Soviet diplomacy in struggle for the establishment of neighborly relation with the United Kingdom during the 1920’s

Belkovets Larisa Doctor of History professor of the Department of History of State and Law, Constitutional Law at Tomsk State University  630007, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. Sovetskaya, 7, of. priemnaya belkovec@ngs.ru Other publications by this author

Череда «демократических» революций в непосредственном «подбрюшье» России – в странах Ближнего Востока, организованных США и их союзниками, начавшиеся там войны, смены режимов, убийства, террор и другие вызовы заставляют нас обратить свои взоры к историческим истокам этих событий. Это важно сделать ещё и потому, что наше отечество, Российская Федерация как правопреемник СССР, борющаяся за новый правопорядок в мире, обвиняется правящими элитами западных стран в нарушении норм международного права, в покровительстве «недемократическим» правительствам в Иране, Сирии и др., в оказании им военной и другой экономической помощи. Под таким же соусом были уничтожены так называемые «антинародные» лидеры в дружественных с нами странах – Ираке и Ливии. Теперь в этих странах царят террористы ИГИЛ, наводя ужас и страх на мирное население, и уже не тысячи, а миллионы беженцев наводняют Европу. Против нас выстроен антирусский фронт покруче антисоветского фронта, в котором объединялись тогдашние недруги Советской России. Как теперь, так и тогда, они пытались её сломить, изолировать блокадой (санкциями), формировали антисоветские (контрреволюционные) правительства (оппозицию), вводили в нашу страну свои интервенционистские войска. России (СССР) помогла выстоять в этой борьбе стойкость, выдержка и компетентность советской дипломатии, а также поддержка и дружба многих народов и стран, в том числе стран Востока.

Размышления о «мировой революции». Несмотря на широкое распространение в Европе социалистических идей (вспомним бродивший по Европе «призрак коммунизма» К. Маркса и Ф. Энгельса), капитализм как общественный строй и после победы российской революции продолжал демонстрировать значительные потенции своего развития, особенно в своих наиболее развитых звеньях. Не случайно, что уже в 1919 г., в разгар Гражданской войны и вооружённой иностранной интервенции, в статьях и выступлениях В. И. Ленина, в партийных и правительственных документах, стал обнаруживаться постепенный отход от идеи «мировой революции». В соответствии с ней невозможным считалось закрепление успеха революции в России без ниспровержения власти капитала в ряде развитых капиталистических стран. С победой в Гражданской войне в жизни советского государства началась, по определению Ленина, такая полоса, «когда наше основное международное существование в сети капиталистических государств отвоёвано» ^[1]. Но становилось ясно и то, что надежды на мировую революцию не оправдались. Молодой советской республике предстояло «строить социализм» в одиночку, в условиях капиталистического окружения.

Руководство советской страны, выходившей из Гражданской войны, учитывало также появление в стане буржуазии некоторых признаков отхода от огульного непризнания Советской России и стремления, например, части английских деловых кругов к более реалистичному подходу в отношении возможных контактов с Москвой. «Так или иначе, «международная буржуазия», считал В. И. Ленин, будет вынуждена, в силу объективных экономических закономерностей и обстоятельств, вступить на путь сношения с нами». Уже в декабре 1919 г., выступая на VIII конференции РКП (б), народный комиссар по иностранным делам Г. В. Чичерин констатировал: «Крупная часть правящих кругов Антанты пришла к осознанию необходимости примириться с Советской Россией». «Наш лозунг был и остаётся один и тот же: мирное сосуществование с другими правительствами, каковы бы они ни были. Сама действительность привела нас и другие государства к необходимости создания длительных отношений между рабоче-крестьянским правительством и капиталистическими правительствами» ^[2].

Лёд тронулся. Контакты между английским представителем и советским уполномоченным в Копенгагене, начавшиеся в январе 1920 г., закончились подписанием 11 января 1920 г. соглашения об обмене военнопленными. Англия обязалась содействовать возвращению на родину всех русских военнопленных, в том числе и тех, которые находились в других странах. 16 января Верховный совет Антанты принял решение о снятии блокады с России и о возобновлении обмена товарами на основе взаимности между Россией и союзными и нейтральными странами. Но поскольку это не означало «перемены в политике союзных правительств по отношению к Советской России», т. е. признания советского правительства, торговлю должны были вести кооперативные организации. Им разрешалось ввозить в Россию одежду, лекарства, сельскохозяйственные машины в обмен на лес, зерно и другие сырьевые ресурсы.Тогда же советскому правительству удалось закупить в Англии и отправить в Россию медикаменты, продовольствие и семена.

В феврале 1920 г. делегация советских кооперативов (Центросоюза) приступила к переговорам о восстановлении торговых отношений с некоторыми фирмами Западной Европы и США. В состав торговой делегации в Лондоне были включены Л. Б. Красин, М. М. Литвинов, В. П. Ногин и работник Центросоюза С. З. Розовский. Переговоры шли трудно, поскольку ещё не остыли интервенционистские страсти. Англия к тому же требовала отказа советского правительства от «поддержки враждебных ей стремлений в странах Востока», а Россия – прекращения поддержки Польши, которая вела в это время войну против Советской России.

В. И. Ленин о тактике переговоров с Англией. Выступая с докладом о концессиях на фракции РКП (б) VIII съезда Советов 21 декабря 1920 г., В. И. Ленин обстоятельно охарактеризовал сложившуюся на переговорах ситуацию: «Товарищ, который задает вопрос о восстановлении торговых отношений с Англией, спрашивает, почему задерживается подписание соглашения с Англией? Я отвечаю: задерживается потому, что английское правительство колеблется. Большинство торговой и промышленной буржуазии Англии стоит за восстановление сношений и ясно видит, что делать шаги, поддерживающие войну, это значит рисковать чрезвычайно и ускорить революцию. Вы помните, как во время нашего похода на Варшаву английское правительство пригрозило ультиматумом и сказало, что даст приказ флоту двинуться против Петрограда. Вы помните, как вся Англия покрылась «комитетами действия», и меньшевистские вожди английского рабочего класса заявили, что они против войны, что они этой войны не допустят. С другой стороны, реакционная часть английской буржуазии и придворная военная клика стоят за продолжение войны. Нет сомнения, что их влиянию и надо приписать, что подписание торгового соглашения задерживается» .

Чтобы преодолеть «сильнейшее придворное и военное влияние в Англии», работающее против соглашения, советская сторона для достижения цели – «получить торговое соглашение» – использовала тактику «максимальной уступчивости». Восстановление народного хозяйства требовало «как можно скорее начать товарообмен», закупить «необходимые машины» для транспорта, промышленности, электрификации. «Это для нас важнее всего, – считал глава правительства – создать основы для экономической независимости от капиталистических стран. Если мы это получим, то за несколько лет мы так укрепимся, что даже на худой конец, если через несколько лет будет военная интервенция, она сорвется, потому что мы будем сильнее, чем теперь». Ленин полагал, что в борьбе, «давно идущей в Англии по отношению к нам, мы выиграли уже тем, что получили от представителей злейшей капиталистической эксплуатации людей, которые стоят за политику восстановления торговых отношений с Россией». «Наш прямой интерес и наш прямой долг поддержать всё то, что способно усилить партии и группы, стремящиеся к заключению с нами этого договора».

Но был ряд спорных вопросов, в решении которых советское правительство уступить не могло. Один из них – отношение к III Интернационалу, образованному в марте 1919 г. На II его конгрессе в июле 1920 г. была поддержана твёрдая позиция Советской России, что Коммунистический Интернационал не является учреждением правительственным. Это открыло дорогу в него коммунистическим партиям многих стран, открыто признавших московские условия его деятельности. Понимая «разумом» нелепость попытки восстать против III Интернационала, буржуазия Англии попыталась всё же поставить советскому правительству серьезный ультимативный вопрос — «потрудитесь расквитаться с Коммунистическим Интернационалом». Ленин считал это «недопустимой вещью»: «Но то, что они напирают на это, показывает, где у них сапог жмёт ногу и что им не нравится в нашей политике. Но мы и без этого знали, что в нашей политике им не нравится».

Другой вопрос, который тревожил Англию, это Восток. Англия требовала, чтобы Россия ничего не предпринимала против её интересов на Востоке. «Мы охотно готовы дать такое обязательство, – считал Ленин. Например, съезд народов Востока, коммунистический съезд, состоялся в Баку, в Азербайджанской независимой республике, а не в РСФСР. Изобличить нас в том, что мы предпринимаем что-нибудь против интересов Англии, английскому правительству не удастся. Не зная хорошо нашей конституции, они смешивают иногда Азербайджанскую республику с Российской Советской республикой. На этот счет наши законы точны и определённы, опровергнуть лжетолкования английских министров можно легко. Однако разногласия на эту тему продолжаются, и около этих двух больных пунктов ходят Красин с министрами».

«Наша политика в Центральном Комитете идет по линии максимальных уступок Англии. И если эти господа думают поймать нас на каких-либо обещаниях, то мы заявляем, что никакой официальной пропаганды наше правительство вести не будет, никаких интересов Англии на Востоке мы трогать не намерены. Если они надеются сшить себе на этом шубу, пусть попробуют, мы от этого не пострадаем». Советское правительство пыталось при этом воспользоваться «запутанными», по выражению Ленина, отношениями Англии с Францией. «С одной стороны, Англия с Францией находятся в Лиге наций и обязаны действовать вместе. С другой стороны, при всяком обострении они вместе не действуют. Когда тов. Каменев был в Лондоне и вел переговоры вместе с Красиным, это обнаружилось с ясностью. Франция была за то, чтобы поддержать Польшу и Врангеля, а английское правительство заявило: «Мы с Францией не пойдем».

Следует признать, что указанные расхождения во взглядах на послевоенное устройство Европы между державами Согласия, Францией и Англией, возникли сразу после победы их над «центральными державами». Главным яблоком раздора стала поверженная Германия. В течение всего 1919 г. Франция неутомимо добивалась окончательного её сокрушения. Так, маршал Фош, глава военной организации стран Антанты, в командном вагоне которого было подписано Компьенское перемирие, пытался доказать своим «коллегам», что Германия – республика ещё опаснее для сохранения всеобщего мира, чем Германия – империя. Он предупреждал о возможном распространении «духа прусского милитаризма», которым проникнут весь германский народ, на республиканское правительство. Единственную гарантию против угрозы новой войны он видел в установлении по Рейну западной границы Германии, от Швейцарии до Голландии, оккупации союзными войсками левого берега, и рейнских мостов, а также подчинение немецкого населения таможенному режиму, общему с соседними западными государствами. Только такая мера, полагал французский маршал, могла предотвратить неожиданное нападение немцев и обеспечить безопасность «демократических государств» – Бельгии и Франции. Но такого усиления Франции на территории, занимающей половину Западной Европы, Англия не могла допустить ни в коем случае ^[3].

