The evolution of theory and practice of PR in the history of social communication

Исследования связей с общественностью как концепции и социального института ведутся уже почти столетие. За это время утвердился ряд подходов к определению PR и трактовке его существа, был накоплен богатый эмпирический материал, а также выработан арсенал практических средств и проверенных временем инструкций. И все же, несмотря на солидную историю, институционализацию и повсеместное признание, даже в самых авторитетных трудах о PR, как правило, не совершается попытка разрешить одну наиболее фундаментальную и настоятельно требующую того проблему. В научной литературе остается неосвоенной тема исторического и социоструктурного местоположения PR, а следовательно и история связей с общественностью излагается нерефлективно, как последовательность фактов, взаимосвязь между которыми либо не эксплицируется, либо просто не понимается.

Между тем, историческое место PR и связь форм и методов его функционирования с социальной структурой на всех ее уровнях – это не праздный вопрос и не предмет пустых умствований. Структуралистский метод, лежащий в основе всякой уважаемой социологии, социальной философии и историко-культурного анализа от М. Вебера, К. Маркса и Э. Дюркгейма до Э. Тоффлера, Ж. Деррида и М. Фуко, свидетельствует, что ни одно явление в обществе ни возникает на пустом месте, но существует в контексте порождающих его базовых условий, составляющих социальную парадигму (или общественную формацию, волну, эпистему и т.д.). Социальная парадигма и существующие в ее рамках институты действуют как система санкций. Они либо отвергают некоторую практику и противятся ее распространению, либо, напротив, содействуют ее утверждению. Из этого следует, что понимание исторически складывающихся взаимоотношений между институтом PR и системой общества жизненно необходимо для обеспечения его максимальной эффективности.

С другой стороны, отчетливость видения дисциплиной своей природы, своих задач и границ всегда являлась одним из наиболее надежных показателей уровня ее научного развития. Понимание PR того, что представляет собой PR, – это не просто важная теоретическая проблема. Содержание деятельности по связям с общественностью, эффективность и условия возможности таковой всецело зависят от предпосылающих ее исходных установок. Однако данный вопрос остается глубоко неясным и остро дискуссионным как для практиков, так и для теоретиков PR, о чем свидетельствует, во-первых, множество совершенно различных его определений, а во-вторых, и самое главное, полная неспособность этих определений охватить реальную практику PR, что мы и продемонстрируем ниже. Словом, по сформированности и удовлетворительности представления о самих себе связи с общественностью находятся далеко позади маркетинга, рекламы, пропаганды и всего того, что принято считать смежными видами деятельности.

Предпринимаемая здесь попытка пролить свет на историю и саму сущность связей с общественностью и осмыслить их ввиду более общего контекста, чем это делается обычно, не только ликвидирует соответствующий недостаток как в отечественной, так и англоязычной научной и учебной литературе, но и может послужить источником и стимулом для обогащения практики PR.

Существо, определение и предыстория PR

Осмысление того факта, что понятие PR имеет столько разных означаемых, привела нас к выводу, что исторически PR не является и никогда не являлся целостным феноменом, который можно было бы корректно определить одной емкой формулой. Поэтому прежде чем рассматривать самые авторитетные и популярные дефиниции PR (как указывалось ниже, совершенно неудволетворительные с исторической точки зрения, поскольку они не охватывают лишь малую часть того, что звалось и зовется связями с общественностью), попробуем разобраться с действительным содержанием этого феномена. Расхождения в понимании существа PR воспроизводят синкретическое устройство этого вида деятельности, куда входят абсолютно различные и противоречащие друг другу целевые ориентиры, методы и приемы. Первым теоретиком, глубоко и полно ухватившими это обстоятельство, был Джеймс Грюниг (в ранних трудах в соавторстве с Тодом Хантом), и на его концепцию, внеся некоторые существенные поправки и сменив акценты, мы обопремся ^[1].

Мы выделяем три базовые составляющие PR: информирующую, суггестивную и адаптивную. Удивительно, но эти функции пророчески перечисляет Э. Бернейс в одном из определений (но не делая впоследствии на этом акцента, судя по всему, не осознавая фундаментальность своей характеристики), хотя большая часть его теоретической и практической деятельности связана исключительно с суггестивным PR ^{[2, с. 79]}.

Как бы то ни было, в зависимости от того, какая составляющая рассматривается и применяется в качестве центральной, можно выделить три исторически доминировавших модели. Используя скорректированную терминологию Грюнига, первые две являются асимметричными, так как в них целью деятельности является внешнее воздействие. Последняя может быть названа симметричной, поскольку в ней существуют две уравновешенные (симметричные) целевые установки: адаптация к общественности, изменение политики организации в той же мере, в которой и внешнее воздействие. Рассмотрим их подробнее.

Информирующие связи с общественностью

Конец XIX в. был временем резкого роста газетных тиражей и доли в новостных повестках дня критических репортажей, направленных против большого бизнеса ^{[3, с. 110]}. Именно это, как показывает Грюниг, дало толчок возникновению двух первых моделей связей с общественностью: пресс-агентства и информирования общественности. Грюниг проводит различие между нюансами их целей и коммуникационных методов, однако мы ради обобщения объединим обе раннеисторические формы PR на основании двух общих для них базовых свойств. Во-первых, они были асимметричны в том смысле, что воздействие PR было направлено лишь на отдельные группы, на их информирование, не касаясь политики организации. Во-вторых, хотя предназначением воздействия было изменение общественного мнения, убеждение, оно имело специфическую форму. Для отражения публичной критики и улучшения имиджа, информация могла утаиваться, искажаться, создаваться из ничего или, напротив, быть достоверной и полной. Как бы то ни было, кодирование сообщений в целях убеждающего воздействия проводилось с помощью создания одного уровня семантики. Это было информирующее или в крайнем случае наивное дезинформирующее, а не манипулирующее убеждение.

PR в рамках информирующей модели включает в себя предоставление информации по запросам групп общественности, в первую очередь СМИ, и может прибегать к специфическим технологиям убеждающего воздействия путем различных риторических приемов, утаивания, преувеличений, преуменьшений, смены акцентов. Во всякой крупной организации эта модель широко используется, покрывая большую часть так называемых медиа-рилейшнз и играет важную роль в работе с любой группой общественности, будь то инвесторы, поставщики, активисты и правозащитники или госслужащие.

Суггестивные связи с общественностью

В отличие от предыдущей модели, суггестивный компонент связей с общественностью предполагает манипулятивное управление общественным мнением, когда создается сообщение с тем, что мы называем двухуровневой семантикой. Первый уровень, драматический, отчетливо различим и имеет структуру типичного нарратива: завязка, развитие действия, кульминация, развязка. Однако, являясь наиболее заметным, он конструируется лишь для того, чтобы воздействие оказал суггестивный слой семантики. Широкий круг авторов, давая разъяснение существа PR, неправомерно ограничивают связи с общественностью одной лишь этой моделью ^[4]. Двойное кодирование несет ответственность за негативные коннотации и дурную славу PR и отождествление его с пропагандой. Оно является предметом критики PR, ведущейся еще с обширной информационной кампании Т. Рузвельта, рисовавших образ пиар-специалистов злодеев и составляет основу так называемого “спина” и “черного PR” (negative PR) ^[5]. Именно суггестия чаще всего подразумевается, когда речь заходит о коммерческом, “маркетинговом PR”, направленном на прямое или косвенное получение прибыли (через улучшение имиджа, узнаваемости).

Две технологии двойного кодирования убеждающего воздействия, которые исторически принадлежат именно PR, – это PR-событие и PR-нарратив как описание этого события. Реклама также использует драматическое оформление сообщения, но коренное различие состоит в том, что рекламный нарратив фантастичен, а PR действует в реальном пространстве, конструируя по большей части события, претендующие на спонтанность возникновения. PR-событие есть событие, специально созданное для изменения общественного мнения. Его декларируемые цели, видимый сценарий и течение служат высвобождению второго семантического уровня и привлечения внимания медиа. Состав суггестивного слоя определяется, исходя из вопроса: «Что означает данное событие, какое мнение оно в целом и его отдельные драматические элементы формируют об участниках, какое социальное воздействие им оказывается?» Далее мы разберем множество классических, эталонных PR-событий, но можно обратиться и к области наиболее близкой: к политическому PR последних лет, примеры которого дает любой выпуск новостей. Так, в рамках PR-работы над имиджем в 2011-2013 гг. губернатор Нижегородской области В.П. Шанцев, встречается с блогерами ради актуализации смыслов “идет в ногу со временем”, “откликается на предложения и инициативы молодого поколения”, затем перед камерами парится в бане с мужиками, подчеркивая “близость к народу”, затем возглавляет велозабег и т.п. В общем, он миметически демонстрирует электорату, поочередно различным его стратам, его же собственный образ жизни и мысли, заклиная, как у Киплинга: «Мы с тобой одной крови, ты и я».

Суггестивный PR является доминирующим элементом связей с общественностью в политике и многих НКО. Умонастроение тех, кто сводит весь PR к этой модели, хорошо выразил Игорь Шелеп в своей дефиниции: «Краткое определение связей с общественностью: это – профессиональная деятельность в пределах косвенной рекламы, связанная с созданием РR-событий» ^[6].

