу на ТВ, являются, во-первых, языковым фактом, во-вторых, результатом социального взаимодействия и, в-третьих, активной работой со сферой понятий и представлений всех задействованных в публичном диалоге лиц. Формы и модели построения демократического диалога могут быть разными, но у всех них есть общая черта – достижение определенной цели путем реализации частных задач. Прагматический подход в реализации диалога, как будет показано ниже, постоянно усложняет его внутреннюю структуру и даже способен трансформировать его до неузнаваемости.

Современные средства массовой коммуникации, как диалогический первоначально феномен, способны стимулировать демократические преобразования в обществе. Но одновременно являются инструментом реализации интересов узкого круга лиц посредством информационного влияния на аудиторию.

Диалогические формы представления информации в СМИ многие исследователи напрямую связывают с обеспечением демократических и либеральных процессов в обществе. Действительно такие формы подачи материалов, как интервью, опрос, беседа, различные промежуточные жанры включающие в себя фрагменты прямой речи разных людей создают эффект присутствия в текстах масс-медиа разных точек зрения. Несомненно, диалогические формы презентации идей, мнений, позиций создают необходимые условия для развития делиберативной демократии ^[7].

Делиберативная или «совещательная» демократия предполагает общественное обсуждение и совместное размышление относительно вопросов имеющих значение для сообществ разного уровня. На основе таких обсуждений происходит подготовка взаимовыгодного решения. Только в ходе диалога то или иное решение может быть эффективным, справедливым и целесообразным. Выработка решения представляется когнитивным процессом, в котором задействованы два и более субъекта. Между этими субъектами в рамках совещательного демократического процесса должны быть установлены равноправные партнерские отношения. Процедура интерсубъективного взаимодействия при этом является крайне важной стороной организации такого взаимодействия и становится предметом отдельных исследований, теорий, например «этики дискурса» Юргена Хабермаса.

Идея делиберативной демократии предполагает, что любые разногласия могут быть решены в ходе обсуждения при соблюдении всех процедур «ненарушенной» уловками и ошибками коммуникации. Причем, невзирая на национальные, социальные, культурные, языковые и даже цивилизационные различия между людьми. Креативность в оформлении и организации политического диалога посредством массовых коммуникаций стала востребованным навыком и ключевой компетенцией специалиста, в чьи задачи входит осуществление PR-коммуникаций ^[9]. В современной политологии общественное устройство, основанное на равноправном взаимодействии граждан, которое возможно в процессе диалога и принято называть делиберативной демократией.

Генезис делиберативной демократии можно проследить в творчестве античных авторов. Публичное обсуждение политических процессов было необходимым условием для выработки и подготовки важных решений государственного масштаба и являлось характерной чертой греческого полиса еще в VI-V вв. до н.э. ^[8]. В племенах Северной Европы в условиях военной демократии существовали т.н. тинги или «ассамблеи вольных людей», где право высказать свое мнение было у каждого члена дружины: и у мужчины, и у женщины. Особенно ценились коммуникативные навыки, как у конунгов, так и у неформальных лидеров из числа «рядовых» членов общины. На территории России в Великом Новгороде «вечевой строй», предполагавший обсуждение горожанами политических решений, согласно разным источникам сохранялся вплоть до XV века.

В позднее Средневековье и в Новое время в эпоху абсолютизма в государственном управлении диалогические формы подачи политической информации практически полностью исчезли. Лишь в отдельных фрагментах творчества Д. Дидро, Б. Паскаля, Д. Юма элементы диалога сохранялись как специфическая форма рассуждения. Диалогические жанры были вновь открыты только в ХХ веке в период лавинообразного роста периодической печати. Сначала в американской прессе, затем и в английской интервью начало приобретать все большее значение. Уже тогда было замечено, что читатель массовой прессы больше доверяет информации, изложенной от первого лица ^[5]. Коммуникативная практика интервью придавала публикации такие специфические характеристики как достоверность и реализовывала на уровне текста ключевую характеристику капиталистического общества – свободу слова, как необходимого элемента базового принципа всеобщей конкуренции в условиях рыночной экономики.