Уже в это время Ленин выступил с идеей концессий, которые для Англии, как он считал, были более приемлемы, чем для Франции, ещё мечтавшей о получении долгов. «В Англии об этом перестали думать сколько-нибудь деловые капиталисты. И с этой стороны нам выгодно использовать рознь между Англией и Францией. Ради того, чтобы затруднить Англии и Франции военный союз против нас, Россия не отказывалась и от известного риска. Он был оправдан как способ предотвращения новой войны против союза Англии с Францией, которая «принесёт нам, даже при условии, что мы окончим её вполне победоносно, также как окончили теперь с Врангелем, колоссальные тяготы, затруднит наше экономическо-хозяйственное развитие, ухудшит положение рабочих и крестьян. Поэтому мы должны идти на всё, что принесет нам менее убытков. А что убытки от концессий — ничто, по сравнению с тем, чем оказалась бы задержка нашего хозяйственного строительства и гибель тысяч рабочих и крестьян, если не удастся противостоять союзу империалистов, — это ясно. И одним из таких средств противостоять их союзу есть переговоры с Англией о концессиях. Такова политическая сторона вопроса».

В марте 1921 г., после бурных дискуссий, делегаты X съезда приняли резолюцию о переходе к новой экономической политике, подтвердив необходимость вступать в общение с капиталистическими странами «на основе взаимных обязательств политического и торгового характера». Съезд поставил перед советской внешней политикой задачу превратить завоеванную новую мирную передышку в длительный мир, вывести страну из состояния внешнеполитической и экономической изоляции и установить «постоянные мирные отношения со всеми государствами» ^[4]. 1921 год и войдёт в историю Советской России как год начала налаживания деловых отношений с капиталистическими державами Европы.

Торговое соглашение с Англией. Тактика ведения советским правительством переговоров с Англией увенчалась успехом. 16 марта 1921 г. советско-английское торговое соглашение было подписано. Правительства Советской России и Великобритании взаимно обязывались: воздерживаться от всяких враждебных действий и пропаганды друг против друга; подданные того и другого государства получали право вернуться на родину; между договаривающимися сторонами возобновлялись торгово-политические отношения; в этих целях они взаимно обменивались торговыми представительствами. Правительство Великобритании обязывалось не предпринимать никаких действий для завладения золотом, имуществом и товарами, принадлежащими советскому правительству; со своей стороны правительство Советской России в особой декларации, приложенной к договору, выражало готовность уплатить в будущем соответствующие возмещения тем частным лицам, которые поставили товары или оказали другие услуги России. Впрочем, при этом имелось в виду, что разрешение этих вопросов последует по заключении общего мирного договора ^[5].

Торговое соглашение от 16 марта 1921 г. означало, что британское правительство де-факто признало Советскую Россию, о чём 23 марта 1921 г. Ллойд Джордж официально объявил в Палате общин, хотя между обеими странами и оставались открытыми спорные вопросы. Вскоре деловые отношения между обеими странами подтвердили такое признание, о чём свидетельствует следующий факт. Ещё в конце 1920 г. глава советской торговой делегации в Лондоне Красин продал лес Джемсу Сагору и Ко. Английское лесопромышленное предприятие — общество «Лютер» — оспорило эту сделку, заявив, что проданный лес раньше принадлежал ему и был конфискован советским правительством. Компания «Сагор», не отрицая факта прежней принадлежности леса «Лютеру», со своей стороны заявляла, что советское правительство конфисковало лес на основании своего декрета от 20 июня 1918 г. В декабре 1920 г. судья вынес решение по делу Сагора: «Так как британское правительство не признало советского правительства, то декреты последнего не имеют силы перед лицом английского закона», и торговая сделка о лесе была признана недействительной. Но компания «Сагор» перенесла дело в апелляционный суд, и он 12 мая 1921 г. отменил первое решение, ссылаясь при этом на разъяснение Министерства иностранных дел, что Англия признала советское правительство фактическим правительством России (выделено автором – Л. Б.) ^[6]

Однако претензии Англии к России, к Советскому Союзу как правопреемнику Российской империи, связанные с уплатой долгов и с отменой национализации собственности иностранных граждан в СССР, продолжали сохраняться. Правительство Англии, вне зависимости от его партийной принадлежности, продолжало вести целенаправленную политику по формированию нового антироссийского блока из своих восточноевропейских и азиатских сателлитов. То и дело возникали разного рода враждебные выпады против России, свидетельствовавшие о непрочности англо-советских отношений. Так, летом 1923 г. произошёл инцидент, связанный с назначением Х. Г. Раковского официальным агентом советского правительства в Лондоне. Уже получивший агреман английского правительства, он стал объектом яростной кампании в Палате общин и в консервативной печати, обвинивших его в том, что он в годы войны вёл агитацию против союзников, за которую был выслан из Франции, а затем организовал «избиение» белых на Украине. Масла в огонь подлила заметка рижского корреспондента парижской эмигрантской газеты «Последние новости». Он указал на заявление Раковского на заседании украинского ВУЦИКа, что едет в Англию как глава торгового представительства не с целью руководить торговыми операциями, а для того, чтобы следить за положением и не упустить момент для вмешательства в английские дела III Интернационала. К тому же, и в своей книге, изданной в Харькове в 1923 г. «Россия и Англия» он, якобы, энергично агитировал против Англии. Г. В. Чичерину удалось убедить англичан в необоснованности всех выдвинутых против советского представителя измышлений. 1 сентября газета «Известия» сообщила об отказе английского правительства от своих против него возражений. Но признание СССР в 1923 г. проводившим антисоветскую политику консервативным правительством Керзона не состоялось, хотя сторонники признания в Англии были. Таковым оставался Ллойд Джордж, который видел в Советской России некий противовес гегемонии Франции на материке и упрекал английскую дипломатию в затягивании этого насущного для Англии вопроса. Он признавал, что «Россию нужно было признать немедленно после того, как Франция заняла Рур», т. е. в начале 1923 г. ^{[7, c. 291]}.

Признание СССР Англией. Один из инициаторов военной интервенции в Советскую Россию, лорд Керзон получил известность как автор так называемой «линии Керзона», которая была рекомендована в декабре 1919 г. Верховным советом Антанты в качестве восточной границы Польши, ущемлявшей интересы России. Во время советско-польской войны в июле 1920 г. нотой советскому правительству он требовал остановить наступление Красной Армии на этой линии. 8 мая 1923 г. Народному Комиссариату по иностранным делам СССР была вручен ещё одна нота – «ультиматум Керзона», содержавший угрозу полного разрыва отношений с СССР. Он обвинял советское правительство в нарушении условий англо-русского торгового договора 1921 года, прежде всего, в части о недопущении антибританской пропаганды на Востоке: нота утверждала, что российские политические агенты в Персии, Афганистане и Индии, с которыми Россия устанавливала добрососедские отношения, продолжают вести подстрекательскую кампанию против Британии.

Но правительство Керзона пало после выборов в Палату общин, а с ним сошёл со сцены и сам Керзон, умерший в 1925 г. и лишь ненадолго переживший свою политическую смерть. К власти в Англии пришло новое правительство лейбористов. Премьер-министром и министром иностранных дел стал лидер партии Рамсей Макдональд. Новый премьер уже в период предвыборной кампании провозглашал в качестве одного из первых пунктов свой программы, которую активно поддерживали избиратели, требовавшие признания СССР, установление с Советским Союзом дипломатических отношений. Это позволило бы новому правительству с полным правом рассматривать затем претензии Англии к России, связанные с уплатой долгов и с отменой национализации собственности иностранных граждан. Признания СССР требовали не только широкие массы, и особенно рабочий класс Англии, но и деловые и торговые круги, грезившие об обширных русских рынках. Наконец, у правительства Макдональда вызывало серьёзные опасения развитие национально-освободительного движения в странах Востока, находившегося под воздействием «большевистской пропаганды», реагировать на которое можно было официальным путём, лишь установив дипломатические отношения с СССР.

2 февраля 1924 г. британским официальным агентом в Москве Ходжсоном, в качестве комиссара представлявшим летом 1919 г. интересы Англии в правительстве Колчака и готовившим его признание, приуроченное к моменту взятия Москвы Деникиным,на имя народного комиссара по иностранным делам Г. В. Чичерина была послана нота. В ней заявлялось, что правительство Великобритании «признаёт Союз Советских Социалистических Республик как правительство де-юре тех территорий бывшей Российской империи, которые признают его власть». Было высказано пожелание заключить в целях развития дружественных отношений между двумя странами конкретные практические соглашения, для чего советское правительство должно было направить в Лондон своих представителей для выработки англо-советского договора. «Предварительные переговоры» должны были устранить «технические затруднения», возникающие при признании советского правительства, на чём настаивали чиновники и эксперты Министерства иностранных дел. Ибо, как они полагали, вопрос заключался не только в том, чтобы «Европа признала Советскую Россию, а, наоборот, чтобы Россия признала Европу» ^{[5, c. 383]}.

В ходе переговоров, растянувшихся на несколько месяцев, предъявляя российской стороне разного рода претензии и затягивая их с целью добиться желаемых уступок, английская сторона так и не дала согласия обменяться послами. В ноте Рамсея Макдональда от 2 февраля 1924 г. было объявлено лишь о назначении поверенного в делах впредь до назначения посла. К такому способу представительства – через постоянных поверенных в делах – в те времена часто прибегали при охлаждении отношений либо при возобновлении дипломатических отношений после войны. Тем не менее, своему дипломатическому представительству, пребывавшему в Москве в период 1924 – 1927 гг. и возглавлявшемуся поверенным в делах, Англией было присвоено название «британская миссия». В НКИД считали это политическим жестом, знаменовавшим враждебное отношение к советскому правительству ^{[8, c. 85]}. После войны так называемые «комиссары», возглавлявшие «миссии», направлялись Англией и Францией также и в бывшие губернии России, государства Прибалтики. Так что «комиссары в чёрных кожаных тужурках» – вовсе не были изобретены большевиками, а появились гораздо раньше, причём в Англии.

