From Social technologizing a new typology of architectural objects

Rozin Vadim Markovich Doctor of Philosophy Chief Scientific Associate, Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences  109240, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Goncharnaya, 12 str.1, kab. 310 rozinvm@gmail.com Other publications by this author

Понимаю, требует пояснение сама постановка задачи. Зачем, спрашивается, уходить в обсуждение социальных проблем и понятия технологизации, чтобы выстроить современную типологию архитектурно-строительных объектов? Действительно, на первый взгляд кажется, что построение типологий ‒ дело самих проектировщиков (архитекторов и технологов-смежников). Они должны проанализировать недостатки существующей типологии и затем, опираясь на свой профессиональный опыт и знания, задать новую типологию, отвечающую современным требованиям. Однако не все так просто, в современных исследованиях показано, что за спиной проектировщиков стоят социальные и властные субъекты, представления, воля и императивы которых направляют инновационные действия и шаги проектировщиков. Например, Марк Меерович, к работам которого мы будем неоднократно обращаться, пишет следующее.

«Изучая историю советского общества и отвечая на вопрос о причинах низкого качества жилой среды рабочих поселков и городов – новостроек первых пятилеток, прежде всего, следует ответить на принципиальный вопрос: в какой степени некачественные градостроительные решения были случайными, а в какой мере закономерными? Являлось ли неблагоустроенное барачное жилище, повсеместно возводимое в соцгородах, вынужденным следствием дефицита строительных материалов или последовательным воплощением государственной жилищной политики? В какой мере недостатки “селитьбы при промышленности” были проявлением текущих градостроительных решений, а в какой – результатом стратегии, воплощавшейся высшими эшелонами власти?.. В какой мере качество среды соцгородов являлось продуктом созидательного творчества, а в какой – итогом политических и организационно-управленческих решений?» ^{[1, с. 5]}.

И дальше (а также в других своих работах) он показывает, что ответ состоит именно во второй альтернативе. Вообще опосредованная (реже прямая) зависимость архитектурных и градостроительных решений от властных императивов, государственно-политических соображений и экономических ограничений была известна уже давно, но серьезный научный анализ этой зависимости еще ждал своего Аристотеля. Пожалуй, Марк Меерович с достаточным основанием может им считаться.

В другой своей работе «Расселенческая доктрина России: сегодня и 100 лет назад» он показывает, что в развитии отечественных градостроительных и архитектурных идей можно выделить четыре основные этапа: идеи города-сада предреволюционного периода, концепцию соцгорода, начиная с 20-х по 70-е годы, разработка Генеральной схемы расселения по территории СССР (70-е ‒ 90-е годы), наконец, идеи совершенствования агломераций как одно из направлений современного этапа развития [ ]. И практически на всех этапах сохраняется указанная зависимость, причем в России, особенно для первых двух, в своем худшем варианте ‒ прямого нормирования и управления со стороны властей и государства.

«Советская расселенческая доктрина рассматривала соцгорода как элементы государственного управления населением в структуре централизованной власти». «Город в рамках советской градостроительной политики создавался как искусственно формируемый продукт нормативного регулирования и централизованного распределения свыше». «Социалистические города являлись замкнутыми селитебными образованиями при промышленных предприятиях (впоследствии это качество стало обозначаться термином «моногород»), призванными играть роль «опорных пунктов» нового расселения – принимать, размещать и трудоустраивать массы «новых пролетариев» – отрываемых от земли и вовлекаемых в промышленное производство крестьян, прибывавших в город и здесь включавшихся в производственно-бытовые коллективы. Через соцгорода власть осуществляла: а) руководство единой общегосударственной системой производства; б) всеобщее плановое государственное распределение вещей, продуктов, социальных благ между социально-трудовыми коллекти­вами; в) трудомобилизационные мероприятия – перераспре­де­ление рабочей силы в масштабе всей страны и удержание ее на месте в целях использования для отправления всеобщей трудовой повинности; г) военно-мобилизационные мероприятия.

Теория соцгорода основывалась на принципе искусственного прикрепления к месту труда точно рассчитанных контингентов рабочей силы. Подобное было необходимо в условиях планового перемещения трудовых ресурсов, квотируемого распределения продуктов питания, вещей и услуг. Искусственно организуемые в масштабах государства принудительные миграции населения призваны были комплектовать промышленно-селитебные новостройки потребным для промышленности количеством рабочей силы» ^{[1, с. 120, 123]}.

Именно в рамках подобных отношений и практики создавались (во многих случаях дошедшие до наших дней) типологии градостроительных и архитектурных объектов. Меерович считает, что типология ведомственного жилища, возводимого в соцгородах-новостройках, была, с одной стороны, закономерным итогом воплощения государственной доктрины превращения страны в единый лагерь принудительных работ; с другой, результатом лимитированного финансирования жилищного строительства, осуществляемого ведомствами через производственные предприятия и учреждения; с третьей – следствием формирования персональной ответственности «красных директоров» за вверенный им фрагмент общегосударственной производственной цепочки, в котором возможность получения от администрации крыши над головой выступала основным средством привязки людей к месту работы и управления их трудовым поведением ^{[1, с. 126]}.

С его точки зрения, иерархическая дифференциация планировочной структуры (в предвоенный период «жилая группа» – «квартал» – «район»; в послевоенный «микрорайон» – «жилой район» – «планировочный район») «подразумевала реализацию неафишируемой задачи – обеспечения трудо- и военно-мобилизационной организации населения и удержание под контролем государства поведение человека за счет воздействия на него в поселенческом пространстве (в том числе и с помощью градостроительных «рычагов») ^{[2, с. 108]}.

Поясню, что я понимаю под «технологизацией» («процессом технологизации»). Если технология задает сложившиеся и нормативно заданные условия индустриального производства изделий, самого разного назначения и сложности, прежде всего основные операции и условия в узком смысле (например, физические), то анализ процесса технологизации ‒ это, во-первых, описание становления и формирования новой технологии, во-вторых, характеристика социальных условий, обеспечивающих в обществе как процесс технологизации, так и нормальное функционирование (воспроизводство) сложившейся технологии. Обычно второй момент или вообще упускается из вида или только подразумевается, анализ его отсутствует. В то же время в периоды реформ и социальных трансформаций именно создание нужных социальных условий для новой технологии должно быть поставлено во главу угла. Приведу два примера-кейса.