Отцом-основателем суггестивного PR как концепции и как института является Эдвард Бернейс. Автор первой книги по PR («Кристаллизуя общественное мнение», 1923 г.), первой научной статьи на эту тему и фактически самого термина в современном значении (“консультант по связям с общественностью”), он открыто признавал и приветствовал манипулятивную природу PR ^{[2, с. 78]}. Сам термин “связи с общественностью” был выбран Бернейсом, по его словам, для синонимической замены термина “пропаганда”, приобретшего дурную славу во время Первой мировой войны ^{[5, с. 5]}. Свое поприще он определил как попытку «с помощью информирования, убеждения и адаптации обеспечить общественную поддержку деятельности, замысла, движения или института», а также, как показывают другие отрывки и сама его практика, политической фигуры, товара, услуги и любого иного предмета ^{[2, с. 79]}. Высокая социальная миссия PR и пропаганды состояла в том, чтобы обеспечить незримое, научное управление иррациональными массами, манипуляцию общественным сознанием во имя всеобщего благa ^{[7, с. 166]}.

Бернейс также последовательно настаивал на том, что суггестивный PR строится вокруг режиссирования специальных событий, “обстоятельств”: «Когда Наполеон сказал: “Обстоятельства? Я сам создаю обстоятельства” – он выразил очень точно дух работы консультанта по связям с общественностью» ^[7]. Сам Бернейс в своих хрестоматийных проектах (“Факелы свободы для American Tobacco Company”, “50-тилетний юбилей электрического света для General Electric” и др.) прекрасно продемонстрировал умение быть «творцом обстоятельств».

Симметричные (адаптивные) связи с общественностью

Если PR второй модели и частично первой может быть назван формой рекламы, толкуя последнюю предельно широко как всякую технологию убеждающего воздействия, то данная концепция выходит далеко за ее пределы, поскольку к убеждению целевых групп добавляет установку на трансформацию самой организации на всех ее уровнях на основании обратной связи. Как отмечает Грюниг, в рамках его двусторонней симметричной модели «назначением связей с общественностью является изменение точки зрения и политики менеджмента в той же мере, что изменение мнения и поведения общественности» ^{[8, с. 334]}. Основная черта адаптивной модели связей с общественностью в том, что организация не только воздействует на свои целевые аудитории, но и меняется сама на основании изучения общественного мнения, анализа обратной связи. Воздействие же на группы общественности все равно осуществляется в рамках первой и второй функции, путем смешения элементов информирования и суггестии.

То, что полноценный PR обращен «внутрь» так же, как и «вовне», так или иначе формулируется в большинстве авторитетных определений, хотя, стоит признать, по большей части неудачно. По итогам Первой всемирной ассамблеи ассоциации PR 1978 г. была выдвинута следующая дефиниция: «PR – это искусство и социальная наука анализа тенденций, прогнозирования их последствий, консультирования руководителей организаций и осуществления запланированных программ действий, которые послужат как интересам организации, так и общественным интересам» ^{[9, с. 6-7]}. Рекс Харлоу, проанализировавший в 1976 г. 472 дефиниции PR, выдвигает следующий собственный вариант: «PR – это особая функция менеджмента, которая помогает установить и поддерживать двустороннюю коммуникацию, взаимное понимание, взаимодействие и сотрудничество между организацией и ее общественностью…» ^{[9, с. 4]}. Дефиниция PRSA от 1988 г. звучит: «Связи с общественностью помогают организации и ее общественности взаимно приспособиться друг к другу» ^{[3, с. 96]}. Наконец, C. Катлип предлагает следующее определение, которое, по оценке Китчена ^{[10, с. 38]}, рассматривается как приемлемый стандарт среди практиков: «Паблик рилейшнз – это управленческая функция, которая призвана устанавливать и поддерживать взаимовыгодные отношения между организацией и общественностью, от которой зависит ее успех или, наоборот, неудача» ^{[11, с. 20]}.

Симметричный PR направлен на оптимизацию взаимодействия на всех его уровнях, в том числе операциональном, когда речь идет всего лишь о предоставлении качественных фотографий журналистам, выборе и устройстве места для встречи, выявлении интересов инвесторов и попытке их удовлетворить. В области непосредственных рыночных отношений и работы с потребителями цели такого PR, на наш взгляд, совершенно тождественны маркетинговым и лишь по традиции разводятся, ибо в оптимизацию отношений, “адаптацию к общественности”, входит основанное на изучении рынка создание продукта, установление цены, выбор средств его распространения и продвижения. Тем не менее принято считать, что взаимоотношения PR с маркетингом таковы, что он «ответствен за создание благоприятной среды, в которой маркетинг может осуществлять эффективный обмен…» ^{[10, с. 63]}.

Пионером симметричной модели был Айви Ли, журналист, пресс-агент, создавший в 1904 г. одну из первых протоорганизаций по PR. В своей деятельности он настаивал на честности, открытости, двусторонней коммуникации, диалоге с общественностью ^{[2, с. 485]}. Работая на железнодорожные компании, Айви Ли добился кардинальных перемен в их политике по отношению к журналистам, пассажирам и иным группам общественности, продемонстрировав полноценную практику симметричного PR. Айви Ли стал пионером кризисного PR, управления проблемами (issue management), проведя хрестоматийную кампанию в пользу Рокфеллеров по урегулированию конфликта с шахтерами после бойни в Лудлоу 1914 г. По его рекомендации Рокфеллер-младший посещал семьи погибших горняков и выступал с публичными речами. Как отмечает профессор Роберт Хиф, «Ли верил, что общественные конфликты, как тот, что существует между рабочей силой и менеджментом, могут быть разрешены мирным образом через связи с общественностью; коммуникация обеспечит понимание и компромисс с обеих сторон» ^{[2, с. 484]}.

Таким образом, ведущие модели связей с общественностью имеют разных прародителей, разные цели и методы и не могут быть подведены под одно определение. Провозглашать подлинным PR лишь одну или две из них, как это на каждом шагу делается (обычно, в пользу информирующей и симметричной моделей), исторически некорректно: в настоящее время, как и раньше, они сосуществуют.

Предыстория убеждающей коммуникации: PR, пропаганда, реклама

Попытка проследить генеалогию связей с общественностью неизбежно уводит взгляд к началу начал. Целевые установки PR – адаптация и убеждение, – а также ассоциируемые с ним методы (например, PR-событие и PR-нарратив, использование лидеров мнений, лоббирование) возникают вместе с цивилизацией. Между тем, лишь в XX в. связи с общественностью из периферийного, недифференцируемого феномена превращаются в значимый и признанный социальный институт. Предпосылки данного положения вещей и представляют основной интерес для понимания существа PR, поэтому мы лишь в общих чертах коснемся его предыстории. Адаптация и координация общественных групп, директивное и убеждающее управление получают основополагающий статус вместе с появлением прибавочного продукта и классового общества. Воспроизводство общественной системы и каждый шаг в ее развитии ставятся в нем в непременную зависимость от функции управления, обеспечивающей слаженность и комплиментарность действий социальных субъектов.

Пропаганда от возникновения и до XX в.

Различие областей и уровней, на которых требуется осуществлять контроль за поведением и мышлением, рождает многообразие институтов от системы санкций и табу, законодательства, судебной практики, административной и политической деятельности до целенаправленно транслируемой идеологии. Именно в последнем случае широко и полно применялось убеждение, опиравшееся в древнем и средневековом мире на религиозную риторику, но имевшее явно выраженное светское содержание. По своей всеохватности и методам оно прекрасно вписывается в объем термина “пропаганда”, то есть преимущественно односторонней навязчивой коммуникации, использующей все возможности и заполняющей все каналы ^{[3, с. 109]}. О.А. Матвейчев и Д.Г. Гусев перечисляют следующие ее принципы, по существу, действительные во все времена, но особенно рельефно и напрямик сформулированные Адольфом Гитлером, в чьей способности убеждать людей не приходится сомневаться ^{[12, с. 34-35]}:

1) «пропаганды должно быть много, она адресована только массе, и масса должна встречаться с ее носителями постоянно, в любой точке пространства, в любой промежуток времени;

2) ее уровень должен исходить из меры понимания, свойственной самым отсталым индивидуумам из числа тех, на кого она хочет воздействовать… Она должна быть максимально проста;

3) пропаганда должна быть однообразна, должна ограничиваться лишь немногими пунктами и излагать эти пункты кратко, ясно и понятно, в форме легко запоминающихся лозунгов;

4) пропаганда должна быть “однозначна”: тут нет места тонкой дифференциации. Народ говорит “да” или “нет”, он любит или ненавидит. Правда или ложь! Прав или не прав! Народ рассуждает прямолинейно;

5) пропаганда должна воздействовать больше на чувства и лишь в небольшой степени на так называемый разум».

Было бы неверно думать, что лишь в XX в. военные кампании и существующие отношения господства нуждались в интенсивной пропагандистской поддержке. Так, Аронсон подчеркивает, что, судя по источникам, оставшимся от Древнего Египта и старейших цивилизаций Центральной Америки, уже тогда правящее сословие активно применяло массовое внушение и богатый арсенал пропагандистских средств ^{[13, с. 24]}. Повсеместная фальсификация исторических дат и фактов, жизнеописаний правителей, откровенная ложь религиозного и светского характера, систематически распространяемая в частных интересах, использовалась пропагандистскими машинами древности намного шире, чем в Новое время ^[13]. Однако именно Новое время дало практике настойчивой всеохватной односторонней коммуникации имя, а затем, в период Первой мировой войны, наделило резкими негативными коннотациями. Термин происходит от названия созданной в 1622 г. католической организации “Congregatio de propaganda fide” («Конгрегация подлежащей распространению веры»).

Поскольку достаточными ресурсами для пропаганды обладали только государства и крупнейшие организации, такие как церковь, то на протяжении рассматриваемого периода пропаганда играла важнейшую роль в их существовании и выступала сильнейшим инструментом в международных и религиозных конфликтах.

