On the work of the members of municipal estates in the sphere of justice at the end of XVIII – beginning of XIX centuries (from the materials of the Povolzhye, Ural, and Western Siberia governorates)

Voropanov Vitalii PhD in History Docent, the department of State Management and Legal Support of State and Municipal Service, Chelyabinsk Branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation 454077, Russia, Chelyabinskaya oblast', g. Chelyabinsk, ul. Komarova, 26, aud. 1209 vvoropanov@yandex.ru Other publications by this author

По результатам судебно-административной реформы 1775-1785 гг. городским сословиям только в областях Поволжья, Урала и Западной Сибири верховная власть предоставила для замещения сотни вакансий «судей» – бургомистров и ратманов, входивших в широкую номенклатуру должностей, комплектовавшихся посредством выборов.

Обыватели выдвигали кандидатов, разделялись при голосовании, консульти­ровались по юридическим вопросам с уполномоченными чиновниками ^[1] как, например, в связи с протестом, заявленным 30 декабря 1790 г. челябинским купцом Терентием Дедюхиным («что таковое избрание обществом в настоящие должности учинено несправедливо и что надлежит оной переменить и произвесть выбор вновь депутатов без означения оным должности и предоставить оным из между себя избрание в настоящие должности»). Глава города обратился за разъяснением к местному органу прокурорского надзора – уездному стряпчему, и уведомил о ситуации начальника местной полиции – городничего, получив 13 января 1791 г. указ из наместнического правления, к которому прилагалось напоминание о процедуре проведения выборов ^[2].

«Клятвенные обещания» избиратели и впоследствии должностные лица приносили в соответствии с обрядами своей веры: христиане в соборной церкви, мусульмане в присутствии муллы, иудеи – раввина. Различия в вероисповедании не нарушали социальную общность и не препятствовали проведению выборов. В собрании купцов, мещан и цеховых отмечались возраст и размер выплачиваемых налогов, уровень материальной жизни, оценивались репутация, сложившаяся в предпринимательских кругах, общественном быту, качество исполнения прежних должностей, фиксировались достоинства и недостатки кандидатов для представления губернскому начальству ^[3]. Так, в декабре 1790 г. собрание из 405 управомоченных жителей Челябинска избрало на должность первого бургомистра городового магистрата (77 голосов против 17) И.А. Боровинского, купца 1 гильдии, 50 лет, дав кандидату соответствующую характеристику («имеет объявленнаго на нынешний 1791^и год десять тысяч сто рублей с котораго проценты платит сто один рубль прежде сего при должности не бывал по торгу из своих собратий не притеснял по векселям и другим комерческим обязателствам и ни почему другому лживых поступок нарушающих доверие не делал»), на должность второго (64 голоса) мещанина М.Д. Волкова, 50 лет («состоящей в мещанском сорокоалтынном окладе находился по выбору общества с 29 ноября 1781^го при составлении пермскаго а потом уфимскаго наместничеств в городовом магистрате ратманом где продолжал служение по 26^е число майя 1785^го годов. За преступление под судом и оным опорочен не был по торгу из своих собратий не притеснял по векселям и другим коммерческим обязателствам и ни почему другому лживых поступок нарушающих доверие не делал»). На должности ратманов были выдвинуты лица, ранее не избиравшиеся: купец Нестер Петрович Едренкин, 26 лет (84 голоса), мещанин Никита Иванович Смолин, 31 года (78 голоса), купец Рахметулла Кедралиев, 38 лет (74 голоса), и купец Василий Прокопьевич Павлов, 35 лет (66 голосов) ^[4].

Спустя 27 лет кандидаты, избранные на должности бургомистров в Челябинский магистрат, платили в год различных сборов на сумму 433 и 434 рубля ^[5], в 1835 г. купеческие представители, избранные в ту же коллегию, указали на выплаты ими 206 и 209 рублей с объявленного капитала ^[6]. Дополнительно губернскому руководству сообщались факты владения кандидатами недвижимой собственностью ^[7].