Одновременно с усилением диалогических форм информационного взаимодействия в обществе совершенствовались технологии и методы управления обществом посредством СМИ. Постепенно в условиях масс-медиа сформировалось довольно сложное явление – манипуляция общественным мнением. Исторически сложилась определенная «философия манипуляции», содержание которой уже существует имплицитно, начиная с античной мысли, в философском дискурсе, растворено в различных, порой противоположных философских концепциях, вводящих как исходные принципы манипуляции, так и конкретные приемы ее осуществления. Философское знание, осмысляющее обманные деструктивные коммуникации дуалистично, обладает и деструктивной, и созидательной функциями. Деструктивная составляющая - это «манипулятивная философия», а созидательная – «философия контрманипуляции (философией манипуляции)». Теоретические основы обманной деструктивной коммуникации сформулированы, например, А. Шопенгауэром в работе «Эристика или искусство побеждать в спорах», рациональная созидательная сторона коммуникации исторически обусловлена философским творчеством Платона и на современном уровне раскрыта в «этике дискурса» Юргена Хабермаса ^[29].

Критический анализ эмпирического материала, а также текстов философской классики показывает, что манипулятивная философия как уникальный рациональный дискурс зарождается в результате умышленной подмены трансцендентной силы Богов и Законов на властный произвол авторитета. Коммуникативные действия, нацеленные на подмену трансцендентной силы авторитетом, присутствуют уже в античных философских текстах. Энергией этой силы авторитет на ранних этапах развития цивилизации утверждает безусловность и божественность своей власти и открывает простор для дальнейшего собственного произвола.

Необходимо подчеркнуть, что античная философия и формы ее текстовой презентации создала лишь некоторые предпосылки для возникновения феномена манипуляции, но никак не может рассматриваться в качестве ее первых образцов. Здесь нельзя согласиться с такой постановкой вопроса, как манипуляции в античной философии, хотя подобные попытки иногда предпринимаются. Например, Анна Петракова утверждает, что «Сократ сам был превосходным манипулятором и не единожды с помощью слова и логики изложения выводил одни постулаты из других… По мнению Платона, - продолжает исследователь, - манипуляция, хотя и представляет собой одно из явлений окружающей действительности, в то же время обладает уникальностью, поскольку она – практически единственное средство, которое позволяет подчинить волю человека и внушить ему не только определенный образ мыслей, но и побудить его к совершению конкретных действий без явного насильственного принуждения» [22 С.43].Таким образом, к уже привычным в духе Карла Поппера обвинениям Платона в антигуманизме и антилиберализме сегодня добавляется еще одно – подозрения в реализации властного произвола посредством манипулятивных техник. По всей видимости, исследователь не различает различные формы убеждения, рационального влияния и воспитания и скрытого управления. Примеры убеждения, воспитания, дискуссии, представленные в диалогах Платона, являются локальными практиками, направленными во благо собеседника. Свою манеру задавать вопросы и строить беседу Сократ сравнивает с повивальным искусством, в результате которого собеседники под контролем философа приходят к определенному умозаключению.

Включая Сократа и ряд других известных в истории культуры и философии акторов в число манипуляторов, некоторые исследователи допускают, мягко говоря, методологическую неточность. При поиске элементов манипуляции в определенной коммуникативной практике необходимо выявить цель субъекта. Если реализация этой цели противоречит интересам собеседников, аудитории, массовой публики, то только в этом случае имеет смысл говорить о манипулятивной коммуникации.

Проблема выявления манипулятивных практик заключается в том, что граница между ними и убеждением, уговором в процессе диалога с точки зрения различных техник и в самом деле размыта. Многие привычные формы коммерческих, политических или религиозных убеждений могут быть формально одобрены обществом и законами, однако критический анализ показывает, что подобные практики являются манипулятивными техниками. Решающим критерием является то, что люди временно или довольно долго действовали против собственных интересов и вопреки своей воле. Манипуляция преследует интересы манипулятора. Сложный характер явления в рассуждениях некоторых авторов столь же размытую оценку.