Первый ‒ решение нацистами еврейского вопроса. В книге «Актуальность холокоста» Бауман намечает важную схему, правда, заданную не понятийно, а эмпирически. Он показывает, что на первом этапе нацистская элита, захватившая власть, посылает обществу нужный для этой власти посыл (социальный месседж); конкретно, один из посылов состоял в том, что нацисты вменяли немцам представления, по которым евреи – источник всех зол и очищение от них Германии является первоочередной национальной задачей. Ко второму этапу можно отнести разработку необходимой для практического осуществления месседжа социальной технологии (сначала вытеснения евреев из Германии, затем полного их уничтожения). Эта технология включала в себя следующие этапы: определение (построение типологии, позволяющей отделить еврея от арийца, а также задать промежуточные типы), увольнение служащих и экспроприация коммерческих компаний, концентрация (дистанцирование от общества и помещение в лагеря смерти), эксплуатация труда и голодомор, уничтожение. К третьему этапу, хотя он разворачивался одновременно со вторым, нужно отнести создание институтов, обеспечивающих воспроизводство созданной технологии (научных институтов изучения еврейского вопроса, отделов в СМИ, «экономического отдела Главного управления имперской безопасности», лагерей смерти и других) ^[3]. Можно предположить, что эти три этапа (разработки и вменения социальных месседжев, создания технологии и типологий, формирования институтов) характерны для процессов «социальной технологизации» и в других социальных областях.

Второй кейс ‒ построение заводов в СССР в период индустриализации. Утвердившись в мысли, что страна советов окружена врагами и надо готовиться к войне в условиях отсутствия промышленности, Сталин поставил большевистскому государству задачу в кратчайшие сроки и любой ценой создать мощную оборонную отрасль. Для этого правительство, с одной стороны организовало сбор средств (продажа за границу культурных ценностей, торговля зерном, отъем имущества церкви и прочее), с другой ‒ изучив американский опыт проектирования и строительства, заказывает фирме А.Кана за огромные для тех времен деньги (более 200 миллионов долларов) проектирование и строительство заводов двойного назначения (и для войны и для гражданских целей, но, естественно, американским строителям об этом не говорили). «После завершения строительства Сталинградского тракторного в 1930 году, Саул Брон подписал с Каном контракт, который длился три года с 1930 по 1932, за время действия которого в России был построен 521 завод. Стоимость контракта составила два с половиной миллиарда долларов. По теперешним деньгам – это 250 миллиардов!» ^[4]. Несомненно, что эти заводы уже с первых заданий на проектирование замыслялись как военные, а гражданская компонента была декларирована больше как маскировка и побочный фактор.

Технология проектирования и строительства заводов А.Кана была полностью стандартизирована и упрощена за счет того, что он освободился от господствующей в то время зависимости строительных решений от решений технологических и архитектурных. Канна, отмечает Меерович, «интересовало лишь одно – каким образом можно изготовить проект быстрее, качественнее и с меньшими затратами. Он был гением изобретательства в организации строительного проектировании» <…> Альберт Кан пошел не от технологии к архитектурной форме, а от универсального пространства – к размещению технологии. Он придумал способ быстрого создания из стандартных деталей универсального строительного объема, в который затем мог вписываться, практически без проблем, любой производственный процесс… Было ли все это персональным изобретением Альберта Кана или он лишь обобщил существовавший до него опыт, приведя его к единым принципам – не важно. Важно то, что в СССР в тот период ничего подобного не было» [ ]. (курсив мой. – В.Р.)

Как же эта технология была освоена в нашей стране? Т.е. я перехожу к анализу процесса технологизации. Во-первых, была организована учеба: через мастерские и строительные площадки, где американцы осуществляли проектирование и строительство были пропущены несколько тысяч советских специалистов, задачей которых было научиться всему тому, чем владели американские проектировщики и строители. Во-вторых, были созданы новые институты (проектные и строительные, а также в сфере управления), в которых американский опыт тиражировался и приспособлялся к нашим условиям; по мере их совершенствования необходимость в фирме А.Кана полностью отпала. В-третьих, создавались новые производства, нужные для нового типового проектирования и строительства. Меерович отмечает, что о прямом «калькировании» проектной деятельности, о непосредственном воспроизведении американского прототипа не могло быть и речи, настолько несхожими были и условия работы, и техническое обеспечение проектной деятельности, и сама философия проектирования, и состояние базы стройиндустрии, и характер кооперации между различными дисциплинарными разделами проекта, и квалификация исполнителей, и многое многое другое.
Уникальность и сверхсложность «привязки» американской технологии была вызвана еще и тем, что происходила она «с колес», т.е. в ходе непрерывного реального проектирования ^[5].
Из этого примера видно, что необходимым условием технологизации в данном случае выступает уже созданная технология (типового проектирования), которая, однако, адаптируется к существующим социальным условиям и уточняется в ходе технологизации. Следующий момент: технологизация ориентирована на решение массовых задач, имеет дело с массовыми процессами. В плане установок очень важны: экономия, качество и сроки. Еще одна характеристика технологизации ‒ подготовка специалистов (проектировщиков, строителей, организаторов и управленцев). «Советский авангард, ‒ отмечает Меерович, ‒ в основном, был сформирован молодыми людьми, воспламененными социальными идеями, идеологически провозглашаемыми советской властью. Они были, буквально, захлестнуты валом проектных работ, потому, что страна, несмотря на полную нищету, вела широкое строительство – воплощались дореволюционные строительные программы, перелицованные под задачи советской власти (ГОЭЛРО, транспортное строительство и др.), восстанавливались промышленные предприятия, реализовались новые проекты, прорабатывались поисковые идеи, осуществлялся авторский надзор. И хотя Анатолий Степанович Фисенко формально не входит в творческие группировки, его проекты, “инженерно чистые” и лаконичные, привлекают внимание лидеров конструктивизма и публикуются на страницах их печатного органа – журнала “Современная архитектура”» ^[5].