Реклама от возникновения и до XX в.

В тех случаях, когда убеждающее воздействие исходит не из официальных или просто крайне могущественных источников, не носит систематического и массового как по повторяемости, так и по аудитории характера, правильнее говорить о рекламе, а не о пропаганде. Ее зарождение исторически было связано со становлением рынка, для которого она является механизмом информационной связи между продавцом и покупателем. Документальные свидетельства наиболее ранних рекламных сообщений относятся к периоду античности, но нет сомнений, что в тех или иных формах она появилась вместе с появлением первых товаров для обмена ^{[14, с. 10]}.

Каждый шаг вперед, который делали экономика и средства массовой коммуникации, был шагом вперед и для рекламы. Не удивительно, что индустриальная революция, заполнившая рынок невиданным до тех пор изобилием поточно производимых товаров и вдохнувшая новую жизнь в прессу, явилась питательной средой для рекламы и привела к ее становлению как важнейшего и общепризнанного института. Хотя первые рекламные сообщения в прессе начали появляться в первой половине XVII в., а в XVIII они уже стали постоянным явлением, по-настоящему революционные изменения могли произойти лишь в ответ на развитие индустриальных рыночных отношений и возникновение острой потребности воздействия на рынки сбыта ^{[14, с. 11]}. Сложившись в общих чертах сперва в Англии, затем в США, Нидерландах, Франции и Германии индустриализм обусловил резкий подъем рекламной деятельности. Вехой является открытие рекламных агентств в Англии в 1800 г. и в США в 1843 г. ^{[15, с. 24]}. Тогда же осуществляется признание организациями необходимости в рекламе как инструменте неценовой конкуренции. В 1882 г. Procter & Gamble начинает рекламную кампанию нового мыла Ivory Soap с беспрецедентным бюджетом в $11,000 ^[15]. Следующим этапом в развитии рекламы, как отмечает Аронсон, было то, что «в начале 1890-х в университетах начали появляться новые учебные курсы, обычно называвшиеся “Принципы рекламы”, “Умение продавать” и “Оптовая и розничная торговля”. Были изданы академические учебники с названиями типа “Реклама и ее психологические законы”, “Психология в рекламе”, и все они обещали научить искусству убеждения…» ^{[13, с. 22]}.

Давнюю историю имеет также политическая реклама, ставшая необходимым инструментом в борьбе за власть в древнегреческих полисах после реформ Солона. Ее новое рождение наступило в конце XVIII в. с постепенным переходом сперва США, затем Франции и других стран к демократической политической модели и появлением потребности воздействовать на электорат. Изобретательную и высокоэффективную кампанию по политической рекламе во время Американской революции хорошо описывает Катлип ^{[11, с. 134-136]}.

Ранняя история PR

Разбирая древнейшую историю PR, Катлип приводит найденные на территории Ирака и относящиеся примерно к 1800 г. до н.э. рекомендации земледельцам, напоминающие информационные бюллетени ^{[11, с. 132]}. Далее, он пишет: «Зачаточные элементы паблик рилейшенз встречаются и в описаниях “должностных обязанностей” королевских шпионов в древней Индии. Помимо собственно шпионажа, в обязанности этих шпионов вменялось ознакомление короля с общественным мнением, создание благоприятного имиджа короля в обществе и распространение слухов, выгодных для правительства» ^{[11, с. 133]}. Роберт Хиф, в свою очередь, обращается к истории древней Персии, Китая и Индии и упоминает систему их государственных коммуникаций, а также «возведение зданий, статуй, идолов» и другие публичные мероприятия во славу земных и небесных, являющиеся в немалой степени PR-событиями. «Церемониальное захоронение правителей, даже в качестве божеств, – это часть истории связей с общественностью», – подчеркивает он ^{[2, с. 33]}.

Можно выудить из архивов еще достаточно более или менее убедительных примеров, относящихся к любому веку, «включая, – как пишет Стэн Тиморек, – доклады Цезаря о своих достижениях в качестве проконсула Галии, “Послания к римлянам” святого Павла, продвигающие христианство, и, в США, “записки Федералиста”, составленные отцами-основателями, чтобы добиться ратификации конституции» ^{[15, с. 1]}. Словом, сохранились свидетельства тысячи попыток получить паблисити, изменить общественное мнение или привлечь внимание специальным событием, так или иначе подходящие под определение связей с общественностью. Одно бесспорно: информирующий PR всегда являлся частью общества, а широта применения в политике, религиозной жизни и экономике того, что мы сейчас бы назвали PR-событиями, бросается в глаза уже при поверхностном изучении хроник.

И все же PR оставался невостребованным в экономике и не выделенным в качестве специализированной сферы деятельности, пока новая общественная парадигма не обострила социальную потребность в технологиях убеждения, их развитии и рефлексии. Массовое производство, образование, распределение, голосование, развитие СМИ и модернистский взгляд на мир сделали само общество более управляемым и склонным к внушению. Внимание элиты в то же самое время сосредоточилось на задаче благого управления, социальной инженерии по-лаплассовски детерминированной машины социума.

В это время выходят на сцену истории все доселе либо неизвестные, либо недооцененные методы воздействия. Выше в трех моделях мы описали то, что по разделяемой большинством исследователей традиции, входит в понятие PR и отличает его от пропаганды, маркетинга и классической рекламы. И тем не менее столь же часто к объему термина прикрепляют довольно спорные и, пожалуй, чуждые элементы. Даже столь авторитетный теоретик, как Катлип, использует PR и пропаганду как синонимы в одном месте книги, чтобы в другом провести между ними строгое различие, а затем описывает работу отцов-основателей США по построению рекламной кампании, изобретению запоминающихся лозунгов и символов, написанию агитационных статей как связи с общественностью ^{[11, с. 95]}.

На наш взгляд, такая позиция размывает границы и запутывает вопрос. Намного целесообразнее развести эти сферы по существу методов и целей, как мы попробовали это сделать в трех моделях. Таким образом, в ряду описанных Катлипом мероприятий по воздействию на общественное мнение к первым видным примерам из непосредственной истории PR можно отнести только создание революционерами специальных событий, работу по медиа-рилейшнз и деятельность по систематическому информированию, например, о содержании конституции. Другой важный эпизод связан с именем Эмоса Кендалла, работающего при Эндрю Джексоне, первом президенте “из народа” в качестве «специалиста по организации опросов общественного мнения, консультанта, составителя письменных материалов для Президента и публициста», а также организатора специальных событий ^{[11, с. 136]}.

Так или иначе, PR на протяжении всего века занимал более чем скромное место. Это подтверждает и судьба самого его понятия. Принято считать, что самое ранее свидетельство сочетания слов public и relations – речь Томаса Джефферсона 1807 г. Одно из первых упоминаний PR как обозначения особой сферы деятельности было сделано только в 1882 г. в речи юриста и журналиста Дормана Итана. И лишь в конце XIX в. в железнодорожной индустрии начали появляться департаменты, в чьем названии использовался этот термин ^{[2, с. 36]}. «Первый корпоративный отдел паблик рилейшенз, в современном понимании этого термина, был создан в 1889 г. Джорджем Вестингаузом в его новой электротехнической корпорации» ^{[11, с. 142]}.

Тем толчком, который привел к самоопределению, кристаллизации связей с общественностью стала деятельность так называемых “бандитских баронов”, индустриальных магнатов 1870-1920 гг., посылавших общественность к черту, ведущих политику скрытности и агрессивной, порой даже незаконной защиты своих интересов ^{[2, с. 413]}. Хищничество большого бизнеса вызвало «появление прогрессивных публицистов – индивидов и групп, выступавших с помощью медиа за социальные реформы, чтобы противостоять негативным последствиям предпринимательства» ^{[10, с. 10]}. Железнодорожная индустрия, добывающая промышленность, телефонные и телеграфные компании, а вместе с ними по принципу домино многие другие подверглись суровой и неослабевающей критике, начав терпеть убытки. В этих условиях появление специалистов по отражению нападок, улаживанию конфликтов, улучшению поврежденного имиджа и консультированию по вопросам связей с общественностью было неизбежно.

PR, пропаганда и реклама в первой половине XX в.

Одной из главных причин складывания PR как профессии в конце XIX – начале XX вв. стало закономерное для индустриальной экономики появление сверхкрупного бизнеса. Именно во второй половине XIX столетия в США рождаются первые корпорации с миллиардным оборотом, возникают гиганты, чье влияние на общество, прежде всего разрушительное, более не может спускаться на тормозах и игнорироваться. Магнаты-первопроходцы, несмотря на колоссальные размеры своих предприятий, продолжали тем не менее держаться хищнической, узколобой и изжившей себя политики. Они не учли и последствий стремительного развития масс-медиа, приведшего к тому, что закрытость, враждебность, недобросовестность, грубые ошибки и махинации быстро делаются достоянием общественности в виде захватывающей журналистской истории и влекут за собой огромные потери.

Критика прогрессивных публицистов и деятельность популистских политических лидеров, поощрявших борьбу рабочего класса против капиталистов, вынудила большой бизнес уже в 1870-ых г. принять меры. Магнаты США начали использовать новоиспеченных “пресс-агентов”, чьи обязанности заключались в переговорах и подкупе журналистов, обхаживании лидеров мнений, создании и распространении положительной информации и организации публичных выступлений ^{[2, с. 413-414]}. Однако осознание серьезности ситуации и необходимости более тонких и эффективных методов пришло лишь в начале XX в. К тому времени уже несколько гигантов пали жертвами общественного гнева, к примеру, в 1904 г. после серии журналистских расследований была в судебном порядке закрыта монополия Standard Oil Trust Джона Рокфеллера старшего ^{[2, с. 414]}.