Однако далеко не во всех исследованиях такое представление о манипуляции находит свое отражение. «Манипуляция сознанием не всегда носит отрицательный характер, отмечает О.Б. Негодаева, и подчеркивает, - бессознательные образы, используемые в процессе скрытого и направленного воздействия на сознание, могут становиться факторами установления и поддержания социального порядка. В кризисных ситуациях возможно продуктивное использование эффекта переключения эмоций таким образом, что манипуляция бессознательной сферой позволяет регулировать поведение масс в состоянии паники или даже предотвращать ее. Манипулятивные стратегии могут быть использованы сегодня в качестве регулятивных в ситуациях, являющихся кризисными для всех членов общества» [19 С.51].

Рассматривая перспективы управления обществом в условиях перехода к постиндустриальной экономике знаний, А.Обысов приходит к выводу, что «современное общество настолько сложно и многогранно, процессы, происходящие в нём настолько противоречивы, что необходимо применять инструменты манипуляции сознанием – управления человеческой деятельностью – для обеспечения стабильности и развития общества» [21 С. 64].

«Манипуляция в системе развития организации, отмечает А.Э. Нуриджанов, – это далеко не всегда деструктивный феномен. Во многих типологических ситуациях манипуляция выступает эффективной формой коммуникации, направленной на развитие социальной организации. Манипуляция, как и любая другая практика управления, может рассматриваться как средство создания и трансляции социальных благ» [20 С. 109]. Исследователь признает, что манипулятивные технологии в целом устанавливают отношения господства в коллективе, которое унижает человеческое достоинство, однако выделяет манипуляцию мягкую «эффективную» и аморальную деструктивную. Вопрос о том, какими характеристиками будет обладать мягкая манипуляция автор оставляет открытым.

Таким образом, анализ понятийной системы современной российской исследовательской практики показывает, что в научном мире нет единого представления о феномене манипуляции, как этически неприемлемой формы воздействия на человека и сообщество.

Очевидно, некоторые исследователи отождествляют манипуляцию исключительно с технической стороной ее реализации, оставляя без внимания этическую оценку феномена, а именно - рассмотрение граждан как пассивного объекта воздействия. Теория манипуляции как «скрытого управления во благо неразумного большинства» в таком контексте активно преподносится рядом исследователей со времен «Великой Депрессии» в США. И хотя последовательная критика такого подхода в частности проделанная Ноамом Хомским ^[33] относится уже к истории социологической и философской мысли, отголоски этой традиции время от времени можно увидеть в научных и публицистических текстах.

Рассмотрение феномена манипуляции имеет уже многолетнюю исследовательскую традицию. Одна из первых работ «Манипуляция общественным мнением: как и почему?» была опубликована еще в 1928 г Эдвардом Бернейсом ^[32]. Теоретик американской пропаганды исходил из того, что массы инертны и не хотят изменений, а элиты имеют право на осуществление манипуляций, реализуя задачу по преобразованию общества. Фактически он отождествлял скрытое управление и манипуляцию. Скрытое управление, по его мнению, вполне способно гармонизировать социум. Как известно, позже Бернейс разработал концепцию «инженерии согласия», которая в отличии от манипулятивных техник намного больше соответствует демократическим ценностям.

В ходе манипуляции дискурс субъект-субъектный становится субъект-объектным коммуникативным пространством, в рамках которого индивид рассматривается, как пассивный объект воздействия. Подобное взаимодействие деструктивно для общества в стратегической перспективе. Такой подход к феномену манипуляции можно условно обозначить как гуманитарно-философский. Традицию рассматривать манипуляцию всего лишь как технологию управления обществом можно назвать «инженерной».