Технологизация предполагает и создание условий для воспроизводства осваиваемой технологии – формирование новых институтов, идеологической среды, научного обеспечения.

В своих работах я показываю, что технику (в том числе и технологию) можно рассмотреть как «социальное тело» человека, общества или государства. В этом качестве техника расширяет возможности соответствующих трех субъектов, позволяя им решать задачи, которые они раньше без помощи техники решить не могли. Кроме того, как социальное тело техника кардинально трансформирует (преображает) этих субъектов, позволяя с полным правом считать их техническими существами. Рассмотрим под этим углом зрения разобранные примеры.

На первый взгляд, кажется, что история создания заводов в СССР и освоения типового проектирования ‒ пример эффективного формирования социального тела советского государства, поскольку результатом описанного процесса технологизации было не только появление более полтысячи заводов, но быстрое формирование в стране типового проектирования и строительной индустрии. Столь же эффективным результатом можно считать и разворачивающийся в то же самое время процесс технологизации, позволивший создать в СССР большое число моногородов. Напротив, первый кейс вроде бы демонстрирует становление неэффективного социального тела, ведь нацисты проиграли войну, и третий рейх перестал существовать. Но все не так просто.

Действительно, разве нацистское государство было неэффективным, могло ли оно в этом случае завоевать Европу и захватить в первый год войны почти всю европейскую территорию СССР? Да, и немецкое общество, как показывают современные исследования, практически единодушно поддерживало свою власть. Ну да, на большой дистанции нацистское государство проиграло, поскольку Гитлер не учел ни общей экономической мощи его противников, превосходящей немецкие возможности, ни быстро возрастающего сопротивления его армиям, ни слабости и античеловечности самих идей, предлагаемых нацистами миру. В результате ему не удалось реализовать свою программу, а Германия была разгромлена, т.е. нацистский социальный организм не смог выжить в борьбе с социальными организмами СССР и Запада.

Но на большой дистанции проиграл и СССР: он не выдержал соревнование с капиталистической системой, распался, был превращен в рынок сбыта товаров и сырьевой придаток Запада. Есть и еще одно немаловажное обстоятельство. Технологизация в нашей стране осуществлялась за счет ограбления церкви и зажиточных крестьян, крайне низких стандартов жизни (по западным критериям ‒ нищенских), борьбы с врагами народа, позволившей, в том числе, организовать и использовать рабский труд заключенных, вообще безоглядно тратить народ. Размышляя о причинах колоссальных потерь советского народа во второй мировой войне, Юлия Латынина утверждает следующее.

«Придя к власти, большевики с самого первого момента рассматривали Россию как плацдарм для совершения мировой революции, а ее народ – как расходное сырье <…>

В 1927 году Сталин окончательно отказывается от радужных надежд ранних большевиков о расширении Советского Союза путем череды национальных революций и начинает превращать СССР в один гигантский промышленный цех, производящий вооружения для армии, которая завоюет весь мир <…>

И, собственно, это главный ответ на вопрос, почему так расходовались люди. Ровно потому, что население СССР было расходным материалом для покорения всего мира. С точки зрения тех целей, которые ставили себе большевики и Сталин, это было не важно. Ну, потратили 28 миллионов. Население Европы куда больше. И вообще бельгийцы в будущей Бельгийской социалистической республике лучше работают» ^[6].

Каким образом все это можно понять? А таким, что технологизацию и технологии нужно рассматривать не сами по себе, в плане, как писал М.Вебер, «целерациональной» концептуализации, а в рамках социального целого, конкретно, государства или общества. Действительно, как рациональный дискурс технология, если она уже сложилась и действует, эффективна. Были эффективны способы уничтожения евреев и отъема их имущества, эффективны типовое проектирование и индустриальное строительство заводов, вполне эффективны были для условий советской индустриализации технологии создания моногородов. Другое дело, если мы рассматриваем эти технологии как социальные тела нацистского или советского государств. Тогда они, с одной стороны, эффективны, позволяя решать текущие задачи, а с другой ‒ нет, поскольку, во-первых, делают вклад в будущий проигрыш в социальном соревновании, во-вторых, инициируют процессы, которые негативно влияют на общество и человека (опять же ослабляя социальный организм).

Общее место, что социальная жизнь предполагает развитие и социальные трансформации (реформы). Исследования показывают, что переделка мира направляется социальными идеями и концепциями, но, к сожалению, а часто, к счастью, большинство из них нереализуемы. Зато многие реализованные идеи и концепции ужасны по своим социальным последствиям (здесь достаточно вспомнить крестовые походы и борьбу с ведьмами в средних веках, или в ХХ столетии итоги осуществления нацистских теорий и результаты построения коммунизма в России или в Камбодже, а сегодня в КНДР). Приходится согласиться с мнением, что идеалы большинства социальных преобразований недостижимы (утопичны), а те, которые все же удается по разным причинам реализовать часто неприемлемы. Но было бы преувеличением утверждать, что все социальные проекты являются неэффективными. Конечно, не все.

Например, социальные преобразования, идущие в Европе, начиная с XVI столетия, были достаточно успешными. К этому времени реализация социальных концепций привела к кризису сразу в нескольких областях. «Конфессиональный абсолютизм» породил религиозные войны, «властный» – абсолютизм королевской власти и деспотию, «стяжательские идеи» – богатство одних и бедность других, «персональные», как ничем не ограниченные свобода и желания личности – эгоистическое поведение, «когнитивные манифесты» – желание вырвать у природы её тайны (эксперимент как пытка природы, чтобы она приоткрыла свои подлинные законы). Европейская культура Нового времени возникает именно в связи с преодолением этих идей и концепций с помощью ряда социальных реформ. Религиозные войны разрешились принятием принципа свободы вероисповедования. Абсолютизму и деспотии власти были противопоставлены парламент, естественное право и гражданское общество. Рыночные баталии были введены в русло экономических законов. Персональный эгоизм обуздан моралью, нравственностью и правом. Когнитивный эгоизм был удовлетворен в рамках естествознания и инженерии. В Европе сложилось то, что мы называем капитализмом и либерально-демократическим обществом.

