The formation of the legal language in Ancient Rus IX – XII centuries.

Постановка проблемы

Понятие «язык» в праве используется в нескольких значениях. Во-первых, он обозначает совокупность всех наречий и говоров, которыми пользуется в качестве родного языка тот или иной народ (разговорный язык). Во-вторых, литературный язык – язык литературных произведений, науки и образования. В-третьих, государственный язык законодательства, управления, суда и официального делопроизводства. Следует оговориться, что в публично-правовых отношениях в качестве государственного языка на региональном и местном уровнях может использоваться не только общенациональный, но и иные языки, приобретающие статус официальных (региональных и местных).

Современная философия языкознания была заложена В. фон Гумбольдтом, который рассматривает язык как «промежуточный мир» между сознанием человека и реальной действительностью. Он писал: «Язык – орган, образующий мысль, следовательно, в становлении человеческой личности, в образовании у нее системы понятий, в присвоении ей накопленного поколениями опыта языку принадлежит ведущая роль» ^{[9, с. 78]}. Эти идеи получили развитие в трудах Й.Л. Вайсгербера, который основной акцент сделал на изучение языка как объективного социального образования («надличностный» уровень языка). Одним из основных в его концепции стало понятие «языкового сообщества». Анализируя роль языкового сообщества в истории государства, он пришел к выводу, что язык – это государствообразующий фактор, неотъемлемый символ государства ^{[4, с. 80; 5, с. 115-116]}.

Параллельно с Вайсбергом к выводу о фундаментальной роли языка в формировании государственности пришел В.В. Виноградов. Давая определение русского языка и сфер его применения, он писал, что русский язык «обозначает общерусский национальный язык, язык прессы, школы, государственной практики» ^{[7, с. 10]}. В последующем этот вывод получил развитие в трудах российских языковедов. Согласно справедливому замечанию В.К. Журавлева, «без письменности не может существовать и функционировать государство» ^{[14, с. 89]}.

Ядром государственного языка является юридический язык. В российском и зарубежном языкознании проведены глубокие исследования языка права Древней Руси (А.А. Шахматов, Е. Карский, А. Лавровский, С.П. Обнорский, В.М. Истрин, П.М. Черных, Б. Унбегаун, А.М. Селищев, Д. Уорт, Р.М. Цейтлин, В.В. Иванов, В.Н. Топоров, В.М. Живов и др.). Языковеды исследуют два важных для теории права аспекта языка Древней Руси: во-первых, семантику юридических лексем (терминов) в их развитии; во-вторых, способы и формы выражения внутреннего правового смысла, при котором само слово является промежуточной моделью выражения этого смысла ^{[7, 12, 13, 15, 17, 27, 38, 42, 44, 46-49]}.

К сожалению, в теоретико-правовых и историко-правовых исследованиях итоги трудов ученых-языковедов используются явно недостаточно. Среди специальных работ историков права в этой сфере можно упомянуть только работу В.А. и В.В. Роговых, а также словарь древнерусских юридических терминов М.А. Исаева ^{[19, 36]}.

Таким образом, в юридической науке и языкознании сформулировано учение о государственном, официальном и юридическом языках, а также о деловом стиле русского языка. Однако в государствоведении до сих пор не сформулировано положение о том, что государственный язык является одним из необходимых признаков государства. В истории российского права не рассмотрен процесс становления русского языка в качестве государственного и юридического. Анализу этих проблем и посвящена настоящая статья.

Становление государственного языка Древней Руси

Возникновение Древнерусского государства вело к стиранию различий между восточнославянскими племенными союзами по мере их включения в территориальную организацию государства. Именно в этот период, по замечанию В.В. Виноградова, «…родилась идея единства Русской земли, идея единства русского языка ... Образование Русского государства вовлекло отдельные русские племена в общую политическую жизнь. Под влиянием этого политического единения, живого общения между племенами, стирались их этнографическая и диалектальная обособленности … Культурное единение восточнославянских земель … укрепило их языковые связи и определило надолго общность их языковой жизни» ^{[7, с. 15]}.

Следует отметить, что в создании Древнерусского государства участвовали не только восточнославянские племена, но и угро-финны, скандинавы и др. При этом уже на самых ранних этапах истории Древней Руси существуют свидетельства о языковой общности, которая возникла, по крайней мере, среди княжеских дружинников. По сообщению византийского историка Иоанна Скилицы, в 970 г. во время сражения объединенного войска из русских, болгар, венгров и печенегов с византийцами, русские выстраивались вместе с болгарами – объединяясь благодаря языковой общности. Еврейский путешественник Ибрагим ибн Якуб около 965 г. сообщает, что славянским языком пользовались варяги ^{[42, с. 45]}.