В настоящее время разными исследователями опубликованы тысячи работ затрагивающих этот феномен. Даже беглый обзор этих текстов в результате складывается в многостраничные монографии. Подходы к феномену манипуляции разных авторов сведены в типологии, схемы и нередко дублируют друг друга. Вот лишь некоторые характеристики и определения, не противоречащие данному исследованию. Ю.В. Пую полагает, что «манипуляция — это вид сложного психологического взаимодействия, направленного на неявное побуждение другого человека к совершению нужных для манипулятора действий» [26 С.25]. И. Князева, рассматривая феномен манипуляции в историческом разрезе, приходит к выводу что, «манипуляция представляет собой специфическую форму духовного управления, которое выражается в форме скрытого, анонимного господства, осуществляемого ненасильственым путем» [16 C. 223]. «Манипуляция как форма скрытого воздействия на сознание, отмечает В.Е.Черникова, - связана с отсутствием свободного волеизъявления индивида и способности принятия им собственных решений. Основной чертой феномена манипуляции является его скрытый характер» [30 С. 141].

Субъект, осуществляющий манипулятивное воздействие на другого, рассматривает собеседника, читателя, слушателя как средство достижения внешних по отношению к нему целей, что разрушает индивида как личность. Подобные коммуникации являются деструктивными.

Необходимо отметить, что реализация любых властных полномочий и/или амбиций по сути является коммуникативной деятельностью ^[28]. Прямой приказ, реализация закона, право на суд в условиях абсолютной власти не подлежит сомнению или обсуждению.

Манипуляция эта такая коммуникативная практика, при которой один субъект осуществляет контроль над другими, как правило, против их воли, преследуя исключительно собственные интересы. В повседневности, как известно, манипуляция вызывает негативное отношение. Считается, что такая практика нарушает фундаментальные права человека на свободу воли и интеллектуальную независимость.

Манипулятивные техники управления понадобились субъектам власти в условиях демократических преобразований, когда возникла необходимость скрыто управлять общественным мнением. Манипуляция устанавливает доминирующее положение одного субъекта над другими при помощи речевого воздействия. Манипулятор всегда преследует только свои интересы в ущерб интересам манипулируемых. Нередко манипуляция является завуалированной формой осуществления властного произвола ^{[5, 23, 24]}. Необходимо иметь ввиду, что определение того или иного социального факта как манипуляции, происходит, как правило, с позиции наблюдателя, например, исследователя, использующего методологию критического анализа. Крайне редко индивид осознает свои коммуникативные усилия как манипуляцию, а еще реже признается в подобных стратегиях публично.

При наличии в деструктивном воздействии односторонней дезинформирующей интенции, данная практика характеризуется, как феномен манипуляции индивидом и обществом. Жертвами манипуляций получатели того или иного сообщения становятся, когда они не в состоянии понять истинные намерения или увидеть полные последствия решения убеждений или действий, пропагандируемых манипулятором. Так происходит, когда у реципиента не хватает специальных знаний, которые могут быть использованы, чтобы противостоять манипуляции. К таким знаниям относятся методы научного и критического анализа информации.

Последовательный критический анализ манипуляций, а затем и преодоление манипулятивных действий возможен в процессе осуществления философских коммуникаций. С точки зрения критического мышления, манипуляции являются сознательными ошибками (уловками) в процессе рассуждения. Намеренное нарушение правил корректной аргументации – основной технический принцип деструктивных обманных коммуникаций. Формы и виды реализации этого принципа получили в современном обществе широкое распространение. Критическое мышление позволяет инициировать коммуникации, противостоящие деструктивным обманным действиям.

Рассматривая суть явления манипуляции, голландский лингвист Т. Ван Дейк призывает учитывать что это: а) социальное явление, при котором осуществляется злоупотребление властью между различными социальными субъектами как коллективными, так и индивидуальными; б) когнитивный феномен, т.к. манипуляция подразумевает «перепрошивку» ментальных представлений реципиентов; в) дискурсивно-семиотический феномен, т.к. она осуществляется посредством текста и аудио-визуальных образов ^[40].

Комплексный анализ конкретного примера, таким образом, должен включать в себя все три подхода, и только в этом случае можно считать критический разбор того или иного кейса осуществленным.