Качественный прорыв в еще только оформляющемся виде деятельности произошел, когда к первой модели одноуровнего информирования и неуклюжих попыток создания паблисити были соразмерно добавлены двусторонние коммуникации и суггестивные PR-технологии. В последние пять лет XIX в. термин связи с общественностью все чаще появляется в различных публикациях. В 1900 г. открывается первая в мире паблисити-фирма: Publicity Bureau в г. Бостон ^{[11, с. 145]}. Словом, новая профессия совершила первые шаги в сторону самоидентификации.

Самой яркой фигурой, провозвестником первых революционных перемен стал Айви Ли. Вместе с ним и по его следам шли десятки и сотни менее известных специалистов, таких как Теодор Вэйл, разработавший формализованные методы работы с недовольством и жалобами потребителей. И однако именно пример Айви Ли наиболее красноречив, лучше всего подходит для сжатой хроники эволюции связей с общественностью. В 1904 г. Айви Ли вместе со своим партнером открывает третью в США и мире PR-фирму Parker & Lee. В отличие от первых двух паблисити-агентств и отдельных специалистов, они расширяют профиль работы и активно используют новые методы.

Во-первых, как это сказано в известной «Декларации принципов» 1906 г., Ли объявляет установку на открытость, прозрачность, сотрудничество, благожелательность, переговоры, компромисс.

Во-вторых, он впервые профессионально применяет симметричный PR, заставляя организации произвести серьезные перемены политики, хотя в иных случаях, главным образом, лишь создает впечатление такой перемены.

В-третьих, Ли фактически изобретает лоббизм как профессиональную деятельность. Работая на железнодорожную индустрию, он рациональной аргументацией и тогда еще довольно новой для бизнеса благодушной риторикой добивается того, что в 1914 г. Конгресс при одобрении широкой общественности принимает закон о повышении железнодорожных тарифов ^{[2, с. 415]}.

В-четвертых, он довольно широко применяет тот инструмент, что для публики стал почти что синонимом PR, – специальные события. Выполняя заказ по улучшению имиджа Рокфеллера старшего, Ли делает известной на всю страну его филантропическую деятельность. Он устраивает выходы на публику, режиссирует благотворительные акции и обеспечивает их красочное отражение в прессе ^{[2, с. 415]}.

Таким образом, хотя первые два десятилетия XX в., как указывает Китчен, в литературе под PR «подразумевалось в основном завоевание паблисити, или институт пресс-агентств», практика, в лице таких пионеров, как Ли, уже далеко превзошла такую трактовку ^{[10, с. 33]}. Общая тенденция того времени, однако, удерживала PR преимущественно в рамках первой модели и лозунга “общественность следует информировать”.

На следующей ступени эволюции (1920-1950 гг.) связи с общественностью в общих чертах завершают институционализацию и профессиональное самоопределение. Разрыв между практикой и теорией заметно сокращается, баланс между моделями выравнивается, а методы совершенствуются. Все названные процессы в истории PR этого времени ассоциируются с Э. Бернейсом. Мы не имеем возможности описывать его PR-акции, ставшие хрестоматийными, и вместо этого тезисно обозначим его вклад.

Во-первых, Бернейс возводит технологию PR-события на принципиально новый уровень изощренности и продуманности, создавая глубокий и мощный второй уровень семантики (как в “Torches of Liberty” 1929 г. и Всемирной выставке в Нью-Йорке 1939 г.) и всецело осознавая возросшую роль СМИ ^{[16, с. 26]}.

Во-вторых, он указывает на необходимость научного и систематического исследования общественного мнения, разделяет функции пресс-агента и консультанта по связям с общественностью, наделяя последнего более общими и широкими задачами ^{[10, с. 33]}.

В-третьих, для идентификации связей с общественностью, их научного признания, установления академического образования в этой сфере и его лицензирования Бернейс совершил то, что не сделал больше ни один человек в истории. «С 1900 по 1928 гг. было издано всего две книги с названием, в котором фигурировало сочетание слов “public relations”», и только одна из них, написанной как раз Бернейсом (1927 г.), действительно относится к PR ^{[10, с. 32]}. Он же явился автором первого труда по PR (“Кристаллизуя общественное мнение”, 1923 г.), первой научной статьи, первого лекционного курса (1923 г.) и научного подхода к связям с общественностью как такового. Даже классическая четырехчастная модель PR-кампании (исследование-планирование-исполнение-оценка) была сформулирована им ^{[2, с. 79]}.

Профессия PR, «выкристаллизовавшаяся в военные годы, быстро завоевывала себе все новых сторонников. Она проникала в органы государственного управления, бизнес, церковь, социальные работы… профсоюзные и общественные движения. <…> И поскольку во время войны значительно ускорился процесс индустриализации и урбанизации страны, мощный импульс – наряду со многими другими общественными явлениями – получило и развитие практики паблик рилейшенз» ^{[10, с. 159]}. Несмотря на временный спад в индустрии в годы Великой депрессии, к 30-ым годам в США возникают первые профессиональные издания, а агентства, которые еще в предыдущем десятилетии можно было счесть на пальцах одной руки, открываются по всей стране. Ключевой фигурой периода между войнами является Артур Пейдж, прививший AT&T и Bell Telephone новаторский корпоративный PR c элементами симметрии. Вместе с тем, в тридцатые годы история связей с общественностью, бывшая на первых порах исключительно американской, начинает коваться и в Великобритании, где производятся первые робкие пробы. Другие страны, впрочем, начинают практику специализированного PR лишь после Второй мировой войны.

PR в политике в первой половине XX в. ассоциируется прежде всего с кампаниями по формированию общественного мнения в период мировых войн и в рамках Третьего рейха. Большая часть применявшихся технологий была пропагандистской, но, разумеется, немалую роль сыграли и связи с общественностью в точном значении термина. В мирное время профессиональный PR на постоянной основе использовался в президентских кампаниях. Первопроходцем здесь был Т. Рузвельт, который обладал способностью «безраздельно доминировать на первых страницах газет» ^{[10, с. 153]}. Огромное значение для дальнейшего развития PR явилось то, что в это время изучение общественного мнения в политических и маркетинговых целях впервые стало проводиться систематически и на научной основе Дж. Гэллапом и его институтом (с 1932 г.).

Таким образом, к середине столетия было пересмотрено отношение к PR как к паблисити, пресс-агентской и преимущественно односторонней деятельности по распространению информации. Его арсенал обогатился и технологиями тонкой суггестии в духе Бернейса и симметричными составляющими. Ссылаясь на Райта и Кристиана (1949 г.), Китчен пробует передать их словами одно из главных достижений PR первой половины XX в.: «”будущее принадлежит тем, кто мыслит категориями общественности – общественности, в которую входят их служащие, их заинтересованные лица, их клиенты, их соседи, живущие в окрестностях, их предприятия... и их правительство”. Здесь впервые понятие паблик рилейшнз используется применительно к разным слоям общественности – к служащим, финансистам, клиентам, местной общественности, а также к необходимости взаимодействия с правительственными структурами» ^{[10, с. 34]}. Была осознана необходимость налаживать взаимоотношения с различными группами общественности, научно изучать их мнения, соразмерно применять все три составляющие PR. Не отставали, однако, и методы суггестии. После переизбрания Рузвельта на второй срок в 1936 г. Бернейс был нанят большим бизнесом (Национальной ассоциацией промышленников) для того, чтобы подорвать доверие к политике госрегулирования экономики. Эта дьявольски изобретательная и эффективная PR-кампания стала первым историческим эталоном того, что зовется “negative PR” за рубежом или “черный PR” в России. Именно от нее, на наш взгляд, идет стойкая масскультурная связь концептов частного бизнеса и демократии, бизнеса и свободы, бизнеса и процветания в США. С помощью тщательно продуманных специальных событий (“Парад прогресса General Motors”, Всемирная выставка в Нью-Йорке 1939 г. и др.), PR-нарративов, фильмов, проплаченных статей и публичных дебатов была установлена эмоциональная привязанность людей к большому бизнесу и внушена идея, что именно он, а не политика, создал Америку. В ответ правительство повело контр-кампанию в СМИ по разоблачению манипуляций бизнеса, в которой главным антигероем стал обманщик и кукловод – PR-специалист ^{[17, с. 152]}.

Пропаганда

История связей с общественностью неразрывно связана с историей других технологий убеждения. С одной стороны, эти концепции формировались одновременно, с другой – в реальных кампаниях они зачастую используются все вместе. Так, Геббельс в своей пропаганде регулярно организовывал громадные сборища, патриотические беснования и разного рода спектакли (напр., въезд Гитлера в Вену в 1939 г.), несомненно, являющиеся PR-событиями. Смесь пропаганды и новаторских PR-технологий прослеживается в политической деятельности Рузвельта, широко пользовавшегося услугами Дж. Гэллапа и Элмо Ропера по анализу общественного мнения. Неизбежным следствием этого является то, что в сознании многих грани стираются и реклама, PR, пропаганда становятся синонимами, в том числе в довольно уважаемой специальной литературе ^{[5, с. 4-5]}.