Единые правила действовали в отношении городовых судов «специальной подсудности», учреждённых Екатериной II ^{[8, с. 4-8]}. Так, Казанская татарская ратуша уведомляла о дате проведения выборов главу слободской администрации – голову, предписывая, чтобы избиратели «были от домов неотлучными и никуда не разъезжались» ^[9]. В 1780-х гг. указы наместнического правления о проведении выборов в Татарских слободах сопровождались подробной инструкцией в приложении ^[10]. Голова готовил предварительные списки избирателей, сообщал о числе лиц, находившихся «в отлучке в разных местах по пашпортам» ^[11]. В декабре 1787 г. татары выдвинули 8 кандидатов на должность головы, 20 – на должности бургомистров, 18 – на должности ратманов, 9 – старост и 6 – словесных судей. Головой Татарских слобод стал Измаил Апанаев, 54 лет, собравший 56 голосов, первым бургомистром ратуши – Абдрешит Абдулов, житель Новой слободы, 49 лет, удостоенный 68 голосов, вторым – Мухамет Рахим Енусов, житель Старой слободы, 44 лет, получивший 60 голосов избирателей ^[12]. 31 декабря 1789 г. обыватели, собравшиеся к 9 часам утра в здании сиротского суда, «баллотировали» в старосты 6 кандидатов в возрасте 34-35, 37, 38 и 45 лет, избрав 34 голосами против 12 Абдрешита Есупова, 38 лет. Из 8 кандидатов в словесные судьи уполномоченные жители также избрали «людей честных неподозрительных и к тем должностям способных»: Абдюма Хасанова, 53 лет (32 голоса в пользу кандидата), и Сагита Якупова, 52 лет (28 голосов) ^[13].

В мелких городских поселениях купцы и мещане были вынуждены регулярно замещать вакансии публичной службы. В соответствии с законом кандидаты пользовались правом вновь занимать высшие по статусу должности, опыт участия в осуществлении правосудия не имел самостоятельного значения при отборе кандидатов. Так, в составе коллегии Челябинского магистрата 1818 г. один из купцов в 1803-1808 гг. исполнил должности ратма­на и бургомистра и один из мещан ранее служил на должности словесного судьи ^[14]. В 1836 г. на должности бургомистров в Уфимский магистрат были избраны бывшие бургомистр и ратман, на должности ратманов – бывшие «добросовестный», староста и депутат, среди 5 членов Челябинского магистрата оказались два бывших бургомистра и староста ^[15]. В 1852 г. в Бирской ратуше один, в Стерлитамакской ратуше 3 члена ранее избирались словесными судьями ^[16].

Городские «общества» испытывали объективные трудности в подборе «кадров», отвечавших требованиям законодательства в отношении их имущественного положения и возраста. Так, в декабре 1835 г. голова объединённых общин Оренбурга и пригородного Сеитовского посада Семёнов сообщил губернскому начальству о нехватке купцов для баллотирования кандидатур из их среды. Из предложенного им списка следовало, что, исключая лиц, находившихся при исполнении должностей, большинство прочих глав семей, насчитывавших порой более 20 человек, находились под судом, были больны или достигли преклонного возраста, наконец, по общему мнению, являлись непригодными для публичной службы. Часть семей возглавляли женщины. Между тем, мещане Оренбурга, доложил голова, «большею частию беднейшаго состояния, без всяких познаний обязанностей по службе и следовательно безполезны для оной», почему и «выбор такой по общему отзыву признан был неуместным». Назвавшись «старинным гражданином Оренбурга и ближайшим очевидцем всех похвальных качеств выбранных обществом в должостныя обязанности людей», Семёнов уверял, что отступления от закона «требует истинная польза службы, соблюдение общественнаго благосостояния и, наконец, самое уравнение в очереди отправления общественных повинностей». «Общество» ручалось за избранных им кандидатов ^[17].

Согласно избирательным спискам, подготовленным в Оренбургской губернии, возраст кандидатов на должность «судьи» в первой половине XIX в. редко превышал 60 лет. Напротив, устанавливая негласную очередность исполнения обязанностей публичной службы, органы самоуправления наделяли доверием лиц моложе 30 лет. Так, в 1818 г. в составе коллегии Челябинского магистрата три члена находились в возрасте от 24 до 28 лет ^[18]; в Мензе­линске в 1835 г. обыватели выдвинули кандидатами в бургомистры земляков в возрасте 30 и 23 лет, в ратманы – 31-33 и 19 лет, а также в качестве их возможных заместителей лиц в возрасте 29, 24, наконец, 17-19 лет ^[19]; в 1836 г. в Уфимском магистрате обязанности бургомистра и трёх ратманов исполняли молодые люди в возрасте 29 и 25-26 лет ^[20].