Рассматривая вопрос о ядре государственного языка – юридическом языке Древней Руси, следует учитывать, что язык и право находятся друг с другом в сложных взаимоотношениях, которые появляются еще до создания государства. Социальное регулирование в догосударственных обществах происходит на основе традиций и обычаев, которые приводят к возникновению обычного права, средством выражения которых является устная речь. Проблемы формирования правовой лексики в обычном праве славян до распада праславянской общности и появления у славян государств исследовались В.В. Ивановым и В.Н. Топоровым. В частности, им удалось доказать, что слова с корнем «прав» в славянских языках, производных от «право», появились еще в догосударственный период существования праславянской общности ^{[16, 17]}.

В недатированной части «Повести временных лет» понятие обычай используется при описании догосударственного быта восточнославянских племен: «Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, и каждые – свой нрав». Иначе говоря, летописец подчеркивает партикуляризм обычая, обусловленный как ареалом расселения племен, так и этнической средой бытования. При этом православный автор осуждает «обычаи поганые» (например, «древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски»; «радимичи, вятичи и северяне … жили в лесу, как и все звери») ^{[30, с. 146]}.

После создания государства отсутствие или наличие юридической силы у обычая начинает определяться санкцией государства, т.е. происходит разделение обычаев на бытовые и правовые. Это обстоятельство важно учитывать, говоря о обычае как основном источнике кодификации права в Древней Руси. Княжеские узаконения основывались на обычае, но подходили к их отбору избирательно, что определялось как интересами формирующегося государства, так и христианской верой после крещения Руси ^{[39, с. 8]}.

Формированию государственности в Киевской Руси сопутствовало появление первых письменных нормативно-правовых актов. Княжеская кодификация древнего обычного права восточных славян началась, видимо, очень рано. В договорах с греками 911 и 944 гг. содержатся упоминания о «русском законе». При этом ссылки на отдельные положения этого закона находят совпадения с более поздним текстом «Русской Правды» ^{[20, с. 3]}. По своему происхождению эти нормы являются обычно-правовыми.

Основным результатом княжеского правотворчества, подлинным сводом древнерусского права стала «Русская Правда». Ее древнейшая часть была записана в 1019 г. при Ярославе Мудром. В середине XI в. она была дополнена Правдой Ярославичей. В сохранившихся сборниках древнерусской письменности списки Правды Ярослава и Правды Ярославичей объединены, что позволило историкам выделить краткую редакцию «Русской Правды». В XII в. краткая редакция была переработана и дополнена Уставом Владимира Мономаха и другими нормами, что позволило выделить пространную редакцию «Русской Правды». В XIV – XV вв. появились переработки пространной редакции, которые выделены в сокращенную редакцию «Русской Правды».

Древнейший из известных ныне списков «Русской Правды» дошел в составе Новгородской кормчей 1282 г. Несмотря на то, что это список пространной редакции, в нем наблюдается почти полное отсутствие церковнославянизмов. А.А. Шахматов, а за ним В.В. Виноградов считали: «Очевидно, письменная передача лишь закрепила готовый, обработанный устный текст: кодификация произошла в живой речи, а не на письме ... Писцы княжеской канцелярии в то время на Руси еще не успели выработать строго стилизованного на церковнославянский лад письменно-делового языка (хотя они и учились грамоте по церковнославянским книгам)» ^{[7, с. 20]}.

Все последующие списки краткой и пространной редакции, включая древнейший список краткой редакции в составе Академического списка I Новгородской летописи (XV в.), сохранили древнерусскую языковую основу, но подверглись сильному влиянию церковнославянского языка ^{[38, с. 129-140]}. Таким образом, несмотря на то, что писцы великокняжеских канцелярий и монахи-переписчики «Русской Правды» свободно владели церковнославянским языком, они стремились сохранить древнерусский язык в качестве языковой основы «Русской Правде», т.е. сделать его максимально доступным для населения Древней Руси.

Важнейшим этапом в становлении русского литературного языка стало введение распространение на Руси письменности на церковнославянском (древнеболгарском) языке, созданной Кириллом и Мефодием в 863 г. для Македонии. Как отмечал А.С. Архангельский, Кирилл и Мефодий вывели славянский язык «из того хаотического, доисторического брожения, в котором он находился в VIII – начале IX вв. ... перевод дал стихийной, не сформировавшейся еще славянской речи литературное единство и твердость..., обогатил язык массой совершенно новых слов и понятий, дал ему твердые фонетические, морфологические и синтаксические формы» ^{[2, с. 38]}.

В.В. Виноградов называл церковнославянский язык «классическим», общим в IX – X вв. «литературно-письменным языком всего славянства, т.е. всех славянских народов – южных, восточных и западных». Он считал, что после создания письменности, «славянский язык наряду с греческим, латинским и еврейским становится литературным языком, языком христианского культа. Он начинает развиваться как язык цивилизации и литературы, обогащенный греческими и латинскими элементами ... Выступая на арену широкой европейской жизни, славянство добивается равноправия своего литературного языка с греческим и латинским – двумя международными языками европейского средневековья» ^{[7, с. 17, 237]}.