Их смешение имеет глубокие и почтенные корни. Даже Бернейс на первых порах не проводил различий: он называл область своей деятельности пропагандой и заменил этот термин на “связи с общественностью” в 1923 г. лишь из-за резко негативных коннотаций, возникших после Первой мировой войны ^[5]. Мы уже пробовали описать специфику пропаганды, подчеркивая, что она имеет типичных спонсоров в виде больших, могущественных и обладающих универсалисткими амбициями формаций, вроде государства и церкви. Пропаганде свойственна жесткая пирамидальная структура: сообщение спускается сверху вниз на подлежащую управлению массу. Сигнал должен быть принят мгновенно, рефлекторно и обеспечить повиновение. Идеологическое, а не коммерческое или мелкополитическое измерение пропаганды диктует ей особую семантику внушения, спекулирующую на глубочайших мировоззренческих и психологических потребностях человека. Исторически основополагающим элементом пропаганды является образ врага. Резкое противопоставление, оппозиция, дополняющаяся ощущением общности в борьбе, воодушевляет людей и разрушает критические барьеры мышления, ими становится легче манипулировать. Одним из эталонов работы по демонизации противника является созданное во время Первой мировой войны представление о немцах как о чудовищах, убивающих детей и насилующих монахинь. Лишь созданный 1937 г. в США Институт анализа пропаганды «раскрыл глубину обмана, используемого во время войны для манипуляции общественным мнением Союзников» ^{[3, с. 106]}. Одним из отцов военной пропаганды был Джордж Крил, создавший в США первый официальный пропагандистский орган – Комитет общественной информации. В поругании врага и формировании образа США как оплота мира, демократии и свободы участвовали и Бернейс, и Айви Ли (через Красный крест).

Историческая необходимость пропаганды проистекает из существа модерна и хорошо сформулирована Бернейсом: «Мы живем в эпоху массового производства. Массовое производство вещей потребовало разработки и введения в употребление разнообразных технологий их распределения. В нашу эпоху также должна существовать технология массового распространения идей» ^{[2, с. 78]}. С появлением радио и телевидения, с каждой новой ступенью развития СМИ пропаганда становилась более могущественной. Массовое распространение идей обслуживало режимы и проекты стран модерна на всем земном шаре от США и Англии до СССР и Китая.

Реклама

Подобно тому как PR и пропаганда двигались вместе и подчас использовались как тождественные понятия даже их отцами-основателями, реклама столь же часто входила в этот “синонимический ряд”. Хорошим примером является книга Джорджа Крила, одного из творцов и символов чистейшей пропаганды, названная им «Как мы рекламировали Америку» (1920 г.) ^{[13, с. 123]}. В 1942 г. в США был создан “Совет по военной рекламе”, могущественный пропагандистский орган, проповедовавший отпор Германии и службу в союзнических войсках и все же использовавший термин “реклама”. Сумятица усугублялась и тем, что опыт практиков PR и военной пропаганды прямо применялся первопроходцами рекламы к потребительским продуктам, начиная с 1920-ых ^{[2, с. 416]}.

Несмотря на это, уже тогда была определена заповедная область методов, предметов и семантических клише, позволяющая выделить рекламу и утвердить в ее собственных границах. Мы не будем здесь касаться политической и некоммерческой рекламы, поскольку в них не произошло крупных революций, разве что появились новые каналы. Однако реклама потребительская претерпела трансформацию всеисторического значения: был совершен переход от риторики необходимости к риторике желания, заложивший основу общества потребления. Как отмечает Тиморек, «реклама начала сосредотачиваться скорее на восприятии покупателей, нежели на свойствах продукта» ^{[15, с. 7]}. Все еще оставались староверы, как Генри Форд, клепавшие функциональные, безликие, выходившие десятками тысяч продукты и такие же рекламные сообщения, но тенденция устремилась в противоположном направлении. Покупайте, чтобы чувствовать себя лучше, в этом автомобиле вы ощутите себя свободным, покупайте, чтобы нравиться, покупайте, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность и реализовать себя, позвольте нам позаботиться о вас и т.п., – вся базовая аргументация рекламы возникла именно в начале XX в. В 1911 г. Woodbury Soap впервые использует тему секса в товарной рекламе. В 1929 г. Coca-Cola реализует легендарную эмоциональную кампанию “The pause that refreshes” ^{[15, с. 25]}.

Первопроходцем культуры желания и потребления напоказ стал Альфред Слоун, генеральный директор General Motors. Он взялся за задачу потеснить Генри Форда, наводнившего рынок своими автомобилями. Как это описывает Тиморек, Слоун «осознал, что для роста его компании ему нужно изменить потребительское представление о машине как о средстве передвижения, сделав ее символом статуса» ^{[15, с. 6]}. Он сконцентрировался на эмоциональном внушении и косметических улучшениях, в результате, некогда отстававшая GM быстро победила Форда по продажам. Уже в течение десятилетия это привело к формулированию теории бренда такими людьми как Нейл Макэлрой, работавший на Procter & Gamble.

Ключевым достижением рекламы первой половины XX в., определившим дальнейшее развитие PR и пропаганды, стало понимание следующего обстоятельства: «Если статусная семантика и косметические перемены более важны для продаж, чем действительные улучшения и снижение цены, тогда продвижение долгоживущего бренда вместо короткоживущих продуктов может оказаться более продуктивным» ^{[15, с. 6]}. Не удивительно, что в это же время, в 1921 г. с деятельности Джона Уотсона, а затем Гэллапа начинается эра изучения потребительского поведения. Ведь если реклама должна апеллировать к эмоциям и желаниям, а бренд символически воплощать мировоззрение и образ жизни потребителя, возникает острая потребность в изучении последнего.

Словом, во вторую половину XX в. концепции убеждения вступили, обладая внушительным арсеналом методов и могущественных технических средств. Электронные медиа, возникшие в это время, стали их основными союзниками и начали глубоко преобразовывать действительность. Уже в 1938 г. «радио как источник рекламных доходов превзошло журналы», и именно расцвет новых медиа сыграл решающую роль в судьбе PR, пропаганды и рекламы ^{[15, с. 9]}.

PR, пропаганда и реклама во второй половине XX в.

Пропаганда

После Второй мировой войны мир изменился. Тенденции, формировавшиеся уже на протяжении полувека, получили колоссальный импульс. В 50-ые годы, как на Западе, так и в СССР начинается интенсивный распад коллективного целеполагания, надличностной мотивации, веры в большие проекты и метанарративы. Западное общество изобилия, общество потребления, общество чистой имманентности порождает сытых, удовлетворенных, морально пассивных людей, маловосприимчивых к патетическим призывам. Масса атомизируется, и устремления людей плотнее стягиваются вокруг частного интереса. Классические амбициозные идеи пропаганды кажутся одновременно смешными, фальшивыми и опасными: они теряют эффективность и политическую рентабельность.

Постмодернистская парадигма отнимает у пропаганды ее предмет. Она решительно отрицает всякий универсалистский авторитарный дискурс, грубо и явно заявляющий о себе (тоталитарности дискурса потребления и того, что можно назвать пропагандой постмодерна, она на первых порах просто не замечает). Следовало бы ожидать, что процесс утраты государственной пропагандой силы и замена ее PR будет происходить быстрее, однако в этой точке фазового перехода развернулось последнее крупное сражение модерна – Холодная война. Модерн выдвинул три больших проекта, три политические суперидеологии: либерализм, коммунизм и фашизм. XX в. стал пространством их схватки, и парадигма модерна не могла быть преодолена, пока она не завершится. Первым пал фашизм. Затем, в последнем раунде, растянувшемся на четыре десятилетия, был повержен коммунизм. Субъекты противостояния исчезли, и либеральная доктрина осталась без альтернатив, открыв свободный путь либеральному, анархо-синдикалистскому по своему существу постмодерну, где нет пропаганды, но есть PR, “спектакль”, выражаясь языком Ги Дебора. Провести жирную черту под историей модерна и признать окончательным глобальный триумф постмодернистского либерализма попробовал в своем известном эссе «Конец истории?» (1989 г.) Ф. Фукуяма.

Но пока схватка велась, пока последний оплот индустриализма и модерна – СССР – стоял, пропаганда процветала в обоих лагерях, подпитываясь подозрением, страхом и агрессией. Бернейс, разумеется, находился в авангарде и этого сражения. Консультируя президента Эйзенхауэра и других американских политиков, он предложил поощрять страх перед коммунизмом и использовать его как политический инструмент. В целом же за это время арсенал пропаганды не был пополнен ничем, стоящим упоминания. Как и другие техники убеждения, пропаганда осваивала новые каналы, с 60-ых годов пользовалась возможностями спутников и приспосабливалась к глобальным медиа. Некоторые важнейшие ее черты были свойственны с начала XX в. коммуникации вообще, например, сильное укорачивание размера отдельного сообщения и невероятное возрастание их совокупного числа.

Реклама

Невиданное послевоенное изобилие в США, а в течение одного-двух десятилетий и в других странах Запада, обеспечило стремительный рост индустрии рекламы. Вместе с тем, в распоряжении последней оказалось развивающееся бешеными темпами телевидение. Ссылаясь на Роттенберга, Тиморек приводит красноречивый пример того, какое значение имело для бизнеса сочетание этих двух факторов: «Продажи губной помады компании Hazel Bishop взлетели от $50,000 в год в 1950 г. до $4,5 млн двумя годами позднее благодаря телевизионной рекламе» ^{[15, с. 10]}.