В результате переговоров 8 августа 1924 г. текст общего договора между Великобританией и СССР и новый торговый договор были разработаны. Торговый договор, заменивший собой англо-советское торговое соглашение от 16 марта 1921 г., устанавливал для обеих сторон режим наибольшего благоприятствования. Статьёй 2 договора правительству Советского Союза предоставлялось право «вести торговые операции либо непосредственно через своего торгового представителя, либо через какие-либо организации и учреждения, находящиеся под контролем этого (советского) правительства, либо иначе». Тем самым английское правительство признало монополию советской внешней торговли. Соответственно этому главе торгового представительства и членам последнего в Англии обеспечивались дипломатические привилегии вплоть до экстерриториальности служебных помещений. Для граждан обеих сторон договором гарантировался национальный режим «во всём, что касается владения, неприкосновенности и права распоряжения собственностью». В заключение определялись условия, на которых положения договора могут быть распространены на доминионы, колонии, владения и протектораты Великобритании.

Важнейшей частью договора была статья о претензиях и о займе. Вопрос о довоенных долгах разрешался компромиссом на основе взаимных уступок. Советское правительство соглашалось на известных условиях, при предоставлении ему Англией займа, частично удовлетворить британских держателей довоенных займов. В свою очередь британское правительство признало, что такой шаг со стороны СССР не может быть истолкован как отказ от декрета 1918 г. «Об аннулировании государственных займов» ^[9], что означало бы открыть дорогу к предъявлению аналогичных претензий другими кредиторами. Что касается вопроса о военных займах Англии царскому и Временному правительствам, то он, как и ранее, связывался в договоре с вопросом о советских контрпретензиях за ущерб, причинённый контрреволюцией, и оба эти вопросы были сняты с повестки дня на неопределённое время.

Попытка Великобритании повернуть ход истории вспять

Отношения портятся. Обещание Макдональда гарантировать долгосрочный заём Советскому Союзу, большую часть которого правительство СССР собиралось потратить на закупку машинного оборудования и других товаров, необходимых для восстановления российской экономики, а также и на компенсации концессий бывших владельцев национализированной в СССР собственности из числа английских граждан, вызвало бешеную реакцию противников заключения договора. В ход была пущена фальшивка, сфабрикованная в кругах русской белогвардейской эмиграции, под названием «Письма Зиновьева», приписываемая председателю исполкома Коминтерна Григорю Зиновьевы, который, якобы, предлагал английским коммунистам активизировать подрывную работу в армии и на флоте с целью подготовки собственных кадров для грядущей гражданской войны. Документ этот сыграл свою роль в качестве избирательного маневра консерваторов и помог им свалить правительство Макдональда. Британский премьер, имея возможность без труда установить происхождение фальшивки, не только не сделал этого, но и разразился резким письмом к советскому послу в Англии. Советскому правительству в нём были предъявлены самые тяжкие обвинения в подготовке «насильственного ниспровержения» существующего в Англии строя ^{[5, c. 391]}. На волне антисоветской истерии фальшивка, которая, как о том писала позднее газета «Манчестер Гардиан», была изготовлена в Берлине ^[10], оказала весьма плохую услугу самому Макдональду. В процессе избирательной борьбы она стала главным козырем консерваторов против лейбористов, потерпевших поражение на парламентских выборах. Пришедший к власти консервативный кабинет Стэнли Болдуина отказался от ратификации англо-советских договоров.

Отношения консервативного правительства Англии с советским правительством оказались окончательно испорченными в результате грандиозной забастовки горняков 1926 г., когда оно обвинило Советы в подстрекательстве горнорабочих к выступлению. Нарушением договора 1921 г. был признан также отказ советского правительства «запретить рабочим СССР» оказывать материальную помощь голодающим семьям забастовщиков, которую осуществляли профсоюзы СССР. Советское правительство предпринимало неоднократные попытки уладить разногласия путём переговоров, предлагая проведение экспертиз или привлечение третейского суда для признания обвинений в антианглийской пропаганде бездоказательными и голословными, но каждый раз встречало с другой стороны яростное противодействие. «Мы протягиваем Англии руку миролюбия, но эта рука повисает в воздухе», – так характеризовал ситуацию народный комиссар по иностранным делам Г. В. Чичерин в заявлении представителям прессы в Берлине 6 декабря 1926 г. ^{[5, c. 479]}.

Более того, британское правительство намеренно вело отношения к разрыву и «делало всё от него зависящее для постоянного сохранения отношений в напряжённом состоянии и для дальнейшего их обострения, ставя себе конечной целью полный разрыв этих отношений и, возможно, даже вооружённое нападение на Советский Союз» ^[11].

Сторонникам разрыва отношений с СССР удалось сформировать сильную антироссийскую партию в английском парламенте. В неё входили главы компаний, не связанные с англо-советской торговлей, колониальные круги, прежде всего, владельцы капиталов, инвестированных в Китае, Индии, других странах Востока. По-прежнему не теряли надежды выбить из Советской России долги царского правительства бывшие кредиторы и владельцы предприятий, национализированных декретами советской власти. К «Ассоциации британских кредиторов» примкнул в это время Генри Детердинг, глава «Ройял-датч шелл», владевший значительным числом нефтяных предприятий в императорской России и скупивший акции выехавших за границу русских промышленников. Огромные денежные ресурсы обеспечили группе кредиторов действенное влияние на правительство консерваторов. Играли роль и позиции крупных землевладельцев, весьма заинтересованных в вытеснении с английского рынка недорогих высококачественных сельскохозяйственных продуктов из СССР ^{[5, c. 478]}.

Нотная переписка дипломатов. Советское правительство, зная о деятельности международной организации кредиторов, не возражало против обсуждения с правительствами западных стран вопроса о царских долгах и компенсации за них, но связывало возможность решения проблемы с получением от них долгосрочных кредитов. Кстати, именно во время обострения отношений с Англией советское правительство активно дискутировало по вопросу о долгах с правительством Франции на двусторонней конференции, которая привела к сближению советской и французской точек зрения. Очевидно, поэтому Франция не одобрила позицию Англии в описываемом конфликте с СССР ^{[5, c. 481]}.

Однако политика английских консерваторов последовательно вела к разрыву торговых и дипломатических отношений с СССР. В кулуарах парламента, в речах, звучавших на митингах, министры (О. Чемберлен, У. Черчилль и др.) открыто призывали покончить с советско-английской «дружбой». В заявлениях и нотах английского правительства Советскому Союзу была практически объявлена «дипломатическая война».

Именно в это время и появилась та, пользующаяся особой известностью нота министра иностранных дел Джозефа Остина Чемберлена от 23 февраля 1927 г., которая обвиняла советское правительство в нарушении торгового соглашения 1921 г. и пока ещё только угрожала разрывом дипломатических отношений. В ноте содержалось требование к СССР прекратить «антианглийскую пропаганду» и военную поддержку революционного гоминьдановского правительства в Китае, а также выполнить обязательные условия, предъявленные министерством накануне, 18 февраля, среди которых вновь фигурировало признание царских долгов.

Ответные действия советского правительства хорошо известны. Они вошли в историю под названием «Наш ответ Чемберлену», хотя опубликованная 27 февраля в «Правде» статья называлась «Наш ответ на английскую ноту». Имя английского министра было упомянуто в заметке «Правды» от 2 марта: «Привет Кантону! Вот наш ответ Чемберлену!». Ответная советская нота, вручённая 26 февраля 1927 г., проникнутая спокойствием, выдержкой и чувством достоинства, ещё раз подтвердив несостоятельность английских обвинений, окончательно рассердила английское правительство, убедившегося в невозможности запугать СССР таким способом. Возникает вопрос, что явилось главной причиной столь явного проявления возродившейся вражды и ненависти по отношению к советской стране, что объединялось правительственными кругами Великобритании понятием «антибританская пропаганда», которая их «мучила» с 1920 г.?

«Антибританская пропаганда». Очевидно, на первое место надо поставить самостоятельную внутреннюю политику России. Советское правительство не желало сдавать позиции, которые Российское государство героически отстояло в борьбе со своими внутренними и внешними противниками. Оно открыто провозглашало принцип невмешательства во внутренние дела, который был своего рода гарантией против попыток – «в новой форме» – «заставить нас отказаться от нашего социалистического строя: национализации крупной промышленности, национализации земли, монополии внешней торговли и нового социалистического законодательства». Об этом говорил глава делегации СССР на англо-советских переговорах в апреле 1924 г. ^{[5, c. 387]}. Cами эти «достижения» советской власти для английских буржуа, банкиров и промышленников, испытывавших в это время сильное давление со стороны жаждущих улучшения своего положения трудящихся, коммунистов, английских тред-юнионов и либеральных кругов, могли быть квалифицированы как «антибританская пропаганда».

Раздражающие успехи внешней политики СССР на Востоке. Но ещё большее неприятие у английских правящих кругов вызывала внешняя, прежде всего восточная политика советского правительства, открыто провозгласившего суверенитет и независимость целого ряда государств, а также и законность их требований равноправия с другими странами. В Англии не могли заявить об этом открыто, что означало бы окончательный подрыв своего авторитета у народов Востока. Поэтому и истолковывали её как пропаганду против Великобритании. Так же оценивалось ими и всякое проявление в СССР сочувствия к угнетённым народам и классам.

Что касается Российского государства, то оно и не скрывало, что в своих отношениях с восточными странами исходит из положения о необходимости способствовать их освобождению от «гнёта империализма». Строя свои отношения с ними, оно, в противовес «империалистическим государствам», и Англии, в первую очередь, не искало в них для себя каких-либо территориальных или других преимуществ. «На всём Востоке, вплоть до Дальнего Востока, наша политика одна, – говорил Г. В. Чичерин, – национальное освобождение азиатских народов, без вмешательства в их дела… Наша политика на Востоке… есть исключительно политика национального освобождения всех народностей». В середине 1920-х гг. эта политика достигла значительных успехов. Советскому Союзу удалось не только нормализовать отношения с рядом восточных государств, но и заключить с ними взаимовыгодные торговые и союзные договоры. Парад признаний советской страны продолжался. В первую очередь можно говорить об отношениях с Афганистаном, который 31 августа 1926 г. заключил с СССР договор о нейтралитете и взаимном ненападении, открыв тем самым новую страницу в развитии добрососедских отношений между двумя странами. Сила договора с Афганистаном состояла в том, что он не только обязывал стороны соблюдать нейтралитет в случае войны или военных действий между одной из договаривающихся сторон и одной или несколькими третьими державами. Исключалась возможность нападать друг на друга и принимать участие во враждебных друг другу военных или политических коалициях, финансовом или экономическом бойкоте ^[12].

Аналогичный договор был заключён к этому времени с Турцией (декабрь 1925 г.). В 1926 – 1927 гг. шли активные переговоры о таком же договоре с Ираном, который и был заключён, вопреки всем действиям «европейских держав», пытавшихся, по словам главы персидского государства Реза-шаха, «сорвать советско-персидскую дружбу». Интересы же Персии, – считал он, – «лежат как раз в том, чтобы эту дружбу укреплять» ^{[5, c. 476]}.