Судя по византийским источникам, христианизация Руси началась не позднее IX в., еще при жизни Кирилла и Мефодия ^{[3, с. 24 – 29]}. При Игоре (912 – 945) в Киеве действовала церковь св. Илии на Подоле, в которой христианская часть дружины Игоря приносила клятву при заключении договора с греками в 944 г. В 954 – 955 или 957 г. приняла крещение княгиня Ольга. Языком христианства в Киеве был церковнославянский язык. Об этом говорит язык догово¬ров с греками 911, 944 и 971 гг. Как доказал С.П. Обнорский, эти договоры были составлены в Византии на греческом языке, а затем переведены на церковнославянский язык. При этом текст договора 911 г. более слепо копирует греческий оригинал, содержит больше ошибок и архаизмов, чем текст договора 944 г. ^{[27, с. 111-114]} Иными словами, составитель «Повести временных лет» не пересказал, а именно включил в летопись тексты договоров, которые хранились в великокняжеской канцелярии. На этой основе Л.П. Якубинский высказал предположение о том, что церковнославянский язык был языком княжеской канцелярии в X в. ^{[52, с. 89]}

Крещение Руси при великом князе Владимире обусловило усиление влияния византийского права. Под 996 г. в «Повести временных лет» рассказывается, что Владимир, живя «в страхе Божием», по настоянию епископов (очевидно, греческих) «отверг виры и начал казнить разбойников». Из этого сообщения можно заключить, что великий князь ввел смертную казнь – наказание, являвшееся основным в византийском праве. Но затем «епископы и старцы» посоветовали ему снова заменить казнь вирами и Владимир, отменив свое прежнее решение, стал жить «по заветам отца и деда» ^{[30, с. 196]}.

Л.В. Милов увязал это сообщение летописи с переводом в конце X в. на церковнославянский язык византийского законодательного свода Эклоги. Ученый считал, что «предложение круто изменить систему традиционных наказаний … сделанное епископами-греками, диктовалось … целостным восприятием системы церковно-светского права Византии». Исходя из этих наблюдений, он сделал смелое предположение о проведении Владимиром крупной правовой реформы, путем которой XVII титулу Эклоги была придана юридическая сила на Руси. Нормы византийского законодательства, по его мнению, действовали 5 – 10 лет, но не были приняты верхушкой общества, что и обусловило возврат к денежным штрафам. В последующем эту гипотезу поддержал А.А. Горский ^{[26, с. 201-220; 8, с. 122-123]}.

В пользу гипотезы о конфликте между попытками рецепции византийского права и русской «стариной» свидетельствует то, что Устав князя Владимира о десятинах, судах и людях церковных был составлен и введен в действие в основном на древнерусском языке. Устав князя Ярослава о церковных судах также был составлен и введен в действие в основном на древнерусском языке. Таким образом, в княжеских узаконениях, регулировавших взаимоотношения государства и церкви, законодатель воспользовался не церковнославянским, а древнерусским языком. Но собственно византийское законодательство переводилось на церковнославянский язык: выборки из Кодекса, Дигест и Новелл императора Юстиниана (в составе Кормчих и Мерил Праведных), Эклога Льва Исаврянина и Константина Копронима 739–741 гг. («Леона царя премудраго и Константина верною царю главизны»), Прохирон Василия Македонянина 870–878 гг. («Закон градский»), Земледельческий закон, законы Алексея Комнина («Новая заповедь бывшая от христолюбиваго цесаря Алексия Комнина», в составе Мерила Праведного), краткая редакция Закона судного людем, «Номоканон» Иоанна Схоластика. На протяжении веков эти переводы были хорошо известны в Древней Руси и распространялись во многих списках ^{[6, 24, 50]}.

Говоря о сборниках переводов византийского права следует отметить, что они применялись церковными судами Древней Руси. Ссылки на византийский Номоканон VI–IX вв. как на нормативно-правовую основу судопроизводства в церковном суде содержатся в ст. 4 Устава Владимира, в ст. 1 Устава Ярослава, в ст. 1 Новгородской судной грамоты ^{[10, с. 23, 86]}. Соблюдение и использование византийского церковного законодательства было обязательно для Русской православной церкви. В ответах митрополита Иоанна II (1080–1089) говорится: «Прилежи паче закону, неже обычаю земли» ^{[35, т. VI, с. 3]}. В 1062 г. монахи Киевской Лавры ездили в Константинополь за текстом устава Студитского монастыря, который затем ввели в действие на территории Лавры ^{[23, с. 155-156]}.