На современном этапе, один из методов массовых манипуляций заключается в придании множественности смыслов (полисемантики) внешне однозначным текстам журналистских сообщений. Формы подачи информации в практике СМИ зачастую взаимодействуют друг с другом, происходит мимикрия одних жанров под другие. При этом содержание манипуляций прячется за внешне корректными сообщениями, адресованными коллективному коммуниканту.

Дело в том, что, как и во властных отношениях, особенность коммуникативных практик СМИ – асимметрия позиций субъекта речи и адресата коммуникативного действия: их мена невозможна. В связи с этим журналистов определяют как «коммуникативную элиту». «Диалог в публицистическом произведении всегда демонстративно двунаправлен, - отмечает Лев Кройчик, - автор моделирует свои отношения с аудиторией, предлагая ей заведомо субъективную оценку объективно существующей реальности: аудитория формирует свое представление об авторе, рассматривая его прежде всего как своеобразного эксперта, но сохраняя при этом за собой право по-своему оценивать реальный мир, соотнося авторскую точку зрения со своей» ^[17].

Впрочем, намного важнее то, что авторы текстов масс-медиа могут публично говорить, в отличие от аудитории – «безмолвствующего большинства», и в некоторых случаях способны на осуществление манипулятивного произвола. Важно заметить, что в теории массовая коммуникация должна стремиться, насколько это возможно, избегать двусмысленности, чтобы исключить повышенную напряженность, связанную с декодированием неопределенных сообщений. Однако на практике, воспринимаемый текст дает возможности разного прочтения в зависимости от того, какие коды для его интерпретации используются. И эта открытость разным интерпретациям – важное свойство текстов массовой коммуникации. По мнению Сержа Московичи, исследование массовых коммуникаций имеет дело с т.н. рассеянными толпами или публикой. В тех случаях, когда средства коммуникации замыкаются в одних руках, возникает новый лидер – публицист. Возникает «фабрика коммуникаций», которая задает «каждой человеческой единице соответствие заданной цели» [18 C. 46].

Причем, неважна видовая принадлежность манипулятивной практики. Независимо от того, является ли текст манипуляцией игровой или целерациональной, его внутренние закономерности, а также определяющие принципы построения, дающие свободу для манипуляций, обладают общими признаками. Жанровые рамки интервью наделяют субъекта манипуляции правом задавать вопросы. Зачастую именно в вопросах реализуются некие властные полномочия публициста, а сама система функционирования в обществе вопросно-ответных процедур является показателем уровня демократичности в развитии общества ^[21].

С развитием электронных СМК усилилась интенсивность воздействия журналистов на массы, поэтому анализ манипулятивных практик неизбежно смещается к рассмотрению внутренних процессов журналистского дискурса. При этом повседневное сознание становится все более фрагментаризованным. Довольно интересный материал для анализа журналистских манипуляций – это, на первый взгляд, наиболее демократический и «беспристрастный» жанр – интервью.

Внутренние законы диалогического текста создают условия не только для эффективного управления респондентом, но и всеми, кто является молчаливыми свидетелями коммуникативной практики интервью, будь то читатель газеты, слушатель радиотрансляции или телезритель. Нередко в публицистическом интервью вопрос выполняет, прежде всего, властно-утвердительную функцию, при этом скрываясь за «внешней» функцией запроса информации. В современной журналистике сформировалась особая коммуникативная практика, принципиально отличающаяся от всех остальных, – публикация интервью в рамках книги-сборника бесед одного интервьюера. Такие сборники публиковали Ф. Медведев, А. Караулов, У. Отт и многие другие авторы. Книги объединяет общая модель их восприятия; вероятно, можно говорить о своеобразном коде публицистического интервью. Не исключено, что с потерей интервью, изданных в рамках сборника той оперативности, которую придавал им автор при первой публикации в газете, возрастает и художественность, т.е. полисемантичность журналистских текстов, которые изначально должны нести информацию, быть однозначными. Hа основе бесед авторы создают метаинтервью, особый дискурс, подчиняя его своему замыслу. Поэтому в их книгах усложнены семантические отношения, возникают элементы обобщения, типизации. Соотношение и взаимодействие большого количества интервью одного автора дает качественный скачок. Перекрестные образы и мотивы стягивают тексты разных интервью в единое целое. Вероятно, полифония как один из принципов философии, литературы и публицистики XX века получает в таких сборниках максимальную степень выражения. В определенном смысле, каждое отдельно взятое интервью в книге-сборнике является своеобразным знаком произведения в целом.