Другой пример ‒ создание коммун. Мой отец Розин Марк Абрамович создал в Москве в конце 20-х годах одну из первых комсомольских коммун, которая вполне успешно функционировала до тех пор, пока отца не призвали в Армию. Анализ опыта этой и других коммун показывает, что необходимым условием их существования являются, с одной стороны, подбор участников (это, как правило, люди, одержимые идеями и готовые ради их воплощения кардинально менять свою жизнь), с другой ‒ терпимое отношение общества к таким социальным экспериментам. Но известно, что коммуны обычно эффективно функционировали всего несколько лет. Еще один пример успешной реализации утопических замыслов ‒ общественные переустройства в рамках диктаторских и тоталитарных режимов. Здесь путем насилия, пропаганды, тотального контроля и идеологического воспитания удавалось воплощать самые невероятные проекты. Одно из необходимых условий этого ‒ лишения человека свободы, оболванивание его. Понятно, что подобная социальная инженерия может быть оценена только негативно, она приводит к уклонению от нормальной жизни общества и человека.

Вероятно, лишь те социальные преобразования успешны, которые, с одной стороны, подготовлены предыдущим развитием, с другой ‒ удается изобрести социальные технологии, позволяющие эти проекты реализовать, с третьей стороны, появляются сообщества и индивиды, которые формулируют такие проекты и готовы их реализовать. Хотя большинство социальных проектов недостижимы, а другие приводят к печальным последствиям, тем не менее, без социальных преобразований социальная жизнь не могла бы состояться. Но тогда приходится отвечать на такой вопрос: поскольку социальные преобразования успешны только в редких случаях, имеет ли место в истории прогресс, не технический (он, безусловно, идет), а культурный. Возрастает ли разумное поведение, жизнь становится более осмысленной, снижаются ли конфликты и войны, изменяются ли к лучшему взаимоотношения людей, увеличивается ли вес гуманистических и охранительных идей и пр. Мне ответить на этот вопрос очень трудно, учитывая, что можно привести много весомых аргументов как «за», так и «против».

Все же мое мнение таково. Культурный прогресс все же происходит, он идет хоть и очень медленно за счет двух основных процессов. Во-первых, деятельности и творчества философов, ученых, художников, инженеров и других субъектов, которые озабочены этим прогрессом, т.е. работают на культуру и человека, противостоят разрушительным, нежизненным действиям других людей. Здесь можно спросить, а что я имею в виду, говоря «работают на культуру и человека», разве не существует на этот счет противоположных мнений? Существует, но в данном случае это ситуация нашего самоопределения. Кроме того, понятия блага, культуры, человека, правильной жизни и прочее, нужно каждый раз продумывать заново. В настоящее время мы имеет дело именно с таким случаем, требующим заново установиться в фундаментальных антропологических и социальных представлениях.

Во-вторых, культурный прогресс происходит за счет конкуренции социумов. Хотя нацизм и советский социализм какое-то время вполне успешно существовали, все же они проиграли соревнование с западными обществами. Оказалось, что хозяйство и способы жизни людей, построенные на основе соответствующих нацистских и коммунистических проектов и месседжей, все же несостоятельны. Например, что было характерным для становления и функционирования нацистского государства и общества в качестве социального организма? Для внутренней среды третьего рейха ‒ создание согласованных социальных институтов, обеспечивающих решение поставленных Гитлером задач; для внешней – завоевание или уничтожение других народов. Но Гитлер много чего не учел. В одном случае социумы, основанные на антикультурных (антиантропологических) идеях, были просто уничтожены (как например, нацистская Германия), в других ‒ они перерождались и проигрывали (как СССР).

Получается, что указанные здесь процессы дополнительны. Если социум поддерживает культуросообразные идеи, концепции и формы жизни, то он в социальной конкуренции с социумами противоположной ориентации (назовем их условно «экстремальными») имеет больше шансов на выигрыш и выживание. И наоборот, если в социуме большой потенциал культуросообразных индивидов, такой социум более жизнеспособен. В исторической перспективе такая точка зрения вполне оптимистическая, но не для отдельных стран и индивидов. Как правило, цикл жизни экстремального социума может продолжаться несколько десятилетий и больше. А этот период соизмерим с жизнью отдельного человека или поколения. Безусловно, рано или поздно экстремальные социумы сходят со сцены истории, но отдельный человек или поколение часто вынуждены жить от рождения до смерти в экстремальных социальных условиях.

Стоит обратить внимание и еще на одну особенность технологизации и технологий. Они могут быть отрефлексированы (изучены и описаны) и за счет этого отделены от своего социального тела. В этом случае технология превращается в «чистую технику», которая может быть использована для новых целей, как другое социальное тело. Известный пример, использование атомной энергии в мирных целях. Разработке этой технологии предшествовало создание атомной бомбы, т.е. сначала появилась военная технологии. Затем в результате ее изучения и описания был создан мирный атом, другими словами, атомная технология стала новым социальным телом.

Новая концепция сокращенно обозначается как ГСНМ (концепция формирования групповых систем населенных мест). К этому времени помимо соцгородов на основе развития традиционных городов фактически сложились новые типы поселений, требующие теоретического осмысления и осмысленного управления. Задача оптимизации естественно сложившихся (что не отрицает искусственных масштабных действий советских властей, которые и становились естественной основой изменений) поселений и городских форм жизни потребовала новой расселенческой концепции. В ее основание были положены знания о том, что уже сложилось, внимание к транспортным связям и тяготениям, признание неоднородности городской среды и роли центров. Одновременно, новая концепция не избавилась от многих принципов предыдущей расселенческой доктрины.