«Вообще, – отметил начальник Оренбургской губернии в отчёте за 1855 г., – деятельность сих учреждений и словесных судов оказывается мало успешною, потому что при ограниченном числе и неразвитости сословия городских обывателей выборы в должности знающих и вполне достойных лиц весьма затруднительны» ^[21].

Тем не менее, жители городов не только отказывались от передачи своих дел в уездные суды ^{[22, с. 11-12]}, но и не допускали доминирования в органах общественного управления представителей отдельных кланов, предотвращая возможные злоупотребления ^{[23, с. 102]}. Так, в декабре 1824 г. оренбургский уездный стряпчий уведомил военного губернатора о намерении обывателей Сеитова посада провести выборы с приглашением лиц, состоявших под судом, без участия головы «и тем, по примеру прошлаго балатирования, возродить друг к другу взаимныя неудовольствия и споры». Причиной общественного конфликта стала попытка бургомистра Рахимова сохранить место головы за своим зятем. Начальник губернии подтвердил безусловный запрет на участие в выборах лиц, не отвечавших цензу («кои явно судом опорочены и о которых дела прежде рассмотрения в уголовной палате прекратились в своем начале всемилостивейшим манифестом»). Несмотря на поспешное завершение выборов, в которых приняли участие 55 избирателей, группа из 112 полномочных жителей Сеитова посада опротестовала их результаты и добилась переголосования ^[24].

Проявлению коллективной ответственности сопутствовали признание выборной службы, как правило, отрицательно сказывавшейся на личных интересах и благосостоянии, в качестве неотъемлемого элемента сословных повин­ностей, неготовность обывателей к самовыдвиже­нию. Правомерное уклонение лиц от избрания и затем исполнения служебных обязанностей оставались обыденным явлением в деятельности органов самоуправления и выборного управления, терпимым в «обществе». Так, в 1832 г. военный губернатор П.П. Сухтелен, ознакомившись с проше­нием челябинских кандидатов, не решился на их утверждение и рекомендовал губернскому правлению уволить их от избрания на должности ратманов ^[25]. В другом случае купец первой гильдии Ф.А. Михайлов, избиравшийся в Екатеринбурге бургомистром в 1841-1844, 1857-1860 гг., представил губернскому начальству медицинское заключение о состоянии своего здоровья с просьбой освободить его от необходимости продолжать службу ^[26]. Ростовский купец первой гильдии Е.И. Королёв, приписанный к «обществу» города Томска, в 1861 г. просил сословие и губернское начальство временно освободить его от служебных обязанностей в связи с необходимостью исполнить казённые подряды и частыми отъездами с нового места жительства ^[27]. Прошения об освобождении от службы на должностях словесных судей, присяжных свидетелей и оценщиков подавались городским властям ^[28].

В свою очередь органы самоуправления и выборного управления стремились противодействовать злоупотреблениям граждан. Так, в 1852 г. члены Стерлитамакской ратуши сопроводили прошение купца, впервые избранного купеческим старостой, на имя правителя губернии рапортом, опровергнув его заявление о неспособности нести бремя публичной службы по экономическим причинам («потому что как он Галий Мулюков так и трое братьев его никогда не быв избираемы обществом и не исправляли никакой должности, и принимая в соображение то, что он состоятельный человек имея отца и трех братьев не может придти (как он пишет в прошении своем) в раззорение… что возложенную обязанность может нести без всякаго для его обременения, а потому он Мулюков и уклоняться от означенной должности не должен, так равно и обременять своими просбами высшее начальство») ^[29].