После крещения Руси наиболее серьезному влиянию византийского права подверглась сфера брачно-семейного права. В соответствии с догматами христианства и под влиянием византийского церковного права возникли совершенно новые институты права (например, преступления против веры, дела о церковном браке, разводе, наследстве и т.д.), подсудные преимущественно церковным судам. Хотя, как свидетельствует Устав Ярослава, церковные суды пользовались русской системой наказаний – денежными компенсациями и штрафами ^{[51, с. 296-306]}.

По мере распространения церковнославянских религиозных текстов на Руси, постепенно стали появляться и политико-правовые сочинения – «Слово о законе и благодати» (1051), «Поучение Владимира Мономаха» (1096), которые были также написаны на церковнославянском языке, включавшем лексику древнерусского языка.

Языковая ситуация в Древней Руси уже два столетия вызывает дискуссии среди филологов. А.А. Шахматов считал, что церковнославянский язык, став после крещение языком церкви и духовного просвещения, по мере его русификации превратился в национальный язык России. Он писал, что до начала XX в. церкрвнославянский язык остается основой русского литературного языка ^{[48, 49]}. Однако его крупнейшие ученики – академики С.П. Обнорский и В.В. Виноградов – не поддержали эту позицию.

С.П. Обнорский пришел к выводу, что «русский литературный язык старшей эпохи был в собственном смысле русским во всем своем остове. Этот русский литературный язык старшей формации был чужд каких бы то ни было воздействий со стороны болгарско-византийской культуры», которая только позднее оказала на него сильное влияние. «Оболгарение русского литературного языка следует представлять как длительный процесс, шедший с веками crescendo» ^{[27, с. 144]}.

В.В. Виноградов занял компромиссную позицию. Он говорил о двух типах древнерусского литературного языка: «книжно-славянском» и «народно-литературном». Оба эти типа обнаруживают в XI – XII вв. признаки стилистической дифференциации: «…русский литературный язык быстро развивается в двух направлениях: язык народный обогащается художественным опытом книжной литературы; язык славяно-русский проникается стихией живой восточнославянской речи. Промежуточное положение между этими двумя разновидностями древнерусской литературной речи занимает деловой язык, язык грамот и договоров» ^{[7, с. 24]}.

Теория В.В. Виноградова является основой языковедческих исследований до современности, но в трудах Б.А. Успенский, В.М. Живовов и др. она получила оригинальную интерпретацию. По их мнению, в Древней Руси существовало не двуязычие, а диглоссия, т.е. функциональное разделение сфер применения языков, при котором церквнославянский являлся языком богослужения и культуры, а древнерусский – быта. К сфере быта они относят юридические тексты и деловую письменность ^{[42, с. 101-107]}. Впрочем, в более поздних трудах В.М. Живов писал, что ему уже «не кажется … убедительной ни теория диглоссии в приложении к культурно-языковой ситуации средневековой Руси…, ни представление о дуалистическом культурном архетипе как константе русского исторического развития», а о своей статье о языке права писал как о «здании … построенном криво» ^{[13, с. 292]}.

Придерживаясь теории В.В. Виноградова, считаю, что государственный язык Древней Руси развивался в сочетании древнерусского разговорного языка и письменного общеславянского (церковнославянского) языка. С одной стороны, в связи с крещением Руси церковнославянский язык стал языком не только богослужения, но и законодательства, политико-правовой мысли и литературы. С другой, на основе древнерусского разговорного языка формируется его письменный документально-деловой стиль, использовавшийся как в княжеских узаконениях, так и иных правовых актах.

Лексико-семантическое поле юридического языка Древней Руси

Современные лексикологические исследования основываются на теории лексико-семантического поля, согласно которой невозможна адекватная характеристика значения слова без обращения к лексическим единицам одного с ним семантического поля. Значение слова рассматривается как функция от его семантических отношений с другими членами поля. Термин «поле» указывает на «принцип организации единиц языка». Лексико-семантические поля в естественных языках организованы по ядерно-периферийному принципу. Члены ядра наиболее полно обозначают родовое понятие, тогда как периферийные члены – более конкретные, видовые понятия; в ядре сконцентрирована основная информация о всем поле.

Исследования лексико-семантического поля государственного языка приводят к выводу о том, что ядро государственного языка составляет юридический язык. Филологами проведена большая работа по исследованию лексики юридического языка Древней Руси, получившая обобщение в фундаментальных словарях И.И. Срезневского, П.Я. Черных, М. Фасмера, Словаре русского языка XI–XVII вв. и др. ^{[40, 41, 43, 45]}

Формирование словаря юридического языка происходило за счет переосмысления некоторых исконно древнерусских слов. Так, слово «корм» (кърмъ, коръмъ) изначально имело смысл пища, но уже в Древней Руси начинает использоваться для обозначения «содержания за счет поборов с населения («кормление»); дани подати, налога, натурального подношения в пользу лиц (князей, княжеских или государевых людей), находящихся на «кормлении» у населения». Слово «вѣдати» имело смысл знать, но в юридическом языке стало означать управлять, заведовать. Слово «одьржати» означало окружать, заключать в себе, но в юридическом языке стало означать властвовать, повелевать. Слово «посадити» означало предложить сесть, усадить; в юридическом языке стало означать поставить, назначить.