Руководствуясь в отношении стран Востока принципами равноправия, уважения их суверенитета и независимости, принципами мира и дружбы с народами, боровшимися за самостоятельное развитие, СССР снискал у них признание не только как государство, не имеющее против них никаких агрессивных намерений, но и как своеобразная опора в борьбе за свою полную самостоятельность. Именно это обстоятельство и было главным раздражителем для британских консерваторов, не отказавшихся от идеи создания антироссийского фронта на Востоке.

Особенно не могут быть признаны обвинения советского правительства в инспирировании революционных событий в Китае. Они скорее абсурдны, если учесть всю мощь развернувшегося в этой стране национально-революционного движения. Оно и было «законным выражением неизбежного и мощного исторического процесса создания национального китайского государства», которому никакое другое государство не могло ни помешать, ни поспособствовать. Тем не менее, английская дипломатия в своей попытке создания нового, направленного против СССР блока, попыталась спровоцировать военный конфликт Китая с СССР. Поводом к нему должен был послужить налёт китайской полиции на здание Полномочного представительства СССР в Пекине.

Отменяем институт капитуляций. Дипломатия западных держав использовала его в отношениях со странами Востока в течение столетий. Он помогал ей хозяйничать в них и навязывать им свою волю. «Капитуляциями» стали называться консульские договоры, заключаемые между христианскими и мусульманскими монархами в XV – XVI веках. Капитуляции значительно увеличили силу и влияние консулов европейских стран в Азии. Так, капитуляции, подписанные в середине XV в. Генуей, Венецией и Францией с Турцией, предоставили консулам право гражданской и уголовной юрисдикции над своими гражданами. Вскоре европейские государства добились сохранения привилегированного положения своих консульств путем заключения таких капитуляционных договоров, которые предоставляли их консулам прежние преимущества в одностороннем порядке. Создание привилегированных условий иностранным гражданам, освобождение их от налогового и таможенного обложения и изъятие их из местной юрисдикции было легализовано. Появилось существенное отличие правового положения консулов в восточных и западных государствах. Иностранные консулыимели право осуществлять гражданскую, административную и уголовную юрисдикцию в отношении своих граждан, обладали консульской юрисдикцией. Европейскому консулу были подсудны все дела их соотечественников, а также и те, в которых одной из сторон был подданный восточного государства. Иностранные европейские граждане, находившиеся под юрисдикцией своего консула, не подчинялись местной власти. Всё это открывало сильным государствам широкие возможности для вмешательства во внутренние дела слаборазвитых стран ^[13].

С закреплением в международном праве принципа государственного суверенитета и упрочением централизованной власти консульская юрисдикция в Европе была отменена. Но на Востоке консульский институт не претерпел существенных изменений, и вопросы юрисдикции сохранялись у консулов в странах Азии и Африки. Более того, европейские государства стремились не только сохранить, но и расширить юрисдикцию своих консулов в мусульманских государствах путём заключения неравноправных капитуляций, обосновывая тем, что ни законодательство, ни судебная и исполнительная власти не предоставляли в момент подписания капитуляций достаточных гарантий для подданных европейских государств в отношении личной безопасности и собственности. Европейский консул в азиатской стране по его праву на внеземельность (экстерриториальность) приравнивался к дипломатическому представителю. Европейские дипломаты и консулы имели право на конвой из солдат своей армии, В рамках капитуляционного режима в ряде стран признавалось законнымпредоставление убежища политическим преступникам (во время обострения политической обстановки на Балканах, в Испании, Греции).

Восточные государства на протяжении долгих лет добивались отмены режима капитуляций и консульской юрисдикции. К примеру, в результате буржуазной революции в Японии режим капитуляций был прекращён в 1899 г. Но в целом этот режим был отменен только в 20-е – 60-е годы XX века. Застрельщиком в этом деле стала Советская Россия. В обращениях советского правительства: «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» от 3 декабря 1917 г.; «К рабочим и крестьянам Персии» от 27 июля и 30 августа 1919 г.; к китайскому народу и правительствам южного и северного Китая от 25 июля 1919 г. провозглашался отказ от неравноправных договоров и консульской юрисдикции.

Ещё до принятия в 1926 г. Консульского устава СССР в инструкции консулам РСФСР, утверждённой Народным комиссаром по иностранным делам 6 апреля 1921 г. ^[14], отсутствовало какое бы то ни было упоминание о консульской юрисдикции. Эту особенность правового акта, отмеченную её современниками, известный специалист в области международного права Е. А. Коровин объяснял всей восточной политикой Советской России (СССР), «с принципиальным её отказом от режима капитуляций и всех прочих традиционно капиталистических посягательств на свободное самоопределение азиатских народов» ^[15]. Другой советский правовед, профессор А. Ладыженский, видел в этом не упущение, а сознательный пропуск, так как Советская Россия «отказалась от всяких привилегий экстерриториальности в Азии». «Этим она устранила одно из существеннейших препятствий нашему согласию с восточными соседями, хорошо знавшими, каким было это право в применении колониальных держав». Такие препятствия, считал он, возникали с первых же дней «нашей» консульской политики, поскольку уже тогда Россия не во всём подражала Европе и пыталась преодолевать негативные последствия её консульской практики. Так, в Персии на предложение русского посла Волынского учредить консульство, глава государства Мат-и-Девлет ответил, что он не понимает желания России и разыграл сцену. Он представился, согласно донесению Волынского, «всякого скота глупее и таким дураком, что ни дачею (взяткою), ни дружбою, ни рассуждением подойти невозможно». В конце концов, однако, России удалось «убедить» персов, и русские дипломаты Аврамов с Баскаковым были отправлены в качестве представителей. С Китаем же соглашение, несмотря на все старания посла Владиславлева, тогда так и не состоялось» ^[16].

Институт этот был признан в Советской России явлением, радикально противоречащим понятию суверенности и независимости государства, ликвидирован, и в своей консульской практике на Востоке Россия стала твёрдо придерживаться этой отмены. За первые пять лет своего существования отменой института капитуляций она сказала весьма важное новое слово в области международного права. Законодательство советского государства в этой сфере отвечало целям развития сотрудничества и добрососедства. Присвоение иностранным консулам всех прав и преимуществ, определяемых нормами международного права, происходило у нас исключительно на началах взаимности. На основе подобных принципов были заключены договоры с Ираном, Афганистаном, Турцией, Монголией, Китаем. В 1923 г. советское правительство на Лозаннской конференции поддержало Турцию, которая добилась признания полной отмены капитуляций и консульской юрисдикции. В 1926 г. консульская юрисдикция была отменена в Сиаме, в 1928 г. – в Иране. В Китае формально она была отменена в 1943 г. и окончательно в 1949 г.; в Европе – в 1950 г., в Марокко и Тунисе – в 1956 г. ^[17].

О событиях в дипломатическом квартале Пекина. Несколько слов о том, что представлял собой дипломатический квартал Пекина (ДКП), бывший «спутник режима капитуляций» в странах Востока. В качестве неприкосновенного комплекса, окружённого укреплениями, он возник в начале ХХ в. Квартал, занимаемый миссиями так называемых «протокольных держав», подписавших протоколы о его создании ^[18], находился в их административном управлении и под охраной нанятой ими стражи. Отдельные земельные участки в пределах квартала принадлежали миссиям или частным лицам на праве частной собственности. Земля же (гласис), расположенная между границами квартала и окружающей его стеной, а также дороги, мосты и прочие сооружения общего пользования принадлежали дип. корпусу на началах общей собственности. Несмотря на запрет китайцам селиться в квартале и негативное отношение международного права к праву убежища в миссиях, дип. корпус, в процессе управления кварталом, формально провозгласил за собой это право убежища как для всего квартала, так и для отдельной миссии. Это было своеобразное наследие режима капитуляций.

Советское правительство и государство было первым, которое отказалось от всех прав, вытекающих из режима капитуляций. Оно же было первой страной, которая определила своё отношений к дипломатическому кварталу в Пекине на основе осуществления принципа суверенного равенства во взаимоотношениях с Китаем. В договоре с Китаем от 31 мая 1924 г., СССР, объявив ничтожными все царские договоры, затрагивавшие суверенные права или интересы Китая, отказался от права экстерриториальности и консульской юрисдикции. Эти положения знаменовали собой отказ от каких-либо прав в дипломатическом квартале в Пекине, кроме тех, которые принадлежат участку СССР в этом квартале на основе общих положений международного права ^{[8, c. 151]}. Тогда же стороны условились о взаимном обмене дипломатическими представителями в ранге послов.

Старшина дипломатического квартала, однако, заявил о невозможности внесения каких бы то ни было изменений в существующий статус квартала, принятый державами в 1901 – 1904 гг. НКИД настоял на своём. В ноте от имени советского правительства на имя дипломатического корпуса в Пекине от 11 октября 1924 г. в ответ на это замечание было подчёркнуто, что история создания этого статуса «позволяет усомниться в его нерушимости и неизменяемости», ибо он не основывается на «бесспорных юридических аргументах». Более того, «эти правила подвержены влиянию различных факторов, которые в свою очередь, также изменяются как в национальной, так и в международной сфере» ^[19].

Советский участок в дип. квартале делился на два куска, разделённые дорогой не общего пользования. На одном участке помещалось само Полномочное представительство, на другом до революции находились казармы охраны, в которых при советской власти разместились разные хозяйственные органы и квартиры некоторых сотрудников, в том числе военного атташе, который держал в ней и свою канцелярию.

6 апреля 1927 г. вооружённые солдаты и полицейские Чжан Цзо Линя, объявившего себя «генералиссимусом сухопутных и морских сил Китайской Республики» (то есть, фактически, президентом страны), хозяйничавшим в Северном Китае, получили разрешение на проникновение в дипломатический квартал Пекина. Разрешение дал дуайен дипломатического корпуса, голландский посланник, заручившийся согласием влиятельных послов США и Англии. Солдаты «милитариста», как именовали в советских документах Чжан Цзо Линя, вторглись в хозяйственную часть советского участка, где они не только произвели обыск, но и учинили разгром и разграбление большей части домов. Находившиеся там советские граждане были подвергнуты насилию, несколько сотрудников арестованы, а из разграбленной квартиры военного атташе унесены все документы. В этих документах и следовало найти доказательства вмешательства Советского Союза в китайские дела, что и вызвало бы ненависть к нему местного населения и заставило бы советское правительство бросить свои вооружённые силы против Чжан Цзо Линя. В шедшей в Китае гражданской войне он боролся с партией Гоминьдана, возглавляемой Сунь Ятсеном, которую поддерживал СССР, и в составе его армии воевал крупный отряд из русских белоэмигрантов под командованием генерала Нечаева.