По всей видимости, уже сам факт совмещения в одной книге нескольких интервью устанавливает между ними некое связующее звено, либо это общность обсуждаемых проблем, либо какая-то общая идея, либо образ автора, а возможно, и все в комплексе. Нередко автор такого сборника заставляет своих респондентов вступать в полилог друг с другом, инициирует коммуникативные отношения между своими собеседниками, которых в реальности не было, возникает многоголосица мнений по одним и тем же вопросам, что стягивает все интервью сборника в единое утверждение. В результате, взаимоотношение персонажей с действительностью строится на основе принципов современного кинематографического, "мозаичного" романа. Сложная полифоническая система точек зрения формирует идею сборников интервью. Фразы, сказанные героями, подвергаются монтажу, перестановке, интерпретируются в рамках публицистических утверждений автора, который в полной мере выполняет свою конституирующую роль по отношению к действительности, т.е. уже не является только посредником между информацией и читателем. Сам интервьюируемый уже не просто герой интервью, а персонаж, образ, имеющий признаки художественного образа. Именно поэтому интервью можно понимать как некое итоговое утверждение журналиста – автора окончательного текста. Только вступив в роль творца, преодолев посредническую функцию в процессе передачи информации, журналист становится конститутивным, то есть организующим, "моментом" осуществленной формы. Проще говоря, автор подчиняет материал основной идее, проблеме, из которой вырастает замысел, организующий вокруг себя весь текст.

Высказывания респондента подвергается монтажу, корректировке, перестановке. Поэтому респондент уже перестает быть его исключительным автором. Исходя из теории Х.-Г. Гадамера, утверждающего, что собственные мысли интерпретатора с самого начала участвуют в восстановлении смысла текста, можно восстановить вектор трансформации текста, доходящего до воспринимающего читателя. По всей видимости, текст, высказанный респондентом в ходе интервью, доходит до читателя, пройдя как минимум три этапа интерпретации. Прежде, чем дойти до читателя, высказывание респондента искажается; интерпретируется как минимум три раза. Во-первых, мнение респондента искажается в ходе беседы, так как журналист, выслушивая, уже интерпретирует. Во-вторых, журналист как автор окончательного текста, монтируя, изолируя, интерпретирует материал беседы – как реплики респондента, так и свои реплики. И, в-третьих, при чтении воспринимающий понимает, изолирует смысл окончательного текста интервью, искажая, интерпретируя, понимая его по-своему ^[5].

Основную нагрузку при подаче мнения респондента берет на себя журналист, так как восприятие окончательного текста во многом зависит от его творческой объективности. А читатель в процессе декодирования текста чаще всего выступает, как пассивно воспринимающая личность. Здесь и открывается простор для всевозможных манипуляций. Проще говоря, создается иллюзия действительности для читателя: за диалогом кроется монологическое, по природе, утверждение, за словами респондента скрывается журналист как автор-творец. Возникает специфическое явление, которое можно назвать метафорически как «монодиалог», т.е. имитация диалога, монологическое высказывание внешне оформленное автором как беседа или взаимодействие двух акторов. Массовая культура по всей видимости позаимствовала такую форму представления информации из литературного творчества ^[31]. Частный художественный прием стал масштабным способом организации текста. Ведь основной принцип современного дискурса – множественность точек зрения. "Каждая из точек зрения в тексте претендует на истинность и стремится утвердить себя в борьбе с противостоящими… Так возникает та сложная «многоголосая» структура точек зрения, которая составляет основу современного художественного произведения" [1 С. 59].

Если рассматривать современный информационный дискурс как текст, функционирующий по законам «полифонической эстетики», то можно говорить, что коммуникативное сообщество также стремится к многоголосой структуре точек зрения, однако в этом многоголосье роль «запевалы» часто играет субъект манипуляции.