Следует учитывать, что создание Древнерусского государство происходило в сложных международных условиях окончания процесса великого переселения народов. Уличи, тиверцы, бужане, поляне, древляне и другие восточнославянские племена на юге Восточно-Европейской равнины постоянно подвергались нашествиям тюрко-татарских племен. Кривичи и словене, расселявшиеся на Севере Руси, взаимодействовали с балтийскими народностями и угро-финскими племенами.

Давние отношения связывали восточнославянские племена с Византией, которые укрепились после создания государства и особенно после крещения Руси. По мере превращения Киевской Руси в одну из мощнейших держав того времени, крепли его связи с раннефеодальными государствами Европы. Эти взаимовлияния отразились в юридическом языке Киевской Руси. Однако приток иноязычных слов в юридический язык Древней Руси вел к их переосмыслению в соответствии с социальными и политико-правовыми реалиями.

Из языков тюркской семьи юридический язык Киевской Руси заимствовал титулы «каганъ» и «хан», термины «сан» (чин), «боярин» (богатый, знатный человек). Финансовые термины «казна», «ногата», «кабала». Из древнескандинавского языка в юридический язык Руси вошли понятия, связанные с дружиной («варягъ», «вирьник», «витязь», «гридь», «колбяг», «тиун (тивун)», «ябедник») и штрафами («вира»). Из германских – понятие «князь» (от герм. kuning).

Значительны были заимствования из греческого языка. К греческим по происхождению словам относятся, прежде всего, обозначения людей по их отношению к тому или иному сословию: «холоп» (греч. χαλεπός – раб), «кметь» (греч. κομήτης – знатный витязь). Преимущественно из греческого заимствованы названия чинов Русской православной церкви: «епархъ», «епископъ», «монахъ», «митрополитъ», «игуменъ» и др. Наконец, из греческого были заимствованы названия некоторых правовых актов. Например, «грамота» (греч. γράμματα – чтение и письмо, указ).

Особенное влияние на юридический язык Древней Руси оказал церковнославянский (староболгарский) язык, что вообще связано с его значительной ролью в становлении древнерусского языка в целом. Среди наиболее важных для российского права терминов следует отметить: «владеть» (црксл. владѣти, владати – управлять), «суд» (црксл. судъ – суд, тяжба; закон, постановление, устав; наказание), «учредить» (црксл. чрѣда – очередь, порядок следования), «вече» (црксл. вѣште). Из церкрвнославянского заимствованы также термины «доконьчание», «жалование», «наказание», «правление», «съвѣщание», «сѣдание», «настолование» и др.

Исследования филологов позволяют прийти к выводу, что именно в Древней Руси была заложена лексическая основа русского юридического языка, включавшего категориально-понятийный аппарат в сферах формы правления и территориально-политического устройства, номинации государственных органов и должностных лиц, финансовой сфере, обозначения видов государственных штрафов и подати, видов официальных документов и др.

Центральным понятием лексико-семантического поля русского юридического языка было понятие лица, осуществлявшего высшую государственную власть – «князь киевский», «великий князь» (кънязь). Хазарское влияние привело к тому, что до XI в. киевский князь мог неофициально именоваться «каган» (например, в «Слове о законе и благодати» Илариона). Со времени Ярослава Мудрого великие князья неофициально именовались уже царями (цесарями), т.е. так же, как византийский император. С понятием княжеской власти был связан целый ряд понятий: «посадити на кнѦжениѤ» (дать княжескую власть), «вънити» (принять княжение), «прияти князя» (взять в князья, сделать князем), «выидти» (отказаться от княжения), «держати» (владеть, править), «правити» (управлять, править).

Княжеская власть в Древней Руси была ограничена нормами обычного права, а после принятия православия – также нормами канонического права и христианской нравственности. Это привело к формированию еще одного термина, вошедшего в юридический язык, – древнерусского слова «правда», «право». Изначально это слово использовалось в значении истины, но в названии «Русская Правда» оно используется как свод правил.

Следует отметить, что в церковнославянских переводах греческих текстов появились слова-кальки с греческого языка – «законъ», «законоположение», «заповѣдь». В договорах с греками понятие «законъ» используется в смысле либо нормативно-правового акта, либо комплекса обычно-правовых норм. Однако в последующем в княжеских узаконениях термин «законъ» не использовался, а в литературных сочинениях он приобрел значение заповеди Божией. Закон в современном смысле слова появляется в России только в середине XVII – начале XVIII в. ^{[1, с. 95-117]}

В княжеских узаконениях используется два термина, которые с позиций современной теории права можно отнести к понятию формы выражения права – обычай и устав. В IX – XII вв. в письменных источниках обычай именуется рядом терминов – «покон», «пошлина», «старина». В краткой редакции Русской Правде обычай зафиксирован только как «покон» за убийство огнищанина и как «покон вирный». В простран¬ной редакции «покон» упоминается только как «покон вирный». Иначе говоря, «покон» – это узаконенный обычай. «Покон» не отождествляется со «стариной», т.е. бытовыми обычаями.