В ноте М. М. Литвинова на имя китайского поверенного в делах в Москве от 9 апреля 1927 г. советское правительство потребовало целого ряда удовлетворений (безотлагательного удаления китайского отряда, освобождение арестованных, возвращения документов и имущества). Поверенный в делах Советского Союза был отозван из Пекина, где был оставлен лишь персонал для выполнения консульских функций. Это положение продолжалось фактически до полного разрыва сношений в июле 1929 г. «Всякое правительство империалистов, по отношению к представителям которого были бы допущены аналогичные насилия, – говорилось в ноте – ответило бы актами жесточайших репрессий. Советское правительство, обладающее достаточными техническими ресурсами, чтобы прибегнуть к репрессивным мерам воздействия, тем не менее, заявляет, что оно отдаёт себе ясный отчёт в том, что безответственные круги иностранных империалистов провоцируют Союз ССР на войну».

Изъятые у советского военного атташе документы были использованы англичанами для обвинений советского правительства в инспирировании революционных событий в Китае. Правительство Болдуина выпустило «Белую книгу», содержащую 17 документов, свидетельствующих о «подрывной деятельности СССР против Великобритании», которая спровоцировала очередное обсуждение «русского вопроса» в Палате общин. С их разоблачением выступил в мае 1927 г. заместитель наркома иностранных дел СССР в своём интервью, назвав их «очевидными фальшивками», в которые не поверили не только советские, но и иностранные журналисты. «Подлинность наиболее компрометирующих документов крайне сомнительна, – писал корреспондент «Берлинер тагеблатт». Опубликованные документы вызывают просто смех и не имеют никакого значения» ^{[5, c. 482]}.

История восстановила справедливость в отношении действий Чжан Цзо-лина. В июне 1928 г. его войска были разбиты войсками Чан Кайши, и Чжан Цзо-лин вынужден был оставить Пекин. 4 июня 1928 г. поезд, в котором он ехал, был взорван, и этот взрыв долгое время приписывали делу рук японской разведки. Однако в 2001 г. были опубликованы материалы о том, что операция по устранению Чжан Цзо-лина была проведена советской разведкой. Непосредственным её организатором был Н. И. Эйтинген (впоследствии – генерал-майор МГБ) совместно с резидентом разведывательного управления РККА в Шанхае Х. Салнынем ^[20].

Разгром АРКОСа. Беспрерывная сеть провокаций и оскорблений, создававшихся консервативным правительством Англии для подготовки разрыва сношений с СССР, завершилась 12 мая 1927 г. организованным лондонской полицией налётом на дом торгового общества АРКОС, своеобразный отдел Российской Торговой делегации, осуществлявший экспортные и импортные операции между Великобританией и СССР. Искали некий таинственный документ, якобы пропавший из английского военного министерства. В течение двух суток полиция громила огромное здание, взламывая несгораемые шкафы и железобетонные двери. В здании АРКОСа были задержаны и обысканы находящиеся там лица, пользовавшиеся персонально дипломатическими льготами. Были просмотрены и унесены с собой все без разбора найденные там бумаги, включая шифрованную переписку, коды, бумаги, полученные курьерской почтой и пр. Сотрудники торговой делегации, шифровальщики, подверглись грубому насилию и даже избиению. Таким образом, было совершено не только вопиющее нарушение общих начал международного права, но и советско-английского торгового соглашения 1921 г., которое предоставляло официальным агентам советского государства права дипломатического представителя, в частности, право свободно сноситься с другими официальными представителями советского правительства по почте, телеграфу, беспроволочному телеграфу и шифром. Они могли также принимать и отправлять курьеров с запечатанными, изъятыми от осмотра чемоданами ^[21].

Обыск в помещениях англо-советского акционерного общества «АРКОС», произведённый английской полицией 12.05.1927, говорилось в ноте британского правительства, пугавшего такого рода страшилками свой народ, «доказал, что из дома № 49 по улице Мургет направлялись и осуществлялись как военный шпионаж, так и разрушительная деятельность на всей территории Британской империи».

Ответ советского правительства. Значение этого грубейшего нарушения посольского права было в полной мере оценено советским правительством. В ноте М. М. Литвинова, уставшего от необходимости опровергать множащиеся измышления, была подчёркнута политическая сторона действий английского правительства, оправдывающего ничем не вызванный полицейский налёт на правительственное учреждение другого государства. Это было расценено как серьёзнейший враждебный акт, представляющих несомненную угрозу дальнейшему сохранению отношений между заинтересованными странами. В ноте правительству Великобритании ставился вопрос: «Желает ли английское правительство дальнейшего сохранения и развития англо-советских отношений, или оно намерено и впредь этому противодействовать?» Ответ не заставил себя ждать. Нота Чемберлена от 27 мая объявила о разрыве отношений ^[22], что не явилось неожиданностью для СССР. Нота содержала уже известные обвинения в антианглийской пропаганде и грязные инсинуации относительно шпионажа, будто бы проводившегося сотрудниками АРКОСа. Всему персоналу посольства СССР было предложено покинуть пределы Великобритании в 10-дневный срок. Лондон ответил на разрыв дипломатических отношений с СССР демонстрацией протеста 27.05.1927 г.

Советское правительство в ноте НКИД от 28 мая ответило правительству Великобритании так: «Для всего мира совершенно ясно, что основной причиной разрыва являются поражение политики консервативного правительства в Китае и попытка прикрыть это поражение диверсией в сторону Советского Союза, а ближайшим поводом – желание британского правительства отвлечь общественное внимание от безуспешного бессмысленного полицейского налета на «АРКОС» и торговую делегацию» ^[10].

Меморандум советского правительства от 7 июня 1927 г. был обращён к «правительствам стран, состоящих с СССР в нормальных или фактических отношениях». В нём все обвинения чемберленовой ноты были убедительно опровергнуты. Так, обвинения в причастности его агентов к шпионажу были признаны «смехотворными» и получили соответствующую отповедь. Во-первых, в ноте Чемберлена не было приведено ни одного убедительного доказательства наличия «многочисленных», якобы, фактов шпионажа и «разработанной системы» шпионажа в СССР. Вызывало удивление, во-вторых, то обстоятельство, что обнаружение шпионажа, являясь совершенно обычным явлением в «капиталистических государствах», ещё ни разу не было причиной разрыва отношений или нарушения договора. В Советском Союзе, в частности, преимущественно в Закавказье и Средней Азии, в последние годы были задержаны 11 британских шпионов, имена которых хорошо известны британскому правительству. Они были арестованы и высланы из пределов СССР, в то же время в Великобритании не было ни одного случая задержания за шпионаж на её территории советских граждан.

Совершенно очевидно, что никакая-либо вина советского правительства в приписываемых ему преступлениях послужила тогда, в 1927 г., причиной разрыва торговых и дипломатических отношений между Великобританией и СССР. Ясно, что все выдвигавшиеся против него обвинения имели целью создать видимость оправданий разрыва, к которому консервативное британское правительство стремилось с первых дней своего существования, – говорилось в меморандуме ^[11].

Реакция мировой общественности на советско-английский конфликт.

Англия, разрывая дипломатические отношения с СССР, пыталась сколотить против него новый антисоветский блок. Одни государства, как Германия и Франция, могли бы устроить экономический и финансовый бойкот СССР, другие (из числа английских сателлитов, как Польша) осуществить вооружённое нападение на него. Но мировое сообщество не поверило в обвинения, так изощрённо изображённые в нотах английского правительства. Не удалось не только спровоцировать советское правительство на некие резкие телодвижения по отношению к Англии и другим капиталистическим странам, но провалилась и сама идея создания вокруг СССР антисоветского блока с целью его политической и экономической изоляции.

Позиция Германии. Рассчитывая на то, что именно Германия станет основной силой нового антироссийского блока, Англия дала понять германскому правительству, что его поддержка в этом конфликте облегчит ревизию Версальского договора. Чемберлен в переговорах с германским коллегой рекомендовал Германии отказать советскому правительству в кредитах, что привело бы к экономическому и финансовому бойкоту СССР ^[23]. Планы совместного англо-германского военного вторжения в СССР стали разрабатывать берлинские ястребы в кругах рейхсвера. О намерении подготовить для этой цели 300-тысячную армию свидетельствует письмо А. Рехберга полковнику фон Шлейхеру ^[10].

По словам советника германского посольства в Москве Густава Хильгера, в Кремле весьма серьёзно опасались интервенции со стороны Англии, которая занималась подстрекательством к нападению на Советский Союз своих восточноевропейских и азиатских сателлитов ^[24]. Роль её главного подручного в попытке сменить в России советскую власть отводилась Польше. Но правительство Германии, можно сказать, сорвало эту попытку. Оно учло общественное мнение Германии, которое оказалось целиком на стороне Советской России. «И правительство, и сколько-нибудь значащие слои населения, – сообщал после беседы в Берлине со своим коллегой, министром иностранных дел Штреземаном, Г. В. Чичерин, – за соблюдение строжайшего нейтралитета в споре между нами и Англией» ^{[5, c. 488]}.

23 июля 1927 г. Штреземан, уже получивший запрос английского МИДа о разрешении прохода английских войск через территорию Германии в Польшу, заявил на заседании рейхстага, что Германия не намерена участвовать в походе против СССР. Аналогичное решение принял Совет министров Франции: «В настоящее время ничто не оправдывает разрыва дипломатических отношений с СССР». Не сумев организовать вооружённое нападение, английское правительство сделало всё возможное, чтобы устроить кредитно-экономическую блокаду СССР капиталистическими странами и организовать террористическую блокаду его границ.

Позиция Грузии и Польши. Своим поведением польское правительство продолжало нарушать принципы международного права. В статьях договоров, заключённых Советской Россией с пограничными государствами, бывшими российскими окраинами, Латвией, Литвой, Эстонией, меньшевистской Грузией, Польшей и др., вводилось запрещение враждебным какой-либо одной стороне организациям производить вербовку и формирование войск на территории другой стороны для использования их против соседей. Однако, нередко уже после заключения договора, советской дипломатии приходилось вести упорную борьбу за то, чтобы эти постановления действительно соблюдались и чтобы белогвардейские военные организации, вербовочные бюро и т. д. не находили себе приюта в приграничных государствах. Образцом грубого нарушения соответствующих обязательств может служить поведение меньшевистской Грузии в 1920 г., которая не только не препятствовала остаткам деникинцев организовываться на своей территории и отправляться к Врангелю в Крым, но и оказывала им в этом широкое содействие. Ещё более враждебным оставалось поведение Польши, которая уже после заключения Рижского мирного договора не только терпела на своей территории белые формирования (Булак-Балаховича, Савинкова, Петлюры), но снабжала их всем необходимым и облегчала им набеги на советскую территорию.