В современных интернет-коммуникациях, различные формы манипуляции путем фальсификации выгодных точек зрения, монтажа, перестановки получили дальнейшее развитие. Нередко подобные стратегии осуществляются от лица фиктивных комментаторов, несуществующих в реальности «экспертов». Практически ежедневно онлайн СМИ распространяют громкие заявления политических лидеров, содержащие шокирующую информацию, однако впоследствии эти заявления уже в других масс-медиа приходится опровергать ^[25].

Процессы, происходящие в сетевом взаимодействии пользователей различных ресурсов сегодня далеки от идеалов делиберативной демократии. Оставив без внимания процедурные вопросы организации диалога индивиды, ставшие «юзерами» или «топикстартерами» скорее отдалились от процесса взаимопонимания. Высказывания на форумах и в соцсетях зачастую хоть и выглядят, как диалог на самом деле служат выражением собственного монолога. Идея возникновения т.н. «интерактивных монологов» высказывалась еще на заре развития интернет-дискуссий ^[35,41] В результате все чаще высказывания он-лайн приводят скорее к поляризации мнений, чем к общественному консенсусу.

На уровне коммерческой деятельности широко распространенны практики ложных и очерняющих отзывов о том или ином товаре или услуге, т.к. считается, что потребители больше доверяют мнению, высказанному другим потребителем, а не комментарию эксперта, слова которого «оплачены». Масла в огонь подливают сообщения некоторых СМИ о пропагандистах, которые на форумах и в соцсетях, которые пишут тексты под вымышленными именами в пользу той или иной политической силы. Их коммуникативное поведение характеризуется повышенной степенью агрессии, нередко их высказывания скоординированы. Такое явление в сети получило название «атаки троллей». Информационное пространство интернета, переполненное деструктивным контентом зачастую вызывает у людей отторжение любых форм политической коммуникации, идея диалога в результате дискредитируется, усиливается отчуждение граждан от активного политического участия.

Таким образом, структурный анализ некоторых пограничных практик, в частности журналистских интервью, представляется необходимым для осознания гносеологического аспекта манипулятивных коммуникаций. Ее основной смысл – в многоуровневой интерпретации сообщаемого манипулируемому содержания. Форма интерпретации объясняет, каким образом респондент интервью становится фиктивным коммуникатором, а текст, высказанный интервьюируемым в момент беседы, позднее при публикаци наделяется дополнительным содержанием, которое в некоторых случаях становится манипулятивным. Субъект манипуляции совершает интерпретации слов респондента, но эти интерпретации обладают протяженностью во времени. В результате создаются условия для придания уже сообщенному тексту интервью дополнительных смыслов. Однако коллективный коммуникант воспринимает сообщение в целом и не может дифференцировать первоначальный смысл текста и дополнительный. В этом дополнительном тексте и содержится манипулятивное сообщение. Сам текст при этом становится своеобразным «монодиалогом», в котором в форме диалога подано монологическое высказывание.

От других видов общественного воздействия манипуляция отличается сокрытием действительных целей манипулятора от других персон, вовлеченных в манипулятивную коммуникацию. Истинное содержание таких целей тщательно завуалировано. Как правило, при осуществлении манипулятивных задач субъект воздействия опирается на эксклюзивные знания относительно объекта манипуляции. Индивиды на которых направлена манипулятивная коммуникация становятся пассивным объектом воздействия и становятся средством достижения целей, известных лишь манипулятору. Цель манипуляции - активное вмешательство в сферу понятийного аппарата аудитории, осуществление властного произвола. Это деструктивное явление для общества в целом. Методы критического мышления способны выявить манипулятивные сообщения, а также принципы, по которым они организованы. Результат подобной мыслительной деятельности представлен в научной, аналитической деятельности, в текстах медиакритики. Выявление манипулятивных элементов в сообщениях масс-медиа является одной из актуальных практических задач PR-специалиста, социолога, конфликтолога, управленца.