Термин «уставъ» является славянизмом, встречающимся как в русских, так и в церковнославянских текстах. Этот термин, как установил еще И.И. Срезневский, означает не закон в современном смысле слова, а узаконение конкретного князя (например, «уставъ» в заголовках церковных уставов Владимира и Ярослава).

Ряд понятий связан с законодательной деятельностью князей: «възаконити» (назначить, узаконить), «възѦти рѦдъ» (заключить договор), «съвѣщаниѤ» (договор, совещание), «биричь» (должностное лицо, в обязанности которого входило объявлять различные указы и распоряжения). В русском юридическом языке возник ряд понятий для обозначения нормативно-правовых актов и правоприменительных актов: «книга» (письменный указ, распоряжение), «кормчая книга» (сборник церковных и частью гражданских законов, правил), «постановление» (договор, соглашение), «доконьчанье» (мирный договор), «рѦдъ» (договор), «рѦдница» (письменный договор), «грамота» (деловая бумага), «мирная» (род охранной грамоты), «кабала» (письменное долговое обязательство) и др.

Становление исполнительно-распорядительной деятельности княжеской администрации отразилось в понятиях: «бити челом въ службу» (просить о принятии на службу), «настоловани» (назначение на должность), «вѣдати на дѣло» (исполнять службу), «дворити» (служить). Обширные международные связи и становление дипломатической службы Древней Руси привело к формированию понятий: «посолъ (пъсълъ, посълъ)», «посолъ большой», «посолъ великий», «посолъ меньший»; «посольникъ»; «правити посольство».

Свою власть князь осуществлял с помощью дружины, что определило развитую терминологию, связанную с военной службой: «дружина», «старейшая дружина» (ближайшие люди к князю, княжеский совет), «воевода» (военачальник), «мужъ княжъ» (княжеский дружинник), «гридити» (служить в военной службе).

Формируется номенклатура должностей дворцового управления: «тиунъ» (управляющий; особая должность при князьях, боярах и епископах), «стольникъ» (дворцовая должность и чин в древней Руси; должность при епископе в древней Руси); «меченоша» (оруженосец, княжеский дружинник), «огнищный» (дворский), «конюший», «ключникъ», «казначей», «накладникъ», «спальникъ» и др.

Становление финансовой системы в Киевской Руси привело к появлению целого ряда понятий: «казна» (имущество, документы, денежные и иные средства, составляющие собственность государя, государства или церкви, а также управление, ведающее этими средствами), «вирникъ» (княжеское должностное лицо, сборщик штрафов), «взимати» (взыскивать, получать дань).

Формирование системы государственных налогов привела к целому ряду понятий для их обозначения: «десѦтина», «одесѦтити» (обложить десятиной, податью, брать подать), «вира», «вѣра» (денежная пеня, штраф в пользу князя за убийство свободного человека), «мыто», «мытъ» (торговая пошлина), «выходъ» (дань, подать), «кнѦжчина», «кънѦжьщина» (подать), «поборъ» (подать), «полюдие» (подать; княжеский объезд для собирания дани и для суда и расправы), «помостьное» (мостовая повинность), «поклонъ» (пошлина, уплачиваемая князю или его представителям при проезде через территорию волости или при временном пребывании на ее территории), «посельницкое» (вид подати), «ѣздъ» (плата за поездку по административным и судебным делам) и др.

Становление и развитие государственности было невозможно без установления эффективного контроля над территорией и населением. Общим термином для обозначения субъекта права в «Правде Русской» и других княжеских узаконениях было «человѣкъ». В церковнославянских переводах византийского законодательства появляется термин «лице» (см. также лат. persona), которое не использовалось в княжеских узаконениях Древней Руси.

Княжая власть над населением в условиях становления феодализма вела к сословному делению общества, что отразилось в соответствующих понятиях: «боѨрин» (член высшего сословия), «мужь», «мѦжь» (свободный человек; именитый почтенный человек), «купцы» (наиболее богатые и привилегированные торговцы), «рѦдьникъ» (простолюдин), «людие» (низший слой населения), «рядовичь» (несвободный человек, по своему юридическому положению близкий к холопам, но имевший обусловленную договором возможность возвращения на свободу; в системе управления княжеской вотчиной люди этого состояния использовались в качестве помощников тиуна), «смердъ», «закуп», «изгой», «рабъ» и др.