Антисоветские настроения в Польше в 1927 г. поддерживались российскими военными эмигрантами, белыми офицерами, участниками вооруженной борьбы на северо-западе России в 1918 – начале 20-х гг., жаждавшими продолжить в отношении России акты возмездия. В городе Луцке действовал «Русский комитет благотворительности», получивший «секретный» приказ главы российской белой эмиграции, великого князя Николая Николаевича, о проведении громкой антисоветской акции, призванной усилить напряжённость в польско-советских отношениях. Плодами возможного конфликта могла воспользоваться организация русских монархистов, которая уже имела наготове диверсионные отряды на границе СССР с Турцией, Болгарией и Румынией. Был задуман один из наиболее громких террористических актов – убийство полномочного представителя СССР в Польше.

Между тем международное право уже в то время включало в число обязанностей нейтралитета, провозглашённого в договоре, не допускать на своей территории вербовки войск для какой-либо из воюющих сторон. Этот принцип, постепенно утвердившийся в течение XIX века и нашедший себе место в законодательстве отдельных государств (достаточно назвать английский закон об обязанностях, связанных с нейтралитетом, 1870 г.), был сформулирован в ст. 4 пятой части Гаагской Конвенции 1907 г., которая гласит: «На территории нейтральной державы в пользу воюющих не могут быть формируемы военные отряды и открываемы учреждения для вербовки». Правда, ст. 6 той же конвенции допускала лазейку, говоря о том, что «ответственность нейтральной державы не возникает вследствие того, что частные лица отдельно переходят границу, чтобы поступить на службу одного из воюющих». Толкование, которое было дано на самой конференции докладчиком (делегатом Швейцарии), сводилось к тому, что конвенция запрещает только формирование и организацию банд на самой нейтральной территории и возлагает на нейтральное государство обязанность препятствовать этому. Если же отдельные лица, перейдя границу, образуют банду, то нейтральное государство не несёт за это никакой ответственности. При таком толковании ясно, что на практике открывался целый ряд способов обходить постановления ст. 4, ибо контролировать действия какого-либо государства на его собственной территории – вещь весьма затруднительная, а, следовательно, не так легко и установить тот факт, что банда организовалась до, а не после перехода границы. Государство, заинтересованное в поддержании какой-либо из борющихся сторон, могло, прикрываясь своим якобы полным неведением, на деле не только сознательно допускать формирование отрядов, банд и пр., но в иных случаях и способствовать такому формированию, что и делали указанные государства ^[25].

Обострение белоэмигрантского экстремизма. Спровоцированный Великобританией конфликт, готовый перерасти в вооружённую интервенцию против СССР, вызвал резкое обострение белоэмигрантского экстремизма. Не вдаваясь в вызывающую ожесточённые споры проблему «белого» и «красного» террора в послереволюционной России, проблему столь сложную и трепетную для большинства россиян, вне зависимости от того, к какому лагерю, «красных» или «белых» принадлежали их предки, изложим некоторые скупые факты. Но и они развенчивают утверждения «либеральных демократов» о политике насилия и «бесчеловечного» террора, якобы взятой на вооружение правительством большевиков сразу после прихода к власти. Одному из таких авторов, известному «российско-американскому» историку, возводившему поклёп на советскую власть (она-де «воевала не за интересы народа, а против народа, всегда была враждебна к простым трудовым людям, людям знаний и общественной инициативы») ^[26], мы вправе задать вопрос. Кто же, если не народ, отразил тогда экстремизм контрреволюции и нашествие армий четырнадцати держав»?

Против такого рода утверждений выступали в своё время даже идеологические противники советской власти. Так, член ЦК меньшевистской партии Д. Далин, уже находясь в эмиграции, писал о большевиках: «И отнюдь не сразу они вступили на путь террора. Странно вспоминать, что первые 5-6 месяцев Советской власти продолжала выходить оппозиционная печать, не только социалистическая, но и откровенно буржуазная. Первый случай смертной казни имел место только в мае 1918 г. На собраниях выступали все, кто хотел, почти не рискуя попасть в ЧК. «Советский строй» существовал, но без террора». По поводу последовавшего затем усиления репрессивных мер со стороны советской власти он задавался вопросом: «Почему это произошло?» И отвечал: «Гражданская война дала действительно толчок развитию террора» ^[27], террора, сопровождающего революции. Его не смогла избежать и революция русская.

Но даже в условиях войны, как это отмечено в добротном исследовании О. Б. Мозохина ^[28], изучавшего протоколы заседаний чрезвычайных комиссий, приговоры к высшей мере наказания были скорее исключением, чем правилом, о чём свидетельствует и судьба многих борцов с «большевизмом», ставших эмигрантами, которым смертная казнь была заменена ссылкой или высылкой за рубеж (депортацией). Большинство расстрелянных карательными органами были казнены за общеуголовные, а не за политические преступления.

Другой исследователь привёл многочисленные данные, свидетельствующие об актах гуманизма, проявленных советской властью по отношению к своим политическим противникам, и опровергающие мнения о бездумном и безоглядном терроре большевиков. Имея на своей стороне поддержку огромного большинства населения, эта власть считала, что в соответствии с принципами демократии сопротивляющееся меньшинство должно признать выбор большинства и не разжигать в стране гражданскую войну. И она постоянно подкрепляла этот курс многочисленными актами прощения тех, кто прекращал борьбу или хотя бы заявлял об этом ^[29]. Показателен пример с мятежным генералом П. Н. Красновым, пытавшимся освободить от «красных» Петроград. Он был подвергнут лишь домашнему аресту, а затем освобождён под честное слово – впредь не поднимать руку на революцию. Но он стал одним из самых яростных «спасателей» России от гнёта этих красных во время Гражданской войны. Уже после её окончания в 1921 г. он такими словами напутствовал казаков­-беженцев: «Им (красным) никогда не разрушить Россию (и в этом был прав – Л. Б.). Пусть слышат наш голос: Россия встанет и так прихлопнет их, что от них ничего не останется. Она найдёт своего царя… Не федеративная, но единая, неделимая; не республика, но монархия; не с жидами, но без жидов будет Россия…».

В эмиграции Краснов сотрудничал с великим князем Николаем Николаевичем, главой Российского общевоинского союза (РОВС). Руководил подпольной работой в СССР. 22 июня 1941 г., в день нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, просил передать всем казакам, «что эта война не против России, но против коммунистов, жидов и их приспешников, торгующих русской кровью. Да поможет Господь немецкому оружию и Хитлеру! Пусть совершат они то, что сделали для Пруссии Русские и император Александр I в 1813 г.» ^[30] Финал «героя» был печален. Выданный англичанами в 1945 г., Краснов по приговору Военной Коллегии Верховного Суда СССР был казнён 16 января 1947 г. Теперь он у нас в России котируется как «выдающийся деятель антибольшевицкой борьбы», и ему, а не замученным его карателями других казаков – большевиков – ставят памятники.

Такова правда, – пишет П. А. Голуб, которую нынешние обличители большевиков предпочитают скрывать. До начала иностранной военной интервенции и Гражданской войны, то есть до развертывания массированного белого террора, репрессивные меры Советской власти носили ограниченный и весьма либеральный характер, поскольку и натиск контрреволюционных сил на первом этапе был ещё сравнительно слабым. Красный террор представлял собой защитную, ответную, а потому справедливую реакцию против белого террора, против действий белых и их сторонников в советском тылу (националистических режимов, контрразведок Колчака, Деникина и др., а также «зелёного», махновского и прочего повстанчества) и вооружённой интервенции иностранных государств с целью восстановления дореволюционного режима ^[29].

1927 год – год советско-английского дипломатического конфликта практически весь прошёл под знаком ожесточённой борьбы с белым террором, получившим немалую спонсорскую помощь от подстрекателей. Приведём всего несколько эпизодов из его обширной хроники. В марте в Финляндии в городе Териоки на совещании с членами террористической организации РОВС был озвучен принятый в Париже приказ о необходимости «немедленно приступить к террору» против СССР. Это сделал заместитель председателя организации генерал А. Кутепов. В конце мая совершил поездку по балканским странам председатель РОВС генерал П. Врангель, целью которой был «объезд контингентов Русской Армии за рубежом». Произошли теракты (в Москве, Ленинграде, Минске) и вторжения на советскую территорию вооружённых банд (уже 31 мая через финско-советскую границу на территорию СССР перешла группа террористов РОВС – М. Захарченко-Шульц, В. Ларионов, С. Соловьев, Д. Мономахов, Вознесенский. В Москве террористом РОВС Г. Радкевичем-Шульцем была брошена бомба в бюро пропусков ОГПУ. В Минске в результате диверсии погиб начальник Белорусского ОГПУ И. Опанский. В Варшаве 2.09.1927 в здании полпредства СССР его сотрудником был застрелен белогвардеец Трайкович, пытавшийся совершить покушение на поверенного в делах СССР в Польше . В Китае Шаньдунские войска генерала Цзунчана, вместе с русскими белогвардейцами захватили советский корабль «Память Ленина», плывший из Шанхая в Ухань. Вся команда парохода и находившиеся на борту советские дипкурьеры брошены в тюрьму, пароход затоплен. Погранотряды на Дальнем Востоке, на Кавказе, на Западе, теряя убитых и раненых пограничников, отбивали нападения террористических групп. Перечень таких актов можно ещё продолжать.

Новые потери в советском дипломатическом корпусе. 7 июня 1927 г. в Варшаве был совершён один из наиболее громких террористических актов – убийство полномочного представителя СССР в Польше Пётра Лазаревича Войкова. Как и другие теракты, этот был вызван событиями, закулисно инспирированными Англией и направленными на дипломатическую изоляцию СССР. Считается, что о подготовке покушения было осведомлено правительство Ю. Пилсудского, имевшего в своём распоряжении секретную информацию от органов контрразведки ^[31].