«При всех очевидных функциональных преимуществах данного решения в целом, ‒ отмечает Меерович, ‒ Генеральной схеме был присущ общий методологический недостаток, “перетекший” в нее из концепции соцрасселения – в ней абсолютно не был предусмотрен какой-либо механизм самоорганизации («саморазвития») поселений. Как в отношении их возникновения, так и в отношении дальнейшего существования. Поселения, как и прежде, должны были существовать исключительно на государственные средства, а возникать там, где укажет власть» ^{[2, с. 102-107]}.

Теперь современная ситуация, которой в 1994–1997 гг. предшествовала в стенах Гипрогора разработка новой Генеральной схемы – схемы расселения на территории постперестроечной России – Единой системы населенных мест. «В Единой системе населенных мест на территории России, так же, как и в Генеральной схеме расселения по территории СССР, основополагающим являлся такой подход, при котором главной идеей было усиление градообразующего потенциала территории как основного импульса ее промышленно-экономического развития и, как следствие, развития расселенческого. А также сдерживание роста крупных и крупнейших городов путем ограничения их роста. И одновременного стимулирования опережающего развития градообразующей базы тяготевшей к ним густой сети относительно мелких населенных мест (малых и средних городов, поселков городского типа, сел-райцентров и т. п.). По отношению к крупным и крупнейшим поселениям предусматривалось обеспечение более эффективного использования сконцентрированного в них экономического, научно-информационного и социально-культурного потенциала. Также предполагалось реализовать в максимально широких масштабах описанный выше комплекс преобразовательных мероприятий по превращению стихийно сложившихся крупных и крупнейших агломераций в «планомерно формирующиеся» ^{[2, с. 125]}.

О чем говорит приведенный материал? О том, в частности, что, начиная со второго периода, во всяком случае, в идеологии и частично в реальности, происходит переход от одного типа социального действия к другому. Первый тип представлял собой деятельность социалистического государства, направленную на построение заводов и соцгородов, предполагающую жесткое социальное проектирование и управление, исключающее всякую самостоятельность со стороны участников. Именно с этим типом социального действия связан процесс технологизации. Второй тип предполагает кооперацию и самоорганизацию многих субъектов, действующих относительно самостоятельно. Здесь идет переход от технологизации к процессу, который можно назвать «конституированием социальной среды». Для последнего характерны ряд особенностей.

• Помимо государства, которое постепенно перестает пониматься как единственный тотальный субъект социального действия, признаются существование и интересы многих социальных субъектов ‒ крупных ведомств, национальных республик и областей, мегаполисов и крупных городов, отдельных регионов и т.д. Как следствие, кроме социально-инженерного подхода начинает складываться социальная практика, которую лучше чем термином «политика» трудно обозначить.

Речь в данном случае идет не привычный для советского человека политике партии или государства, а о совместной деятельности разных субъектов, которые у ходе обсуждения вырабатывают решения, касающиеся их общей социальной жизни. Необходимым условие политики, как показывают многие исследования, являются определенные формы демократии (действие права, законов, выборность и разделение властей и т.п.), а также формирование разных самостоятельных социальных субъектов, которые могут воздействовать друг на друга политическими методами, но не могут силой «переубедить» своих оппонентов. Ханна Арендт показывает, что личность, политика и свобода – три стороны одного целого. Не социальная инженерия, а политика является тем социальным действием, в контексте которого инициируется новое.

• Преодолевается характерная для технологизации первого периода трактовка территории как единой и однородной. В оппозиции к этому признаются разные территориальные и социально-экономические условия (для разных типов городов, регионов, города и деревни, национальных сообществ).

• Все больше субъекты социального действия склоняются к признанию естественной природы социальных объектов и необходимости учитывать закономерности и особенности этой природы. Отсюда обращение к прикладной социологии и другим социальным наукам (экономике, культурологии, урбанистики, географии и др.).

• Заново ставится проблема управления построением социальных объектов: сложность естественных процессов делает необходимым разработку особой методологии. Вот как формулируется Мееровичем эта проблема для агломераций.

«В современной России примеров «неупорядоченных» агломераций довольно много. А примеров искусственно формируемых, планово-регулируемых и целенаправленно управляемых – нет. Сегодня очевиден тот факт, что формирование агломераций не является результатом естественного течения событий. Как показали научные предпроектные разработки Генеральной схемы расселения по территории СССР, попытки прогнозирования процесса развития агломераций оказываются крайне малоэффективными. Их существование – это процесс, который не может протекать в задаваемых свыше рамках «сам по себе», для этого он нуждается в специальном научно-аналитическом сопровождении и постоянном управленческом воздействии. Агломерации должны быть специальным объектом искусственного создания, развития, текущего (а не эпизодического) управления.

Причем безотлагательно. Потому что в современной отечественной теории расселения уже более четверти века городские агломерации рассматриваются и используются при разработке государственных планов и программ развития территорий как узловые элементы опорного каркаса терри­ториального размещения населения, соответствующего формам организации “народного хозяйства”, регулируемыми высшими руководящими органами ^{[2, с. 134-135]}.

• Проблема технологизации не снимается с повестки дня, но понимается теперь иначе: она рассматривается как средство решения принципиально новых задач.

• Новые тенденции пробивают себе дорогу на фоне старой идеологии и процесса технологизации, характерных для довоенного времени. Как следствие ‒ непоследовательность и противоречия политических, градостроительных и архитектурных решений.

• К сожалению, периодически имеют место и прямые откаты в старую идеологию.

Как можно понять из предыдущего анализа, технологизация ‒ это современный способ решения социальных задач, в данном случае ориентированных на социальную трансформацию и развитие. На первом этапе это были задачи подготовке к войне и формирования новой социалистической общности людей. На втором к этой задаче, отчасти отходящей на второй план, добавляется другая ‒ обеспечение потребностей советских людей, которые, однако, регулируются, исходя из идеологических и экономических соображений. Действительно, можно согласиться с Мееровичем, что речь идет об оптимизации сложившихся процессов и отношений, но оптимизации понимаемой в рамках задач советского государства.