В юридическом языке Древней Руси нашло достаточно полное отражение политико-территориальное деление государства, номенклатура должностей княжеского управления на местах и земского самоуправления: «княжество», «удел», «волость» (область, находящаяся под одной верховной властью), «вотчина» (территория удела, княжество, земля, область), «весь» (селение, деревня, район, квартал города, называемый по влившемуся в его состав селению, деревне и т.п.), «конецъ» (район города), «погост» (податной округ и его центр, где останавливались князья и княжеская дружина для сбора подати), «намѣстьникъ», «посадникъ», «волостель» (управитель волости), «вѣче» (народное собрание), «старѣишина» и др.

В Древней Руси формируется гражданско-правовая, уголовно-правовая и процессуальная лексика. Как установил В.М. Живов, в княжеских узаконениях и переводах византийских памятников в этой сфере использовалась разная терминология: в княжеских узаконениях – лексика древнерусского языка, в переводах – кальки с греческого языка на церковнославянском. Он объяснял это противопоставлением древнерусского юридического языка как профанного и церковнославянского как сакрального. Думается, такое объяснение безосновательно: во-первых, трудно предположить, что светские и духовные деятели Древней Руси сознательно подрывали авторитет княжеских узаконений; во-вторых, В.М. Живов признает, что «оппозиция церковнославянского и русского … почти не выражена на уровне лексическом» ^{[13, с. 193]}. Представляется, что в данном случае древнерусский законодатель только хотел сделать свои узаконения доступными для населения.

Для обозначения недвижимого и движимого имущества в княжеских узаконениях использовались древнерусские слова «домъ», «животъ». В результате переводов с греческого в церковнославянском языке имущество обозначалось как «имение», «стяжание», «притяжание». Ростовщический процент в княжеских узаконениях – «рѣзъ», «ростъ»; в переводах с греческого – «лихва». Кредитор в княжеских узаконения – «должебитъ», «должникъ»; при переводах с греческого – «заимодавецъ». Завещание в княжеских узаконениях – «душевная грамота», «духовная грамота», «рукописание»; при переводах с греческого – «завѣтъ», «завещание». Наследство в княжеских узаконениях – «задница» (затем «статокъ», «сстатокъ», «остатокъ», «останокъ»); при переводах с греческого – «наследие», «причастие».

Для обозначения правонарушения в княжеских узаконениях использовался термин «обида» (затем «лихое дѣло», «дурно», «воровство»). При переводах с греческого в церковнославянском языке – «проказа». Для обозначения убийства в княжеских узаконениях – «головщина», при переводах с греческого – «убийство». И в русских, и в церковнославянских текстах также используется термин «душегубец».

Формирование княжеского и церковного суда привело к появлению понятий «судиѨ», «истьць» и др. Для обозначения свидетеля в княжеских узаконениях использовались русские слова с начала «видокъ», а затем – «послухъ». Эта трансформация, видимо, произошла под влиянием церковнославянского слова «свидетель» (калька с греческого). Термин «послухъ» менее точен с юридической точки зрения, чем «видокъ» (очевидец), но семантически ближе к церковнославянскому «свидетель».

Проблема точности и строгости юридического языка Древней Руси

Особенностью юридического языка является не только простота, доступность для всякого дееспособного лица, но точность и строгость. Исходными элементами права являются категории и понятия. Говоря о том, что уже в Древней Руси сложился юридический язык необходимо установить, способен ли был этот язык передавать сложные юридические конструкции.

Обращаясь к этой проблеме, прежде всего, следует подчеркнуть, что в Древней Руси сформировался слой очень образованных людей. Видимо, в состав княжеской дружины с древности входили не просто грамотные люди, а «книжники», что позволило достаточно оформиться княжеским канцеляриям ^[21]. Князь Владимир, по свидетельству летописи, предавался «книжному чтению». Не случайно, при разработке около 996 г. княжеского устава Владимира о десятине был использован Номоканон. В текстах различных редакций Устава указывается на присутствие при его обсуждении «бояр и судей княжеских» ^{[28, с. 343]}. Ярослав Мудрый также «книги любил, читая их часто и ночью и днем» ^{[30, с. 204]}. В XII в. в княжеских дворцах собирались и действовали «хранилища книжные» ^{[34, т. 7, с. 36.]}.

Крещение Руси привела к формированию значительного круга лиц, способного к теоретическому анализу византийского законодательства. Прежде всего, это сами греческие миссионеры, их окружение, а также их ученики. Одним из средств византийской миссии было создание школ в землях новокрещенных ^{[18, с. 324 – 325]}. Древняя Русь не была исключением.