Горожане, избранные на низшие должности, обращались за поддержкой к землякам, пользовавшимся положительной репутацией и предпочитавшим иметь дополнительные доходы от участия в исполнении обязанностей публичного управления, заключая «гражданско-правовые» договоры с заместителями и разделяя с ними юридическую ответственность ^[30]. Временная передача полномочий санкционировалась магистратами. Так, указом от 22 февраля 1784 г. Уфимский губернский магистрат позволил купцу Сапожникову передать исполнение обязанностей старосты в Челябинске мещанину Хитрову. 13 февраля 1786 г. городовой магистрат допустил Хитрова к той же должности по просьбе мещанина М. Шумакова, избранного в декабре жителями («шумаков же по краинеи ево по мещанству надобности и по малоумению грамоте от тои должности со обязателством по силе указа 1731 года августа 11 числа подпискою естли паче чаяния на представленном им мещанине хитрове какои окажется начет то б он шумаков заплатил безотговорчно уволен») ^[31]. Схожим образом в 1831 г. бийский мещанин С.Ю. Клестов, избранный на год словесным судьёй, нанял для исполнения служебных обязанностей мещанина И. Григорьева, выплатив ему 450 рублей ^[32].

Экономически активные лица нередко оказывались вынужденными просить о продлении срока отпуска как, например, бургомистр Екатеринбургского магистрата И. Баландин, уволенный 12 декабря на 20 дней («для неминуемых надобностей в разные города и уезды здешняго Пермскаго наместничества»), и заявивший о потребности отсутствия вплоть до 1 июня 1796 г. ^{[33; ср.: 34]} В иных случаях происходили экстраординарные события. Так, необходимость в проведении досрочных выборов возникла в 1852 г. в Челябинске в связи с увольнением по состоянию здоровья сразу 4 ратманов магистрата ^[35].

Наконец, по окончании срока службы выборные лица спешили возвратиться к экономической и хозяйственной деятельности. Так, в мае 1825 г. Челябинская городская дума ходатайствовала об ускорении выдачи указа губернского правления об увольнении переизбранных обывателей с должностей старост и словесных судей Челябинска и Троицка («отчего служащие старосты и словесные судьи остаются во оной напрасно и чрез то отвлекаются от свойственной им промышленности») ^[36]. В 1829 г. о том же просили члены Челябинского магистрата, заявив, что «по неполучении увольнения от должностей неминуемо понесут противу прочих граждан не только великое отягощение, но и самое разстройство в состоянии торговли и промыслов их» ^[37]. В 1836 г. ратман Х. Рахматуллин обратился к голове с просьбой «употребить где следует ходатайства о смене, присовокупив при том, что по служению его в городовом магистрате проживал в Оренбурге и быв отвлечен от хозяйства и свойственнаго званию его занятия встречает в домашности расстройство» ^[38]. Озабоченность скорым увольнением с должности выразил в 1861 г. мещанин З.М. Наумов, указавший на факт прожива­ния в 130 верстах от уездного Каинска ^[39].

Таким образом, при отборе кандидатов на должности судебных представителей качественный подход объективно отступал на второй план, основная нагрузка по обеспечению законности в произ­водствах по делам возлагалась на работников аппарата суда. Тем не менее, сословные судьи несли юридическую ответственность за вынесение решений в полном объёме, обязуясь охранять права и законные интересы обывателей, включая избирателей и членов их семей. О значении правосудия в повседневной жизни жителей городов свидетельствуют описи дел, рассмотренных коллегиями магистратов и ратуш. Прежде всего, деятельность судов позволяла обеспечить правовую защиту лиц городских сословий, привлечённых к ответственности органами государственной администрации. Так, в 1803 г. члены Челябинского магистрата, согласившись с конфискацией товаров мещанина Д. Рышкова, не запрещённых к обороту, но вывезенных из Казахской степи без выплаты пошлин, предупредили служащих пограничной таможни: «Другого наказания не положено» ^[40].

Самостоятельность и юридическая конкуренция местных органов государственного и общественного управления способствовала реальному утверждению права как общественной ценности: в послужные списки городничих вносились выговоры, полученные за мелкие правонарушения в отношении как должностных, так и частных лиц городских сословий: в послужные списки чиновников вносились выговоры, полученные за мелкие правонарушения в отношении как должностных, так и частных лиц городских сословий как, например, коллежского асессора А.Я. Каргополцова, обвинённого «в задержании в градской думе градскаго главы и прочих членов» ^[41], или титулярного советника Я.В. Аленицына, нолинского уездного судьи, временно исполнявшего обязанности главы полицейской администрации и привлечённого к ответственности «за причинение обид» мещанке Чирковой ^[42].