Что же мы имеем в настоящее время? Первый момент, который бы я отметил, такой. Буквально, исключая последние 2-3 года, вопрос о подготовке к войне не стоял на повестке дня. Правда, сегодня российская власть снова формулирует задачу подготовки войны с США и НАТО, но что из этого выйдет, надо еще посмотреть, ведь в предыдущий период были демонтированы репрессивные институты и страна начала строить рынок и другие демократические институты. Тем не менее, задача сохранения сильной армии всегда имелась в виду, поэтому требовалось поддерживать и развивать оборонку.

Второй момент. В силу открытости страны (пока еще иностранные инвестиции могут приходить к нам и россияне свободно выезжать за границу), а также отчасти декларативной приверженности к современному демократическому образу жизни, ставится задача обеспечить потребности населения и определенный достойный уровень жизни людей. Правда в связи с западными и ответными российскими санкциями в стране началась рецессия (кризис) и наша власть призывает население затянуть пояса.

Третий момент. Если спуститься на уровень расселений, то перед их властями стоит задача – развития территории и улучшение жизни проживающего на ней населения (сообщества). А не только управление, как часто считается. Впрочем, и грамотное управление, как мы показываем с Л.Г.Голубковой, обязательно предполагает развитие ^{[7, с. 70-82]}. Для развития территории муниципальные власти очевидно должны знать: что на подведомственной ей территории есть, чем недовольно население, в том числе какие у него запросы, что для удовлетворения этих запросов и разрешения проблем (узких мест) нужно построить или реконструировать. Один из важнейших механизмов этой работы – именно реконструкция или строительство архитектурно-строительных объектов и сооружений. Но для муниципальной власти владение этим механизмом предполагает типологическое знание: конкретно, знание того, какие типы архитектурно-строительных объектов на территории действуют, какие функции обеспечивают разные типы объектов, какие типы нужно создать еще, какие типы и функции могут быть совмещены, а какие нет.

Для проектировщиков, конечно, помимо указанного типологического знания нужны и другие, например, знание самой типологии, технологии, которая реализуется в проектируемом типе архитектурно-строительного объекта, прототипов данного типа, норм и других ограничений, стоимость проектирования и строительства для данного типа и ряд других.

Четвертый момент. И развитие территории и улучшения жизни территориального сообщества, как правило, предполагает решение различных хозяйственных и экономических вопросов. Например, создание условий для размещения на территории прибыльных предприятий, продажу или аренду под строительство свободных земель, зданий и помещений, правильная налоговая политика и пр.

В этом плане можно уточнить обсуждаемые нами цели конституирования социальной среды: не только развитие территории и улучшение жизни, расположенного и проживающего на ней населения, но и как необходимое условие эффективного решения этих задач ‒ хозяйственно-экономическое развитие. Конечно, не для всякой территории возможно такое развитие, но уже, начиная с крупных городских районов и тем более города, можно говорить о хозяйстве, экономике и их развитии. Даже если территория получает хорошее финансовое обеспечение от государства, ее власти должны думать о хозяйстве и экономике. Поскольку сегодня одна ситуация, а завтра другая, и финансовый дождь может прекратиться; кроме того, улучшать жизнь можно бесконечно. В теоретическом плане здесь можно сформулировать такое положение: территорию (но, как уже отмечалось, не любую), включая его население, нужно рассматривать двояко ‒ как поселенческую единицу (целое) и как хозяйственно-экономический организм. Не развивая и поддерживая этот организм, власти территории обрекают ее население на существование, которое вряд ли может его удовлетворить.

Стоит обсудить и понятие «образа жизни» населения (что значит улучшать жизнь?). Часто его представляют как удовлетворение потребностей людей, находящихся и проживающих на территории. Здесь, на мой взгляд, нужно различать два случая. Первый, сложившиеся потребности, что предполагает и реальную возможность их удовлетворения. Второй, новые потребности, которые еще нужно сформировать. Например, в современном среднем городе есть определенные контингенты (молодежь, дети, пенсионеры, работающие и др.), привыкшие смотреть кино в общественных местах (кинотеатрах, общественных центрах). Кроме того, предприниматели и городские власти в лице управления культуры хотели бы ввести новый тип кинотеатра, скажем, оснащенный техникой ЗD, IMAX, drive-in. В первом случае речь идет об уже сложившихся потребностях и их удовлетворении, например, в случае недостаточности городских кинотеатров. Во втором ‒ только о потенциальных потребностях, которые еще нужно сформировать, что вообще-то может и не получиться. Но необходимое условие такого формирования ‒ предоставление населению соответствующей услуги. Естественно предположить, что и сформировавшиеся потребности, когда-то и кем-то создавались. В этом отношении потребности ‒ это не то, что всегда существовало как неотъемлемое свойство человека, а то, что формируется и складывается под влиянием и давлением новых технических изобретений и изделий, новых предложений и форм обсуживания.

Как мы говорили, первоначально потребности территории и населения полностью задавало социалистическое государство. В настоящее время предполагается, что эти потребности идут от населения территорий, а государство их лишь корректирует. Однако, каким образом, спрашивается, население территории может формулировать свои потребности, тем более на перспективу? Времена новгородского вече давно прошли, да и в Новгороде, как показывают историки, дело не обходилось без конфликтов. Поскольку две основные группы новгородского населения не смогли на вече договориться, они и позвали во власть «варягов». Еще проблематичнее для населения самому определить ориентиры развития территории.

Короче, решение этих задач делегируется специалистам-«дисциплинариям» (термин методолога С.Попова) ‒ социологам, экономистам, специалистам по обслуживанию и др. Именно дисциплинарии разрабатывают планы развития территории, прогнозируют потребности населения, определяют «узкие места» и проблемы, способы и направления их решения, необходимые и наличные ресурсы для решения поставленных задач, намечают этапы реализации этих планов.