Наиболее революционные изменения, однако, были связаны не с возрастанием масштабов и социальной роли рекламы, а с новыми принципами построения сообщения. Подпитанная феноменальным влиянием психоанализа на Западе в 50-60 гг. расцвела концепция рекламирования товаров путем ассоциации их с бессознательными потребностями: стремлением к статусу, признанию, сексуальному самоутверждению, самостоятельности, уверенности в себе, силе и т.д. В 1946 г. в Нью-Йорке Эрнест Дихтер, психоаналитик и один из отцов глубинного изучения рынка, основал «Институт мотивационных исследований», филиалы которого вскоре открылись в Германии, Швейцарии и др. странах. В начале 50-ых он разработал и ввел в повсеместное употребление метод фокус-групп, оказавшийся прорывом в области маркетинга и рекламы. Первым большим успехом был “психоанализ” смеси для тортов компании Betty Crocker Foods. После серии групповых интервью с потребителями о впечатлениях от рекламы, упаковки и самого продукта, он пришел к выводу, что домохозяйки испытывали бессознательное чувство вины из-за легкости и удобства использования полуфабриката. Дихтер посоветовал производителю указать на упаковке, что в смесь необходимо самостоятельно добавить яйцо. Это сработало, и продажи резко возросли. Благодаря фокус-исследованиям и изобретению “психоаналистических” слоганов, вроде «Посадите тигра в ваш бензобак!» (для Ecco), Дихтер стал миллионером. С 50-ых годов и по сей день этот метод числится среди самых эффективных. Он использовался фактически для каждого известного продукта; даже рыночная стратегия кукол “Барби” была разработана на базе детских фокус-исследований ^[18].

В итоге, за первые два десятилетия психоаналистические допущения, бессознательная двухуровневая семантика, статусный посыл нашли широкое применение в самых известных образах, таких как ковбой Мальборо (1955 г.), и легендарных кампаниях (например, “Think Small” для Volkswagen, 1960 г.). Вскоре были созданы наиболее известные и влиятельные концепции маркетинга и рекламы: теория уникального торгового предложения (УТП) Россера Ривза, теория позиционирования Джека Траута, теория бренда Дэвида Огилви.

Но бизнес не просто изобретал новые инструменты. Он стал гибче, адаптивнее, откликался на всякую перемену и использовал ее в целях продаж. Начиная с 1960-ых в США развернулась тенденция “демассификации”, в том числе и в области сознания. Духовные поиски молодого поколения, риторика и практика нон-конформизма воплотились в волне новых номадических групп от йиппи и хиппи до движения человеческого потенциала с А. Маслоу во главе и сообществ саморазвития вроде Esalen. Рекламные стратегии должны были освоить социальный заказ на индивидуализирующие предметы потребления и выразить новый менталитет. Катализатором так называемой “креативной революции” в рекламе послужила крупнейшая с 1929 г. рецессия в США 70-ых годов, нанесшая тяжелый удар промышленности и вызвавшая обвальное падение потребительских расходов. Ответом компаний стала бизнес-модель, которая предписывала интенсивную диверсификацию продуктов и брендов. К концу века это привело к довольно тяжелой для продвижения ситуации переполненности рынка множеством недифференцированных продуктов. Тем временем реклама, основанная на разделении общества не на классы, а на жизненные стили, обратилась к темам индивидуальности, уникальности, бунта и свободы. Венцом данного подхода явилось формулирование в рамках Стэндфордской исследовательской программы (1978-1986 гг.) маркетинга образа жизни (lifestyle marketing).

Американская и британская рекламная индустрия в 80-ые годы становятся глобальными. Постмодернистская ментальность, симулирующая нон-конформизм и индивидуализм, делает мировую рекламу все более смелой, выходящей за рамки и пренебрегающей правилами. Это нашло воплощение в работах агентства Saatchi & Saatchi в 80-ых и Оливьеро Тоскани в 90-ых для итальянской фирмы Benetton. «Священник, целующий монахиню, новорожденный с необорванной пуповиной и умирающий от СПИДа пациент со своей семьей – вот лишь некоторые из образов рекламной кампании Benetton, которые одновременно привлекли много внимания и вызвали яростные протесты» ^{[15, с. 20]}.

Наконец, радикальные трансформации не только в рекламе, но во всем коммуникационном пространстве вызвало появление Интернета, о чем подробнее пойдет речь далее. Важно отметить лишь беспрецедентные темпы новой информационно-коммуникативной революции, намного превосходящие скорость развития всякой предшествующей волны технологий. Так, за два первых месяца 1999 г. «50 самых крупных Интернет-рекламодателей США увеличили расходы на Интернет-рекламу на 280% от расходов всего 1998 года» ^{[15, с. 21]}. Таким образом, за вторую половину XX столетия реклама превратилась в гигантскую глобальную индустрию и расширила свой инструментарий. В этом качестве она была встроена в новую маркетинговую доктрину, которая рассматривала потребителя как носителя переменчивых и часто неосознаваемых желаний и потребностей, которые необходимо вовремя уловить и воплотить не столько в самом товаре, сколько в его рекламной идее, имидже.

PR

Вторая половина XX в. – это также время становления глобальной индустрии связей с общественностью. От года к году число PR-агентств и их обороты множатся, возникают первые национальные и мировые ассоциации (1948 г. – PRSA, 1955 г. – IPRA, 1959 г. – CERP), этические кодексы, университетские курсы, научные исследования, профессиональные издания и учебные пособия. В 1954 г. была написана и защищена в Колумбийском университете первая докторская диссертация по PR ^{[10, с. 34]}. И если, как мы помним, между 1900 и 1928 было издано лишь две книги со словосочетанием Public Relations, то «к 1986— 1987 гг. в каталоге Библиотеки Конгресса США насчитывалось уже 156 книг с подобным названием, и это в дополнение к тысячам статей, опубликованных в научных, профессиональных и торговых изданиях» ^{[10, с. 32]}. Одновременно растет число специализированных агентств и постоянных PR-отделов или пресс-служб в корпорациях, политических и некоммерческих структурах, неотъемлемой частью которых они стали к концу периода.

В начале XX в. первый толчок профессии был дан нажимом критики со стороны общественности на большой бизнес. Связи с общественностью на рубеже XIX и XX вв. обрели форму как защитное, реактивное средство и лишь впоследствии начали применяться спонтанно. Очень схожая ситуация в середине столетия придала очередной импульс их развитию. Начиная с 1960-ых вместе с контркультурной волной в обществе обостряется внимание к тому, как крупные компании порождают проблемы для природы и социума и к тому, что они делают, чтобы их разрешить. Образуется номадическое полчище групп и отдельных активистов, с невиданной до тех пор энергией встающих на защиту безопасности продуктов, прав потребителей и прав человека, условий и оплаты труда, целостности окружающей среды.

И бизнес, и государство (здесь стоит упомянуть яростные студенческие беспорядки во Франции и США конца 60-ых – начала 70-ых гг.) очутились в намного более сложной и враждебной среде. Для удовлетворения публики, требующей отчета, и согласования интересов со множественными группами нанимались специалисты по PR. С другой стороны, технологическое развитие и рост предприятий увеличили возможности бизнеса нанести значительный ущерб природе и населению, в то время как недремлющее око СМИ не позволило бы этому остаться незамеченным. Техногенная катастрофа, любой значительный кризис требовал незаурядного умения взять ситуацию под информационный контроль и минимизировать урон репутации, доверие множественных общественных групп. Именно в таких случаях PR играл наибольшую роль, поэтому большая часть известных PR-кампаний этого периода являются ответом на кризис: отравленная партия Tylenol (1982 г.), взрыв на заводе Union Carbide (1984 г.), авария танкера Exxon (1989 г.), шприц в банке “Pepsi” (1993 г.) и др.

Антикризисное направление работы в перманентно генерирующем кризисы обществе риска и в условиях всеподнадзорности, паноптизма СМИ становится, пожалуй, доменной вотчиной PR.

Эволюционирующий институт социальной ответственности бизнеса привлек усилия корпораций к построению доброжелательных взаимоотношений с общественностью и соответствующего имиджа. Публика стала предъявлять высокие требования к вкладу организаций в решение общих проблем, внимательнее следить за тем, как они управляют кризисами и претендовать на более подробную информацию об их деятельности. Забота обо всем этом была поручена специалистам по связям с общественностью.

Основной вектор перемен в концепции PR этого периода – стремление «отойти от образа манипулятора и одностороннего коммуникатора», который был сформирован общественной критикой и дискредитационными кампаниями, например, рузвельтовской ^{[10, с. 36]}. Усилия теоретиков и практиков фокусируются на проблеме вовлечения преимущественно пассивных, эгоистичных целевых групп общества потребления во взаимодействие. Метод фокус-групп, психоаналитическая мода и новая маркетинговая доктрина стимулируют адаптивную функцию PR, развитие симметричной модели. Связи с общественностью принимаются за пристальное изучение целевых групп и выявление способов войти в резонанс с их желаниями и потребностями путем коррекции политики и имиджа. Ищутся способы позиционирования компании (лидера, идеи) в сознании общественности через привлечение ее к активному участию в ее жизни ^[19]. Специальные события, создающиеся политикой, бизнесом и НКО теперь все больше тяготеют к тому, чтобы добиться деятельного взаимодействия, крайний пример – кампания Maxwell House 1997 г., в ходе которой тысячи добровольцев участвовали в постройке домов по всей Америке ^[19]. В это время предпринимаются попытки систематически, научно осмыслить профессию и обосновать ее сугубо положительную роль, из которых наибольшей известностью пользуется концепция Грюнига и Ханта.