Смещение начальника городской полицейской администрации по инициативе горожан являлось вполне ординарным фактом ^[43]. Если судьба гоголевского персонажа осталась неизвестной, то дело по жалобам на городничего Екатеринбурга Л.А. Мирковского завершилось назначением ему наказания в виде лишения чинов и прав дворянского состояния, а также ссылке в Сибирь на поселение ^[44]. Городничий Челябинска Ф. Лисовский решением «комиссии» в составе уездного судьи Ягодкина, полкового командира майора Шмурло, дворянских заседателей уездного суда Волошинова и Фёдорова, городского головы Мотовилова и командира инвалидной команды поручика Никитина в мае 1849 г. был освобождён от должности и взят под надзор. В целях проведения служебной проверки начальник губернии командировал в уездный город чиновника для особых поручений. По результатам предварительного расследования и согласно заключению медицинской экспертизы Ф. Лисовский был признан душевнобольным и помещён для принудительного лечения в больницу при приказе общественного призрения. Поправивший здоровье Ф. Лисовский подлежал привлечению к уголовной ответственности. Уездный стряпчий Флаг, не принявший своевременно мер «прокурорского реагирования», понёс административное наказание ^{[45, с. 17-19]}.

«Журналы» и «протоколы» сообщают как о многообразии интересов жителей, удовлетворявшихся юридическими способами, так и обстоятельства распространения элементарных правовых знаний. Личный конфликт или имущественный спор бургомистры и ратманы христианского и мусульманского вероисповедания разбирали посредством устных опросов и заслушивания материалов, подготовленных работниками канцелярии суда, учитывая официальные персональные характеристики. Вызов лиц осуществлялся через городническое правление. Решение суда озвучивалось публично. Участникам разъяснялись их процессуальные права, им или их уполномоченным представителям вручалась копия с решения с обязательством заявить о согласии или желании апеллировать в суд вышестоящей инстанции в сроки, установленные законодательством («о удовольствии или неудовольствии в узаконенный срок»). Судебные расходы возмещались сбором установленных пошлин ^[46].

Вдовы и сироты обывателей получали защиту материальных прав посредством специализированных органов. Сиротские суды активно вмешивались во внутрисемейные дела, не только обеспечивая охрану интересов социально уязвимых лиц, но и ограничивая свободу действий правоспособных сограждан вплоть до временного запрета на выезд за пределы города и осуществления надзора над разделом наследственного имущества. Так, 18 декабря 1783 г. по жалобе вдовы челябинского купца И. Дружинина Мавры городской голова обратился к органу опеки с предложением установить надзор над разделом наследуемого имущества, лишив купца Е. Дружинина права выезжать из города до разрешения дела. Сиротский суд вынес «определение», обязав ответчика совершить раздел и предложив сторонам избрать посредников, и держал наследственное дело семьи Дружининых под постоянным контролем ^{[47, с. 37-66]}.

В свою очередь заключительные «журналы» Казанской татарской ратуши за 1855 г. засвидетельствовали её функционирование в качестве типового органа общественного управления, отвечавшего интересам группы, имевшей языково-культурную и религиозную специфику. 16 марта бургомистр И.И. Уразов и ратман Б.И. Гулябчиков (бургомистр Усманов, ратманы Айтуганов, Абдуллин и Даилин находились в отпусках) рассмотрели обращения городской полиции по делу о взыскании «убыточных денег» и Татарского сиротского суда о выдаче билета на проведение конкурса по долгам, резолюцию губернатора на решение по делу о поджоге в детском приюте Юнусовых, рапорты словесных судей, Татарской мещанской конторы, попечителя несостоятельного должника, выслушали указ гражданской палаты об обременении права собственности для совершения купчей крепости, наконец, ознакомились с заявлениями обывателей: мещанская вдова ходатайствовала о разделе имущества с первой женой мужа по шариату, мещанин Г. Гумеров, неудовлетворённый решением мусульманских судей, напротив, просил о закреплении права собственности на наследственное имущество согласно действующему законодательству, ряд лиц обратился в суд за помощью во взыскании долгов ^[48].