Например, «на присоединенных новых территориях столицы планируется создать новые центры притяжения, так называемые точки роста. Это позволит преобразовать Москву из моноцентричного города, в котором большинство рабочих мест сосредоточены в одном месте (в данном случае ‒ в Центральном административном округе), в полицентричный. В таком городе удастся избежать центростремительных транспортных потоков, когда ежедневно в Москве 40% населения едет на работу в центр, а вечером ‒ обратно. В Троицком и Новомосковском административных округах (ТиНАО) определены 12 точек роста, которые получат градостроительное развитие в первую очередь. В основном это территории, сформировавшиеся вокруг населенных пунктов и расположенные у транспортных магистралей» ^[8].

То есть опять получается, что за население решает государство, теперь уже в лице специалистов, хотя принципиальная позиция правительства Москвы такова: «освоение земель должно максимально учитывать мнение жителей ‒ как коренных, так и дачников. Население присоединяемых территорий ‒ около 250 тысяч человек. Все они получат социальные гарантии и льготы москвичей: прибавки к пенсиям и другие пособия. Кроме того, Мосгордума уже приняла в первом чтении закон, гарантирующий права дачников на присоединяемых к столице территориях» ^[9].

Другими словами, предполагается обратная связь с населением новой территории Москвы, хотя федеральная и московская власть ни с кем не советовалась, принимая само решение о расширении Москвы или разрабатывая концепцию «12 точек роста». Если верить градостроителям и властям Москвы обсуждение планов развития новой территории состоялось, но насколько оно было компетентным и неформальным ‒ вот в чем вопрос?

Основная проблема, помимо отсутствия у населения территории специальных знаний, состоит в том, что в подавляющем большинстве случаев население территории не сложилось как самостоятельный субъект, способный в результате коллективных обсуждений формулировать собственные предложения и тем более отстаивать их и проводить в жизнь. Поэтому и публичные слушания планов развития получаются формальными и мало эффективными.

Новая Москва задумана с целью ‒ преобразовать Москву из моноцентричного города, в котором большинство рабочих мест сосредоточены в одном, в полицентричный. В таком городе, уверены градостроители, удастся избежать центростремительных транспортных потоков, причем новое строительство и благоустройство должно обеспечить жителям комфорт, позволит работать и отдыхать здесь же, в “новой Москве”. Таков замысел на бумаге, но что будет в реальности, какие потоки сложатся на самом деле, где в основном будет работать население, будут ли они чувствовать комфорт ‒ вот вопрос.

Городская жизнь не только искусственное образование (проектируем, строим), но и естественное ‒ социальный организм. В.Глазычев прав, когда показывает, что мы не только создаем некоторое градостроительное образование (здание, квартал, район), но и вживляем в городской организм новые формы городской жизни, причем, если мы не провели полноценное предпроектное исследование, то эти формы вряд ли приживутся вообще (иногда сразу видно, что нет). Еще он обращает внимание на то, что практически каждая городская ситуация, которую мы собираемся улучшать (оптимизировать) или развивать, уникальная.

Не отрицая этого тезиса, необходимо признать и другой, а именно, в городе (учреждении, жилище) много типологически похожих ситуаций, т. е. с примерно одинаковыми условиями и характером жизнедеятельности. Например, транспорт создает точки и зоны с примерно одинаковой доступностью. Центры, спальные районы и рекреационные зоны диктуют похожие и между собой различающиеся формы жизнедеятельности и поведения. Пребывание человека дома или на работе, или в учреждении обслуживания в плане поведения характеризуется сходными сценариями. Причем этот тезис не противоречит первому: сходство и тип задаются по отношению к одним задачам, которые решает проектировщик, а уникальность ‒ по отношению к другим. Учитывая в плане поведения горожан структурное сходство многих городских ситуаций, можно выйти на типичные сценария деятельности горожанина и затем, оформляя их в технологическом ключе и теории обслуживания, на соответствующие типы объектов.

Подумаем теперь, какая принципиально должна быть стратегия технологизации в современных условиях. При этом, как я старался показать, необходимо учитывать смену социальных задач (не формирование среды под абстрактные социальные требования и схемы, а развитие территории и реализация идеалов достойной жизни современного человека), диалектику уникальности и типичности средовых ситуаций, сохраняющиеся требования технологизации (массовость, качество, экономия, подготовка техников и другие условия), необходимость, с одной стороны, планы развития для территорий и их субъектов, с другой ‒ предпроектные исследований, позволяющие скорректировать планы развития и органически вписать в социальный организм задуманное новообразование.

Кроме того, нужно учесть и то, что город как естественное образование представляет собой сложную иерархическую систему, где одни территории входят в другие. Одно из следствий этого, если иметь в виду развитие территорий, состоит в том, что разработка планов развития одних территориальных образований зависит от требований, идущих от других территорий, объемлющих данные (или же связанных с данными территориями). Например, по идее разработка планов развития городских районов во многом должна определяться генпланом города, однако на практике развитие районов часто происходит стихийно и независимо от утвержденных генпланов.

Если учесть все сказанное, то напрашивается следующая стратегия развития территорий. Ее цели двояки: развитие территорий как хозяйственно-экономических единиц (целостностей) и как социально-общественных образований. Для каждой территории разрабатываются планы развития, учитывающие ее особенности и требования, идущие от планов развития объемлющих и связанных с данными территориальных образований. При реализации все планы развития территорий корректируются и дорабатываются на основе предпроектных исследований. Технологизация и индивидуальное проектирование дополняют друг друга. Пока разработка планов развития и проведение предпроектных исследований ‒ задача ученых (социологов, экономистов, теоретиков обслуживания и др.), а также проектировщиков, которые по возможности учитывают запросы всех заинтересованных субъектов территории. Но в дальнейшем непосредственное участие и в том и в другом должны принимать субъекты территории (прежде всего как заказчики и будущие пользователи).

Возьмем для примера кинотеатры. На заре кинематографа никаких типов кинотеатров не было, потом они постепенно стали складываться. На формирование типологии кинотеатров, вероятно, влияли два основных фактора: концепции киноповедения горожан и возможности технологизации. Действительно, почему, спрашивается, стали создаваться кинотеатры для детей, повторного фильма, на иностранных языках? А потому, что реализовали концепцию удовлетворения культурных запросов разных слоев населения, имеющих разные интересы и разные особенности киновосприятия. И не только, оказалось, что и технология создания (проектирования и строительства) этих кинотеатров несколько различается.