Между тем, практика красноречиво показывает, что суггестивный PR может быть использован для любых целей и по своему существу является манипулятивным и антидемократическим. Как и в минувшей половине столетия, Бернейс находится в самом центре происходящего. Наиболее впечатляющей является его работа на United Fruit в 1953 г. ^{[17, с. 208-220]}. По заказу компании, чью поглотившую половину страны собственность новый президент Гватемалы Х. Арбенса собирался национализировать, Бернейсу удалось трансформировать проблему United Fruit в проблему США и фронт Холодной войны. Путем специальных событий, подставного информационного агентства и дезинформирующих публикаций он создал панику в США по поводу фиктивной коммунистической угрозы и столь же мифических планов по размещению войск СССР под самым боком. В результате законный лидер социально-демократической ориентации без всяких связей с Москвой, успевший проявить себя с самой лучшей стороны и имевший народную поддержку, был свергнут силами США.

Другим символом профессии второй половины XX в. стал Джон Хилл, основатель нью-йоркского агентства Hill & Knowlton, «самой крупной и успешной PR-фирмы в истории», как его характеризует Роберт Хиф ^{[2, с. 387]}. «В течение примерно тридцати лет после Второй мировой войны, Hill & Knowlton лидировало в индустрии по доходам; журналисты и специалисты по PR регулярно присваивали ему звание лучшего. Это было первое PR-агентство с успехом освоившее Европу и другие международные рынки, в то время как дома, к 1959 г. совокупные продажи его клиентов равнялись 10% ВВП» ^{[2, с. 387]}. Словом, вплоть до конца 80-ых годов Hill & Knowlton было неоспоримым эталоном. В настоящее время, однако, оно пользуется не самым большим почетом у пуритан от связей с общественностью из-за ряда нашумевших суггестивных проектов. Так, по его рекомендации табачные магнаты создали тенденциозное научное учреждение – “Исследовательский комитет табачной промышленности”, по существу, занимающееся дезинформационным PR. «В ходе так называемых “табачных войн” Хилл яростно отстаивал интересы сигаретной отрасли до самого своего выхода из Hill & Knowlton в 1962 г.» ^{[11, с. 162]}.

В 80-ых годах PR переживает расцвет использования лидеров мнений в PR-событиях и нарративах для продвижения товаров и внедрения информации о них в редакционные колонки прессы. К примеру, компании и PR-агентства стали нанимать знаменитостей и предлагать СМИ эксклюзивные интервью с ними при условии, что они также упомянут определенное число раз, с определенной точки зрения продукт, поместят фото знаменитости с этим продуктом и т.д.

Конец XX в. также знаменует расцвет политического PR. С прихода к власти М. Тэтчер в Великобритании и Р. Рейгана в США можно констатировать вымывание из политики последних элементов элитарности. Именно тогда политика начинает действовать как бизнес: выявлять потребности и желания людей, зачастую сиюминутные и иррациональные, чтобы затем построить на них политическую программу, почти что лишенную собственно политического содержания. Кульминацией такого сервильного, рыночного PR в политике явились предвыборная кампания Б. Клинтона для второго срока (1995-1996 г.) и лейбористская кампания в Великобритании (1997 г.). Дик Моррис и Шон Пен, известнейшие в США PR-специалисты, нанятые потерявшим доверие электората Клинтоном, провели гигантское исследование колеблющихся избирателей по методу маркетинга образа жизни, или нейро-персонального маркетинга. Их мировоззренческие установки и десятки мелких забот, вроде установки телефонов в школьных автобусах, распространения порно-сайтов и ношения школьной формы легли в основу программы и звучали с трибун. Их хобби и способы времяпровождения были сыграны Клинтоном перед камерами. Все это обеспечило неожиданный для оппозиции успех Клинтона. Питер Мандельсон, директор по связям с общественностью лейбористской партии, почти дословно скопировал кампанию Клинтона в 1997 г., в результате добыв Тони Блэру “лэндслайд”, то есть, полную победу. Новой тенденцией политического PR – во всяком случае в таких масштабах – становятся попытки продемонстрировать избирателям их же собственный образ жизни и мысли.

В XXI век PR вступает глобальной, массовой профессией, проникнув в страны бывшего советского лагеря и Третьего мира. С появлением в начале 90-ых гг. интегрированных маркетинговых коммуникаций PR становится все тяжелее сохранять изоляционистскую политику: обозначается тенденция к более плотному сотрудничеству всех функций менеджмента и технологий убеждения во имя общей цели. Его главный метод – PR-событие становится исключительно действенным в обществе спектакля и симуляции. Более того, почти что всякое событие воспринимается как PR-событие и фактически является таким в культуре постмодерна.

PR современности и будущего: вызовы и возможности

История как биологической, так и социальной эволюции учит, что выживание и доминирование зависят не от силы или интеллектуальных способностей, а от умения приспосабливаться к изменяющейся среде и действовать с учетом условий. Ввиду нашей темы, это позволяет заключить, что лишь те организации и политики, которые своевременно уловят существо происходящих в начале XXI в. перемен и смогут адаптироваться к новым правилам, новым институтам и новым способам взаимодействия с аудиторией, будут приняты механизмом естественного отбора в следующее поколение.

Реализация постмодернистской парадигмы в области коммуникаций, судя по всему, определила ее основополагающие черты на столетия вперед. Сочетание взявшей верх цивилизационной матрицы и технологий шаг за шагом создает децентрированное сетевое пространство, в котором множество субъектов взаимодействуют на равных, все более освобождаясь от навязываемого узкой группой носителей власти потока информации. Между тем, стратегия удержания определенной тематической ниши или канала коммуникации становится бессмысленной с конвергенцией медиа, в результате которой формируется единая мультимедийная сфера, аккумулирующая информацию из всех существующих источников ^{[20, с. 415]}. Печатная пресса теряет популярность, рентабельность и способность окупать стоимость техники и бумаги. Телевидение мечтает о тех рейтингах, которые оно имело в 80-ые и 90-ые годы, не говоря уже про радио ^{[21, с. 12]}. Издательства перестраивают свою политику и сосредотачивают все больше внимания на выпуске электронных и аудио-книг. Словом, все медиа активно осваивают Интернет среду и превращаются из институтов, некогда задающих тон и определяющих коммуникацию, в скромных размеров локальные платформы внутри бесконечно большего мультимедийного пространства. Информация свободно циркулирует между сетями, демонтируя их былую иерархию: теперь новостные колонки газет и телевидение используют пользовательский контент – будь то из блогов, форумов, социальных сетей или видео-хостингов – столь же рьяно, как пользователи – традиционные медиа-продукты.

Содержание Интернета конструируется из бесчисленного количества точек (веб-сайтов), число которых с каждым годом неуклонно растет. Абсолютное большинство этих страниц, как и доменных имен, занято пользовательским контентом. Каждый человек получил доступ к информационной сфере, возможность высказаться и быть услышанным на любом уровне, вплоть до глобального. В этих условиях эффект спирали молчания, блокирование нежелательных для структур власти сообщений, на что они всегда полагались, делается весьма проблематичным, если вообще возможным. Словом, новости перестали быть прерогативой профессиональных журналистов, а усилия по убеждению со стороны властных формаций от корпораций до партий утратили значительную часть своей эффективности, поскольку теперь они вынуждены действовать в среде, которая не находится под их или чьим бы то ни было информационным контролем. Способность выбирать контент из многих разных источников означает, что мы не должны принимать то, что нам навязывают. С другой стороны, возможность свободно высказаться и предложить вниманию общества свое мнение, свою информацию ставит компании под более пристальный и строгий общественный контроль.

Эта супертенденция может быть сформулирована следующим образом: утрата носителями власти контроля над повесткой дня. Как подчеркивает Роб Браун, «в этой новой среде организации более не имеют места, чтобы спрятаться. Они под постоянным надзором, и их покупатели могут возражать, критиковать и высказывать независимое суждение. Если раньше покупатель, который был недоволен продуктом и услугой, должен был иметь дело с департаментом жалоб, сейчас он может выразить свое недовольство публично, оставив запись в блоге» ^{[21, с. 72]}. Многие ведущие корпорации, такие как Microsoft и особенно Dell, уже понесли весомые потери от негативных пользовательских отзывов в блогах и иных средах ^{[21, с. 106]}. В еще большей степени это относится к политике, всегда претендующей на особо строгий и ныне утраченный контроль над информацией. Отдельная запись в блоге, вирусным образом растиражированный интерес к происшедшему событию (например, самосожжению Мохаммеда Буазизи в Тунисе в январе 2011 г.), может иметь безмерно большее влияние, чем систематическая реклама или пропаганда десятков газет и телеканалов. Значительное количество самых крупных из знаменитостей современности, в первую очередь поп-звезд (Лана дель Рей, Джастин Бибер и т.д.), получили известность и сделали головокружительную карьеру после публикации ими любительских видео на Youtube, высоко оцененных определенной аудиторией.

Таким образом, доминирование пользовательского контента, способность людей пропускать рекламу и легко блокировать нежелательную коммуникацию ставит все технологии убеждения перед вызовом. Теперь, чтобы пробиться с сообщением внушения, требуется сосредоточить все усилия на построении двухуровневой семантики: драматический слой должен привлекать своим непосредственным развлекательным содержанием, суггестивный – нести убеждающий импульс. PR, как и раньше, но на новом уровне востребованности будет конструировать вирусные события, в то время как реформированная реклама – свой вирусный контент. Фундаментальный факт новой среды состоит в том, что не представляющее драматического интереса и не являющееся спектаклем не будет иметь влияния. Следовательно, забота именно об этом аспекте информационного продукта становится осью работы и в рекламе, и в пропаганде, и в PR. Более недостаточно опубликовать материал или вставить рекламу между интересующими аудиторию программами, он должен привлечь внимание сам по себе, чтобы быть вирусно распространёнными по Сети самими пользователями и не вызвать отторжения слишком очевидным суггестивным слоем. В действительности, наступила эра тотального product placement’a.