Убийство совершилдвадцатилетний юноша Борис Коверда, белорус по национальности, сын учителя народной школы, эсера Софрона Коверды. Во время эвакуации в Самаре, он стал свидетелем одной из первых драм красно-белого противостояния, жертвами которой пал его двоюродный брат. По возвращении учился в Вильно в русской гимназии, работал в редакции белорусской антикоммунистической газеты, слыл «демократом». Покушение ему помогали готовить редактор газеты А. В. Павлюкевич и белогвардейский казачий есаул М. И. Яковлев. В начале июня 1927 г. Коверда несколько раз приходил в консульский отдел Полномочного представительства СССР, называл себя польским гражданином и заявлял о желании получить визу на временный въезд в Советский Союз «с целью ознакомления с жизнью в России». Получил для заполнения соответствующие бланки-анкеты. 7 июня, выследив полпреда на Главном вокзале в Варшаве, где Войков провожал сотрудников советской дипломатической миссии в СССР, Коверда совершил покушение. Войков был тяжело ранен и вскоре умер от ран ^{[8, c. 138]}.

В тот же день правительство СССР направило правительству Польши ноту протеста, в которой поставило это «неслыханное злодеяние» в связь с целой серией актов, направленных к разрушению дипломатического представительства СССР за границей и создающих прямую угрозу миру. «Налёты на пекинское посольство СССР, осада консульства в Шанхае, полицейское нападение на торговую делегацию в Лондоне, провокационный разрыв дипломатических отношений со стороны Англии – весь этот ряд актов развязал деятельность террористических групп реакционеров, в своей бессильной и слепой ненависти к рабочему классу хватающихся за оружие политических убийств», – говорилось в ноте.

Правительство СССР усматривало в убийстве своего посланника результат непринятия польским правительством всех необходимых мер против преступной деятельности на территории Польши русских контрреволюционных террористических организаций. Оно потребовало строжайшего расследования преступления и наказания виновных, допущения представителя советского правительства к участию во всех следственных действиях. Следовало также принять «немедленные меры к ликвидации на польской территории деятельности эмигрантских белых групп». Польская полиция была вынуждена произвести аресты среди белогвардейцев, конфисковать экстренный выпуск газеты «Новая Россия», в котором содержались призывы к белоэмигрантам о сборе средств на оплату адвокатов убийцы. Правительство Пилсудского официально заявило, что оно осуждает убийство полномочного представителя СССР, и выразило своё соболезнование. Однако все белогвардейцы, арестованные по делу, вскоре были освобождены без следствия.

Фактический диктатор Польши маршал Пилсудский постарался вывести Б. Коверду из-под удара и спрятать все его связи с белоэмигрантскими экстремистскими организациями, действовавшими в Польше. Ему было предъявлено обвинение по статье польского уголовного кодекса, касающееся причинения смерти лицам, выполняющим должностные функции, предусматривающей в виде карательной санкции смертную казнь, каковая могла быть заменена пожизненным заключением лишь при наличии особых, смягчающих вину обстоятельств. Заседавшие в военном суде преданные Пилсудскому и непосредственно подчинённые ему офицеры, рассмотрели дело очень быстро и вынесли приговор, о котором Пилсудского просил Чемберлен – избежать расстрела. Суд, найдя «смягчающие вину обстоятельства», приговорил Коверду к пожизненному заключению в каторжной тюрьме с лишением всех прав. Одновременно, «принимая во внимание молодость подсудимого и те идеологические побуждения, из-за которых он совершил преступление», суд постановил обратиться к президенту республики о просьбой о смягчении наказания до 15 лет тюрьмы. Коверда отсидел 10 лет, в 1937 г. был освобождён по амнистии и умер в США в 1987 г. в возрасте 79 лет. Сообщники Коверды Павлюкевич и Яковлев погибли как участники движения сопротивления (Яковлев – в Освенциме, Павлюкевич – расстрелян немцами) ^[32].

Польское правительство отделалось формальным заявлением о нарушении некоторыми эмигрантскими группами взятого на себя обязательства не создавать на польской территории враждебных СССР организаций, стремящихся к вооруженной борьбе с Союзом ССР или подготовляющих насильственное свержение существующего в Союзе строя. Эмигранты предупреждались, что в случае нарушения этого обязательства они не будут долее терпимы и что правительство применит к ним все меры, вплоть до высылки их из проделов Польши ^[33].

Оно предприняло также «недобросовестную попытку» расценить убийство дипломата как индивидуальный поступок некоего безумца. Но этот трагический случай не мог быть изолированным индивидуальным актом. Советское правительство считало его одним из проявлений систематической и планомерной борьбы против Советского Союза «со стороны тёмных сил мировой реакции и противников мира». Оно потребовало, чтобы последствия трагического события было изжиты не формальным заявлением польского правительства, а на деле, то есть «в результате действительных мероприятий с его стороны по отношению к белобандитским террористическим организациям» ^{[19, № 162]}.

Недостаточность принятых мер сказалась год спустя, когда 3 июня 1928 г. другой эмигрант, Войцеховский, стрелял в торгового представителя Союза Лизарева, приняв его за преемника Войкова. В конце декабря того же года Варшавский окружной суд приговорил Войцеховского к 10 годам тюрьмы (максимальное наказание за покушение на убийство), отвергнув, однако, применение статьи, говорящей о покушении на должностное лицо. Позднее и это наказание было смягчено ^{[8, c. 137]}.

Российские эмигранты, критиковавшие польские власти за репрессивную политику по отношению к русским беженцам в Польше, развернули массовую кампанию по поддержке Коверды. Действуя по различным каналам, они пытались оказать давление на польское правительство, чтобы воспрепятствовать ужесточению его политики по отношению к русским, проживающим в Польше. В этой связи один из польских дипломатов в Париже стал добиваться приёма российским послом Маклаковым, чтобы конфиденциально объяснить ему всю трудность положения польского правительства и заверить, что Коверда не будет казнен. «Русские эмигранты, – говорил он, – конкретно мало значат, но мутить воду, подстрекать, инсинуировать они могут, у них сохранились давние знакомства, они боковыми дверями входят к Пуанкаре, к Барту, в разные газеты и вообще только нам мешают своими митингами, протестами, резолюциями… Успокойте их, пусть дадут нам время провести это дело. Коверду никто убивать не собирается, но своими манифестациями русские эмигранты к этому могут привести, не говоря уж о том, что все эти их протесты очень осложняют существование русских в Польше» ^[31].

Своё согласие с польским дипломатом выразил митрополит Сергий (Страгородский) который по следам процесса над Ковердой в своей «Декларации» 29 июля 1927 г. призвал бывших соотечественников к лояльности в отношении к советской власти: «Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное варшавскому, сознаётся нами как удар, направленный в нас» ^[32]. Но сам Борис Коверда после суда стал героем и известным деятелем русской эмиграции, которому поклонники посвящали стихи и посылали приветствия.

Реакция на белый экстремизм. Как и следовало ожидать, реакция властей, о которой предупреждал митрополит Сергий, последовала. Во-первых, было ужесточено уголовное законодательство. Постановлением ЦИК «О внесении дополнений в Уголовный Кодекс СССР» 1926 г. была введена статья 27 «Объявление врагом трудящихся», установившая привлечение к уголовной ответственности за недонесение о контрреволюционном преступлении (на срок до 6 месяцев). Были сделаны дополнения к статье 58 «О контрреволюционном преступлении», в том числе пункт 10 о пропаганде и агитации, который гласил: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву, ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст.ст. 58-2-58-9), а равно распространение, изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собою лишение свободы не ниже шести месяцев. Те же действия при массовых волнениях или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении, влекут за собою меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2», т. е. высшую меру «социальной защиты» – расстрел. Ст. 58-2 УК РСФСР гласила: «Вооруженное восстание или вторжение в контрреволюционных целях и, в частности, с целью насильственно отторгнуть от СССР и отдельной республики какую-либо часть её территории или расторгнуть заключённые СССР с иностранными государствами договоры, влекут за собою высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся, с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства СССР, и изгнанием из пределов СССР навсегда, с допущением при смягчающих обстоятельствах понижения до лишения свободы на срок не ниже трёх лет, с конфискацией всего или части имущества».

Во-вторых, усилилась работа правоохранительных органов: ОГПУ, милиции. Были арестованы организаторы и исполнители терактов, участники диверсионных групп и банд, пересекавших государственную границу. На территории СССР они взрывали и поджигали хозяйственные объекты, грабили и убивали советских граждан. Были разоблачены законспирировавшиеся во властных структурах иностранные разведчики и предатели – информаторы. Начались и расстрелы втянутых в новый виток агрессии против СССР русских православных людей. Вот новые жертвы «непримиримого» противостояния одной России против другой, спровоцированные покровителями, врагами обеих Россий.

10.06.1927 г. по постановлению ОГПУ расстреляны: князь П. Долгоруков, И. Сусалин, Г. Эльвенгрен, Н. Павлович, Б. Нарышкин, А. Микулин, Е. Щегловитов, В. Вишняков, А. Мураков, В. Анненков и др. (14 «террористов-монархистов»), а также В. Евреинов, Н. Коропенко, С. Мазуренко, К. Малевич-Малевский, А. Сольский, Н. Лычев (6 «английских шпионов»). Военная коллегия Верховного суда в Ленинграде 20.09.1927 г. начала рассмотрение дела 5 членов террористической организации РОВС ген. А. Кутепова (А. Сольский, А. Болмасов, П. Строевой, В. Самойлов, фон Адеркасс), задержанных при нелегальном переходе границы СССР с Финляндией в июле-августе 1927 г. 23 сентября всем вынесен расстрельный приговор ^[10].

Наконец, были развязаны руки для борьбы с левой оппозицией, как называлась в 1923—1927 гг. условная фракция внутри РКП (б). 23 октября Объединённый пленум ЦК и ЦКК ВКП (б) подвёл итоги общепартийной дискуссии. Л. Троцкому пришлось произносить свою речь, увертываясь от швыряемых в него книг и чернильниц. Пленум исключил Троцкого и Г. Зиновьева из состава ЦК ВКП (б). В декабре 1927 г. XV съезд партии объявил взгляды левой оппозиции и Троцкого несовместимыми с членством в ВКП (б), после чего из партии были исключены 75 активных членов объединённой оппозиции.

Разгром левой оппозиции трагически отразился на судьбе Адольфа Абрамовича Иоффе. Один из старейших работников Народного комиссариата по иностранным делам, первый советский посол в Берлине, он много работал с Троцким (в НКИДе с конца 1917 г., на переговорах в Брест-Литовске, Главном концессионном комитете и др.). В возрасте 43-х лет, «удручённый потерей значительной части своей работоспособности» из-за подточившей его здоровье продолжительной болезни, Иоффе покончил жизнь самоубийством» ^[34].