Но ведь, как я говорил, вначале разных кинопотребителей не было. Откуда же они взялись? Их вырастил (создал) кинематограф: дети стали ходить в свои кинотеатры, где именно для них готовили нужный репертуар и условия, а любители иностранного кино ‒ в свое. Почему в настоящее время стали создавать кинотеатры 3-4D, IMAX, Drive-in, а раньше кинопанорамы, циркорамы, стерео и пр.? А потому, что новая техника съемки и кинопоказа, с одной стороны, потребовала разные технологии проектирования и строительства кинотеатров, с другой ‒ точно соответствовала требованиям концепции удовлетворения культурных запросов разных слоев населения, имеющих разные интересы и разные особенности киновосприятия, с третьей стороны, одновременно формировала своего кинопотребителя.

Если в советские времена потребности населения жестко нормировались, и идеологически и дефицитом предложения, то в настоящее время в России они ничем не сдерживаются (даже культивируются), развиваясь под влияним досуговой революции и бурного развития техники.

Какая логика определяла формирование советской типологии жилища и учреждений обслуживания? С одной стороны, как было показано выше, государство в лице своих институтов задавало типы поведения населения, с другой ‒ обеспечивающие их типы «обстановки» (зданий, сооружений). По сути, был взят на вооружение подход А.Кана, а именно, задавались типы зданий и сооружений и в них укладывались (вписывались) соответствующие типы поведений.

Например, киноповедение горожан должно было осуществляться (и осуществлялось) в рамках утвержденной Госстроем типологии кинотеатров. Реально же, конечно, возникали многочисленные проблемы, неоднократно описанные в литературе. Хотя в настоящее время государство уже не нормирует прямо формы киноповедения горожан и даже, наоборот, провозглашает принцип удовлетворения сложившихся кинопотребностей разных групп населения, реально старые типологии продолжают действовать. Правда, в них появляются разные новые типы кинотеатров, проектирование которых строится на совершенно иных принципах. В результате современная типология эклектична, и пользоваться ей очень трудно.

С методологической точки зрения, чтобы преодолеть эти трудности, необходимо, в частности, разделять, а не соединять в одной типологии два разных процесса ‒ функционирование уже сложившихся архитектурно-строительных зданий и сооружений и формирование новых. Во-первых, формирование новых зданий и сооружений подчиняется другой логике, чем функционирование старых, во-вторых, оно влечет за собой новую типологию. Вот как бы могла выглядеть логика формирования подобной типологии?

• Прежде всего, должен происходить постепенный отказ от типологии, созданной в советский период (принципов ее построения, самих типов и т.д.).

• Разработчики типологии идут не от традиционных типов обстановки и форм поведения, а от новых, современных типов поведения горожан, которые складываются в городах.

• Эти формы поведения разбиваются на единицы (процессы), которым можно поставить в соответствие типы обстановки, обеспечивающие эти процессы, или такие типы разрабатываются впервые.

• Если подобные новшества удается реализовать и обеспечить институционально (т.е. технологизировать), а также опыт показал их эффективность, то эти новшества осмысляются и задаются как новый тип.

Рассмотрим в связи с этим два примера ‒ типологию кинотеатров, сохраняющую наряду с новыми ряд традиционных типов, и типологию занятий с лошадьми, по сути, совершенно новую, формирующуюся. Современные социологические исследования киноповедения позволяют создать следующую типологию, включающую четыре типа. Посещение в спальных районах традиционных однозальных (где они еще сохранились) и многозальных кинотеатров; посещение однозальных и многозальных кинотеатров, расположенных на транспортных путях; посещение кинозалов в многофункциональных центрах (торговых, досуговых, общественных); посещение узко функциональных или уникальных кинотеатров или кинозалов (детские кинотеатры, «Дом кино», кинотеатры для влюбленных и прочее). Каким образом один тип отличить от другого? Сравнивая между собой их характеристики. Соответственно, критерии различения для типа кинотеатра ‒ это расположение (в центре или на периферии), возможность совмещения с другими видами досуга (существует или нет), ассортимент и характер киноуслуг, стоимость входного билета и сопутствующих услуг.

Теперь формирующиеся в настоящее время формы жизнедеятельности горожан, в которых задействованы лошади. Здесь, судя по исследованиям Дарьи Зыбиной, можно говорить о следующих типах: два типа ‒ конно-спортивный комплексы и реабилитационные центры (предоставляющие лошадей для восстановления здоровья, так называемая «иппотерапия»), расположенные в городе, два аналогичных типа, расположенных за городом, пятый тип ‒ конюшни, где тоже есть услуги (содержание и уход за лошадьми, прокат лошадей и пр.), наконец, конные заводы за городом, где разводят лошадей и тоже предоставляют услуги. В данном случае критерии различения таковы: назначение услуги (спорт, развлечение, реабилитация, фитнес, содержание лошадей), доступность (в городе или за городом, дешево или дорого), комплексность (возможность совместить с другими видами жизнедеятельности и досуга или отсутствие такой возможности).

Можно заметить, что тип задается пересечением двух факторов (процессов): один ‒ это формы поведения горожанина, другой ‒ технологические возможности. В свою очередь формы поведения обусловлены, с одной стороны, социальными концепциями жизнедеятельности, с другой ‒ традициями. Технологические же возможности расширяются по мере развития самой технологии.

Как показывает наш анализ, чтобы успешно провести новую социальную технологизацию и в ее рамках построить современную типологию жилища и зданий общественного обслуживания, необходимо институциональное обеспечение. В настоящее же время научные и методические институты, обслуживающие градостроительство и гражданское проектирование в советский период, напротив, или вообще свернуты или же влачат жалкое существование. Без их восстановления и дальнейшего развития немыслимо решение указанных здесь задач.