После принятия веры в 988 г. Владимир «посылал собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное» ^{[30, с. 190]}. Школы после крещения Руси создавались повсеместно. Даниил Заточник в своем «Молении» сообщает, что получать знания и учиться в Киеве можно у «философов» ^{[37, с. 43]}. В захудалом Курске школу закончил отрок Феодосий (Печерский), будущий знаменитый игумен Киевской Лавры и образованнейший русский святой ^{[23, с. 62, 64, 442]}. Эту просветительскую политику продолжил Ярослав Мудрый. Под 1037 г. в «Повести временных лет» сообщается, что он «книги любил, читая их часто и ночью и днем. И собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык» ^{[30, с. 204]}.

Высокая образованность древнерусской элиты нашла отражение в юридическом языке Древней Руси. По наблюдениям В.В. Виноградова, во-первых, княжеские узаконения отличались устойчивостью терминологии: «Язык грамот далеко не всегда отражал непосредственно живую речь. В разных типах грамот с течением времени вырабатывались свои застывшие формулы, далекие от живого языка. Эти формулы повторялись иногда из века в век». Во-вторых, он замечал: «В церковнославянском языке был широко распространен принцип калькирования, буквального перевода греческих слов. Этим путем язык обогащался множеством отвлеченных понятий и научных терминов». Такими терминами-кальками, по его мнению, являлись, например, слова «беззаконие», «народовластие» и др. [7. 19, 24] В последующем эти наблюдения стали общепризнанными в языковедении.

В связи с поставленной проблемой важно отметить также критику В.А. Роговым и В.В. Роговым господствующего в историко-правовой науке положения о «казуальности» юридических норм древнерусского права, из которого обычно делается вывод о неспособность древнего мышления к юридическим абстракциям. В.А. Рогов и В.В. Рогов обратили внимание на то, что не следует смешивать «казуальность» самой нормы и статьи закона. Например, только часть норм «Русской Правды», закрепляя обычаи, являются казуальными. Но значительное число статей «построено на обобщении практики эпохи становления кодекса», имеют «имеют единую норму, единую гипотезу и диспозицию, разница лишь в санкциях по отношению к “социальному статусу” участников правоотношений», т.е. являются абстракциями ^{[36, с. 87-88]}.

Простота и точность юридического языка, наличие абстрактных норм, видимо, является одним из следствий той модели христианизации, которую избрали византийские миссионеры. В христианском просвещении русских им удалось соединить сложные теории патристики с реалиями жизни Древней Руси. Эта модель простоты в сочетании с ясностью и продуманностью изложения использовалась в княжеских узаконениях и памятниках политико-правовой мысли. В XI–XII вв. древнерусский юридический язык был уже настолько развит, что позволял включать в княжеские узаконения сложные юридические конструкции византийского права.

По мнению Л.В. Милова, титул XVII Эклоги был «в существенной мере использован древнерусскими юристами при создании Древнейшей Правды». Он отмечал влияние Эклоги на ст. 1, 3–9, 11–16 Правды Ярослава. В другой своей работе Л.В. Милов доказывал, что влияние Эклоги прослеживается в ст. 93, 94, 99–106 пространной редакции «Русской Правды» ^{[25, с. 113-119; 26, с. 216-217]}.

Не вызывает никаких сомнений, что Устав о долгах и процентах, политическая и литературная деятельность князя Владимира Мономаха (1113–1125) были продиктованы влиянием христианского гуманизма и образцами социальной политики византийских императоров. По авторитетному мнению Л.B. Черепнина, практика ограничения Владимиром Мономахом ростовщических процентов была связана с учениями Церкви; к этому призывал митрополит Никифор в своем «Поучении» ^{[11, с. 236-237]}.

Заключение

Таким образом, образование Древнерусского государства привело к становлению государственного языка и его ядра – юридического языка. В X–XII вв. благодаря княжеским узаконениям произошла кодификация и новеллизация обычного права, определившая основы правовой регламентации в сферах судопроизводства, преступления и наказания, вотчинного землевладения и частно-правовых отношений. Крещение Руси обусловило влияние византийского права на формирование княжеского права и рецепцию византийского церковного права.

В древнерусский период уходят корни лексико-семантической системы русского юридического языка, который в IX–XII вв. обслуживал сферу великокняжеской власти, направленной на защиту земли от внешних врагов, поддержание правопорядка и отправление правосудия. Основой формирования государственного языка Древней Руси составили как лексические единицы, образованные за счет собственных ресурсов древнерусского языка, так и иноязычные заимствования, обусловленные его международными отношениями.

В Древней Руси сложился ряд терминов, являющихся основополагающими для современного юридического языка, включая: право, закон, постановление, обычай, правление, учредить, совещание, посол, казна, суд, истец, лицо, имение, заимодавец, завещание, убийство, свидетель и др. Богатый лексический состав юридического языка Древней Руси позволил, во-первых, осуществлять заимствования из развитого греко-римского (византийского) права; во-вторых, формулировать абстрактные нормы в княжеских узаконениях Древней Руси.