Выступая на похоронах своего коллеги, Чичерин высоко оценил заслуги Иоффе в процессе вывода страны из дипломатической изоляции. Именно ему отдавали должное за ведение переговоров о мире с Эстонией, Латвией и Литвой и успешное заключение с ними мирных договоров. Он подписывал мирный договор с Польшей в 1921 г., участвовал в качестве члена советской делегации на конференции в Генуе. Получил шутливое звание – «советский миротворец». В качестве «чрезвычайного полпреда» СССР в Китае вёл переговоры с Японией в Чань-Чуне, возглавлял советскую миссию в Японии, Австрии. Современники высоко ценили его обширные познания, богатую эрудицию, знание европейских языков, удивительное спокойствие и выдержку в дипломатических переговорах. Проницательность и такт создали ему популярность лучшего советского дипломата, «образцового», по словам Чичерина, и широкую известность за рубежами России. «Он ушёл, но то, что от него осталось – богатейшая сокровищница для дальнейшего изучения перспектив нашей политики».

Эту характеристику можно дополнить словами советника германского посольства в Москве Хильгера, хорошо знавшего и высоко ценившего своего советского коллегу. Он писал, что Иоффе, происходивший из зажиточной еврейской семьи, проживавшей в Крыму, всё состояние которой он подарил большевистской партии, был очень образован и обладал такими формами общения, которые сильно отличали его от некоторых товарищей по партии. Как личному другу и политическому соратнику Троцкого, Иоффе было уготовано стать жертвой «большой чистки», если бы он уже в 1927 г. из-за болезни и разочарований сам не лишил себя жизни» ^{[24, S. 27]}.

31 октября 1927 г. в письме начальнику 2-го Отдела РОВС генералу фон Лампе Врангель сообщил о провале террористической кампании против СССР: «…попались на удочку ГПУ почти все организации...». 5 ноября на встрече с иностранными рабочими делегациями, прибывшими в Москву на Съезд друзей СССР», Сталин говорил: «Заклятые враги революции ругают ГПУ – стало быть, ГПУ действует правильно» ^[10]. 14 декабря вышел указ ЦИК СССР о награждении ОГПУ СССР орденом Красного Знамени в ознаменование 10-летней годовщины ВЧК-ОГПУ; одновременно орденом Красного Знамени были награждены 34 руководителя ОГПУ.

Поддержка из «северо-западного угла Европы». Советское правительство в конфликте его с Англией поддержали трудящиеся массы, миллионы простых тружеников во всём мире, и ранее приветствовавшие появление на карте мира республики рабочих и крестьян. Они высоко оценивали международное значение русской революции и ту роль, которую стала играть Россия (СССР) не только в борьбе за мир, но и за лучшее будущее человечества. Они съехались в Москву на Всемирный конгресс друзей СССР 10 ноября 1927 г. Приведём только один, но весьма показательный пример такой поддержки. Союзом сельскохозяйственной кооперации в ноябре 1927 г. на празднование десятилетия Октября была приглашена шведско-норвежско-финская крестьянская делегация, состоявшая «из беспартийных и членов некоммунистических партий». Выступая от имени «десятков тысяч друзей Советского Союза в Швеции, Финляндии и Норвегии, странах, лежащих в северо-западном углу Европы», делегация передала привет «многомиллионному крестьянскому населению Советского Союза, а также рабочим, красноармейцам и служащим. Она приветствовала завоевания русской революции как «гениальное дело», совершённое на 1/6 части земного шара. Это дело заложило основу для экономического, социального и культурного строительства нового мира.

Не без некоторого пафоса делегаты выражали восхищение достигнутым и уверенность в том, что «Ленин указал правильную дорогу в страну будущего». Делегаты подчёркивали, что симпатии и братское отношение республики Советов к крестьянам и рабочим представляемых ими стран, как и ко всем угнетённым классам и нациям во всём мире, завоёвывают ей всё больше друзей во всём мире. «Эти Ваши симпатии доходят постепенно, несмотря на все предрассудки и препятствия, до сердец угнетённых во всей странах. Эти симпатии тем убедительнее, что они выражаются не только на словах, но и на деле. Это дело помощи выполняется с таким интересом, с таким вниманием, с таким пониманием международного положения, с таким умением работать практически, что угнетённые понимают, что они борются не одни за свою свободу. Они составляют звено братской цепи, обнимающей всю землю, они борются единым фронтом, главной силой и оплотом которого являются многочисленные массы рабочих и крестьян Советского Союза… Ваша единая и планомерная деятельность, внушающая невольное уважение нашим общим врагам, ещё удерживает воинствующую клику… Наши собственные интересы – жизненные интересы крестьян и рабочих в наших странах – указывают нам, что мы должны сделать всё, чтобы не допустить нападения на Советский Союз. Знайте, что десятки тысяч крестьян и рабочих Финляндии, Швеции и Норвегии принимают участие в едином фронте друзей мира, друзей СССР, которые употребляют все свои силы на борьбу с нападением на первое в мире государство рабочих и крестьян. Знайте, что мы будем с Вами в борьбе с войной и приготовлениями к ней. Ближайшим этапом этой борьбы будет выяснение правды о Советском Союзе крестьянами и рабочими. Тем самым мы будем противодействовать раздутой лжи против Вас. Мы сделаем всё, что от нас зависит, чтобы рассеять эту атмосферу в Финляндии, Швеции и Норвегии. Да здравствует СССР!» ^[35].

Вопрос о защите дипломатического представителя. Террористические акты против советских дипломатических представителей поставили перед российскими правоведами проблему возможной защиты их от насилия. Эту проблему затронул в своей монографии о посольском праве А. В. Сабанин. Главным способом борьбы с такого рода преступлениями как покушение на личность представителя считались в международном праве уголовные репрессии против лиц, «вовлекающих государство в международно-правовые осложнения». Государства карали либо изгнанием, либо ссылкой лиц, своими не одобренными правительством враждебными действиями подвергших государство опасности войны или же других репрессалий. На указанную точку зрения встало и советское уголовное право. В 1922 г. в первый проект Уголовного кодекса предлагалась статья, устанавливающая квалификацию за покушение на личность иностранных дипломатических представителей. Статья эта при обсуждении её во ВЦИК РСФСР (15 и 16 мая 1922 г.) вызвала довольно много возражений и была снята. Отсутствие такой нормы в РСФСР дало возможность адвокатам при рассмотрении впольском суде дела Каверды ссылаться на то, что в СССР убийцаиностранного представителя был бы привлечён к ответственности как за обыкновенное убийство.

«Но эти рассуждения были со всею твёрдостью опровергнуты в нашей печати (Вечерняя Москва от 18 июня 1927 г.) столь авторитетными представителями нашей юстиции, как Н. В. Крыленко, который заявлял, что убийство иностранного представителя на нашей территории мы бырассматривали прежде всего как покушение на внешнюю безопасность нашего государства. С этой точки зрения, говорилось в заявлении, мы всегда бы нашли возможным поставить преступника перед угрозой применения такой меры, которая бы во всяком случае раз и навсегда отбила у кого бы то ни было желание следовать его примеру. По-видимому, применимою в этом случае статьей будет ст. 58/5 УК РСФСР (1926 г.) и аналогичные статьи УК других союзных республик. Эта статья гласила: «Склонение иностранного государства или каких-либо в нём общественных групп, путём сношения с их представителями, использования фальшивых документов или иными средствами, к объявлению войны, вооружённому вмешательству в дела СССР или иным неприязненным действиям, в частности: к блокаде, к захвату государственного имущества СССР или союзных республик, разрыву дипломатических отношений, разрыву заключенных с СССР договоров и т. п., влечет за собою меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса», в том числе смертную казнь».

Но защите представителя от внешних оскорблений, считал учёный, исповедуя веру в естественную справедливость, должно сопутствовать такое поведение с его стороны, которое не создавало бы легких поводов для таких оскорблений. Представитель должен воздерживаться от посещения сомнительных мест, разного рода баров, притонов и пр., словом всех тех мест, где скапливаются нетрезвые и бездельные люди, с которыми легко может произойти столкновение. Равным образом представитель рискует навлечь на себя оскорбление со стороны частных лиц, против которых трудно будет протестовать, если он демонстративно в публичных местах будет игнорировать чувства радости или скорби, проявляемые местным населением, или намеренно будет попирать местные обычаи.

Возникает также вопрос, как быть, если действия представителя создают для третьего лица наличие необходимой обороны. Надо полагать, что применением необходимой обороны международное право в своих основах не нарушено. Однако прибегшее к ней лицо должно будет «особо тщательно» доказать, что таковая имелась налицо.

Вопрос о гарантиях неприкосновенности представителя особо ставил проблему об ответственности государства и за оскорбительные для представителя газетные сообщения. Вопрос этот обычно разрешался в том смысле, что государство не ответственно за подобного рода выступления частных газет. Представителю, являющемуся мишенью для выпадов в статьях или заметках, обычно говорят, что правительство очень сожалеет о происходящем, что печатаемое никоим образом не отражает правительственной точки зрения, но что правительство не имеет в своём распоряжении средств прекратить кампанию. Впрочем, кое-где закон такие средства даёт в виде специальной уголовной кары за поношение представителя в печати. Таков, например, французский закон о печати 1881 г., устанавливающий санкции (от 8 дней до 1 года тюрьмы и от 50 до 2 000 франков штрафа, или одно из этих наказаний), за публично совершённое оскорбление представителя. Пользование этой нормой в значительной мере определялось характером взаимоотношений между обоими государствами. Считая, что обливание представителя в местной прессе грязными инсинуациями или грубыми ругательствами мало вяжется с понятием о его неприкосновенности, Сабанин всё же считал, что «совершенно закрывать прессе рот в случае обнаружения ею в поведении представителя ненормальностей едва ли целесообразно. Впрочем, нельзя даже считать, чтобы это в какой-либо мере требовалось международным правом. Во всяком случае, в полной мере подвергает себя обстрелу представитель, который сам начинает полемизировать в местных газетах, помещать в них письма в редакцию, статьи, необдуманные интервью и пр. Здесь наиболее ярко выдвигается положение, что наилучшим: качеством представителя является сдержанность ^{[8, c. 137]}.В таком ключе НКИД инструктировал своих представителей, отправляя их за рубеж.

Канада в гордом одиночестве. Итак, ноты Чемберлена нашли достойный ответ не только у советского правительства и всего российского народа, но и у мировой общественности. Призывы к очередному походу на СССР английских консерваторов не были поддержаны и правительствами европейских государств. Ни одно государство, кроме Канады, не оправдало их надежд на поддержку агрессивной политики в отношении СССР. Прислушавшись к международному мнению и учтя пожелания широких масс собственного народа, пришедшее к власти в Англии новое лейбористское правительство восстановило в 1929 г. дипломатические отношения с Советским Союзом ^[36].