Сфере традиционной рекламной деятельности XXI в., на наш взгляд, не несет коренных революций, и мы не будем на ней останавливаться. Она просто осваивает длинный ряд новых коммуникативных средств и платформ; она, как и все прочие институты, вынуждена бороться с вызовами эры Водолея, но при том метод формирования сообщения у нее не меняется. На наш взгляд, он и не может измениться, поскольку реклама в ее узком понимании не обладает для этого степенями свободы. Некоторые авторы по этой причине констатируют упадок рекламы и все более стремительное восхождение PR ^{[21, с. 85]}. До известной степени, это верно, поскольку традиционная реклама исключает драматическую семантику или конструирует ее как вспомогательную к навязчивому, бросающемуся в глаза призыву. В сетевом пространстве она представляет собой нечто досадное и подлежащее мгновенному отторжению. Обстоятельства позволяют предположить, что такая реклама хотя и будет занимать значительную долю рынка, все же находится в фазе перманентного заката и вытесняется более продуктивными методами.

Далее, прежде чем перейти к PR, мы вскользь коснемся состояния пропаганды в XXI в. Очевидно, что новое устройство коммуникации противоречит самой природе пропаганды: оно деиерархизировано и децентрировано, она горизонтально, распространяет множество точек зрения и не выносит авторитарного, назидательного тона. Тем не менее хотя бизнес и государственная власть уже не обладают таким контролем над информацией, их ресурсы и вес остаются чрезвычайно велики. Это позволяет использовать пропаганду, хотя ее социальное значение становится все меньше и меньше, во всяком случае, в сравнительной перспективе. После окончания Холодной войны силы пропаганды были подорваны исчезновением риторики “врага”, имеющей для нее конститутивное значение. Вместе с тем власти США осознали, что это приводит к исчезновению важнейшего инструмента господства и распадению социальности. Как показал Карл Шмитт в своей известной статье «Понятие политического», образ врага является жизненно важным для развития политической системы, даже основой политического как такового: он представляет собой могучую сплачивающую и созидательную силу ^[22]. Такими врагами для США стали мировой терроризм и недемократические режимы. Пропаганда, причем весьма лживая, вместе с суггестивным PR активно применялась при каждой новой войне с участием США и с особой интенсивностью после 11 сентября 2001 г. Освобождение Кувейта в 1991 г., к примеру, велось при пропагандистской и PR-поддержке Бернейса (его последняя крупная работа) и агентства Hill & Knowlton, создавших ряд нашумевших дезинформирующих специальных событий ^{[5, с. 100-101]}.

PR

Как показывают данные PRSA, глобальная индустрия связей с общественностью за последние два десятилетия продемонстрировала значительный рост и относительно индустрии рекламы, и в абсолютных числах ^[23]. С парадигмальной и социально-экономической точки зрения XXI в. увеличил востребованность PR. Он предоставил в распоряжение профессии новые каналы и пути, по которым может направляться сообщение. Интенсивный рост количества всякого рода сетей, культурных и тематических ниш, сообществ по интересам и простота взаимодействия сделали менее острой проблему таргетирования. Более того, несмотря на многообразие каналов, возникла единая сетевая среда для взаимодействия, и ее больше никто не контролирует в той мере, в какой контроль над информацией осуществлялся раньше. Сами термины “канал”, “медиа” в их прежнем значении близки к тому, чтобы потерять свой предмет, ибо телевидение, радио, пресса и т.п. превращаются в локальные сети, не имеющие ничего подлинно специфического относительно других сетей. Люди, которых PR привык воспринимать как аудиторию, становятся более активными участниками взаимодействия, чем ранее это осмеливались предположить. Они критикуют или одобряют, и их мнения, равно как высказывания и действия организации остаются в архивах вавилонской библиотеки Интернета. Модель коммуникации “организация – потребитель” затмило взаимодействие в рамках модели “потребитель – потребитель”, и этот неконтролируемый обмен выбивает почву из-под ног специалистов по PR, управлению имиджем и брендом.

В этой новой среде огромная нагрузка ложится на все функции PR и на коммуникационный менеджмент, понимаемый нами как оперативный уровень работы по передаче информации, ведению диалога и оптимизации данного процесса на всех каналах. Необходимость отвечать на возросшее число запросов потребителей и иных заинтересованных лиц, а вместе с тем еще и искать с ними контакта была осознана, пожалуй, всеми западными организациями среднего и крупного размера от Министерства обороны США до корпорации WallMart.

Приоритетной задачей для PR становится обеспечение активного присутствия в Интернете на корпоративном сайте, социальных сетях, блогах, видео-хостингах, вики-ресурсах, форумах, рейтинговых сайтах и сайтах обменов мнениями. Причем, подчеркивает Браун, «организации легко могут попасть в ловушку использования языка корпоративной брошюры, ежегодного отчета или даже рекламной или маркетинговой литературы. Обыкновенная реакция на это – либо антипатия, либо апатия, либо отсутствие интереса. Тон голоса, который вы применяете, должен соответствовать среде; лучше всего, если он будет разговорным и увлекающим. Также необходимо помнить, что социальные медиа – это место, где происходит обмен информацией и идеями, и если вы хотите говорить, вы должны быть готовы слушать» ^{[21, с. 162]}. Вполне актуальными становятся новые подвиды профессии вроде Blogger Relations. Не только для бизнеса, но и для НКО, и особенно для политики все это имеет ключевое значение. Ясное понимание данного обстоятельства демонстрирует политическая борьба в США 2008 г. – первая предвыборная гонка с активным использованием социальных медиа.

Один из важнейших инструментов, появившихся в ответ на происходящие изменения, – это релиз для социальных медиа (Social Media Release). Браун определяет его как «пресс-релиз, опубликованный в Интернете, и выполненный таким образом, чтобы повысить вероятность распространения информации» ^{[21, с. 126]}. Далее исследователь описывает сложившуюся в последние годы специфическую структуру такого релиза и ссылается на ряд авторов, которые предсказывают, что он почти полностью вытеснит неудобные классические пресс-релизы, высылаемые по почте.

Среди других тенденций в развитии индустрии мы отметим заметное повышение роли корпоративной социальной ответственности в качестве сферы PR-деятельности и финансового PR, как никогда востребованного в условиях неустойчивого и непрогнозируемого финансового рынка.

Наиболее же важными являются новые требования к конструированию семантики сообщения и новый статус креативного контента. Поскольку рекламе и PR становится все тяжелее покупать влияние, а люди потребляют не ту информацию, которую им навязывают, а которую находят интересной, эффективность встает в прямую зависимость от драматических и эстетических свойств сообщения. Словом, передовой фронт PR настоящего и будущего времени, на наш взгляд, связан с созданием интересных вирусных событий. Между прочим, именно в этом направлении движутся номинанты и лауреаты PR Lions Каннского фестиваля последних лет.

В 2012 г. в номинации Promo & Activation Золотого льва получило PR-событие в рамках кампании Bikers от Carlsberg и снятый на его основе вирусный ролик. Тод Вассерман так описывает его драматическую составляющую: «Представьте: вы заходите в кинотеатр и почти все сиденья заняты здоровыми, сурово выглядящими байкерами. Угрожающая сама по себе ситуация становится еще сложнее, поскольку единственные оставшиеся места – прямо в середине среднего ряда, так что если вы хотите посмотреть фильм, вам придется протиснуться через шеренги внимательно следящих за вами байкеров. Что же вы сделаете? Если вы такой, как большинство, вы войдете в зал и пробормочете что-то вроде “Вы, должно быть, шутите” или “Это не то, за что я платил”. Возможно, вы уйдете и потребуете свои деньги назад. Но если вы принадлежите к числу немногих смельчаков, вы, несмотря ни на что, займете свое место, начнете терпеливо ждать начала сеанса и… получите оглушительные аплодисменты и свежее пиво Carlsberg в честь вашего мужества» ^[23]. А вот таким был результат: «16 миллионов просмотров на Youtube по всему миру, более чем полтора миллиона репостов в Facebook, 364,000 упоминаний в Twitter и бесплатное паблисити более чем в 900 блогах, 150 новостных сайтах, множестве теле-шоу, газет и журналов – и все это с 98% атрибуцией бренда. Кроме того, это обеспечило рост продаж на 4,3% в третьем и четвертом квартале 2011 г.» ^[23].

Не менее интересные вирусные проекты румынской (Timisoreana) и новозеландской пивоваренных компаний (DB Breweries) победили уже в номинации PR ^[24]. В настоящее время крупнейшие организации усиленно изучают условия вирусности контента и охотнее прибегают к его целенаправленному созданию.

Подводя итог, и культурные, и социально-экономические, и технологические условия, сложившиеся к началу XXI в., способствуют беспрецедентному повышению социальной значимости и эффективности всех трех базовых функций PR в управлении политическим и потребительским поведением, между тем, в отношении рекламы и пропаганды действует диаметрально противоположный процесс. Продолжающийся упадок воздействия традиционных рекламных, пропагандистских и маркетинговых моделей заставляет современные организации искать новые средства, которые бы соответствовали структуре социума и сетевому устройству информационного пространства. Опыт последних лет показывает, что они все чаще приходят к пониманию, что будущее за вирусными PR-технологиям, искусством диалога и адаптации.