Получая увольнение исполнители публичных должностей проявляли заинтересованность в формальном признании своих заслуг перед государственной властью и сословием. Так, в 1788 г. лица, исполнившие обязанности бургомистров и ратманов в Казанской татарской ратуше, запрашивая «аттестаты», сообщили, что «по возложенной должности всякие текущие как то интересные уголовные и истцовые дела также и по насылаемым из вышних мест указом и по сообщениям исполняя, исправляли верно и добропорядочно по долгу присяги, в штрафах и ни в каких пороках не бывали, и сверх того ратманы Заманов и Змаилов были при делах в сиродском суде». Тогда же, удовлетворяя просьбу бывшего старосты обеих слобод, служилые и торговые татары, включая князей, мурз и мулл, составили общественный приговор, сославшись на 281 статью Учреждений о губерниях: «…В сходственность онаго высочайшаго узаконения по чистой нашей совести и должности присяжной сей похвальной лист даем с таким уверением что он Есуп Енусов во все время трехлетнего ево служения в сказанном звании сколко нам известно в должности своей был исправен и добропорядочен, ни в каких штрафах пенях и подозрениях не бывал, всячески старался о пользе общества у всех себе честь почтение и лутчей кредит человеколюбивыми поступками и справедливостью заслужил, а потому мы яко сограждане в возблагодарение к наивсгдашнему ево почитанию по самой справедливости и истине свидетельствуя подписуемся» ^[49].

После ликвидации губернских магистратов, представители городских сословий были допущены в состав коллегий палат уголовного и гражданского суда. Кандидатами на должности судов общей подсудности губернаторы утверждали наиболее авторитетных лиц. Так, в феврале 1808 г. в состав коллегии Тобольской уголовной палаты был включён купец Я.П. Ершов, отмеченный благодарностью правительства за поставку сапог и холста для армии в 1803-1806 гг. В числе прочих судей Я.П. Ершов удостоился за работу «благоволения» монарха. От имени чиновников купец получил официальную благодарность за финансовую поддержку канцелярии уголовного суда. Оставив должность в сентябре 1810 г., Я.П. Ершов был вновь наделён полномочиями судьи в октябре 1816 г. ^[50]

Органы государственной администрации поддерживали перевыбо­ры заседателей. Так, в 1832 г. оренбургский губернатор рекомендовал утвердить в должности заседателя уголовной палаты мещанина П. Ветошникова как уже знакомого с правилами судопроизводства. Положитель­ную характеристику получили кандидаты на замещение других должностей «по уважению» опыта, полученного ими в течение нескольких лет ^[51]. На 1836-1838 гг. в составе коллегии Оренбургской гражданской палаты были утверждены И.В. Котельников, мещанин 59 лет, между 1803 и 1815 гг. бывший старостой, гласным, ратманом, впервые назначенный судьёй суда второго звена в 1830 г., в 1834 г. награждённый золотой медалью, а также мещанин С.М. Кадкин, 56 лет, в 1803-1835 гг. избиравшийся ратманом, депутатом, бургомистром, головой и заседателем совестного суда ^[52]. К 1839 г. «карьера» 59-летнего купца Д.И. Глазырина включала службу в 1806-1809 гг. бургомистром, в 1815-1818, 1821-1824 гг. заседателем Оренбургской гражданской, в 1827-1838 гг. уголовной палаты. За добросовестность и выслугу лет Д.И. Глазырина отметили золотой медалью ^[53]. Купец третьей гильдии П.И. Масленников, заседатель Вятской судебной палаты, к 1855 г. был награждён золотой медалью на Стани­славской и серебряной на Аннинской ленте. Регулярно переизбирался в состав Вятской судебной палаты мещанин И.И. Алакшин – с 1812 г не менее чем до 1864 г. ^{[54, с. 12-15; 55, с. 93-94]}

Нагрузка судей совестных судов была менее обременительна. В 1835 г. в число заседателей Оренбургского совестного суда военный губернатор включил мещана В.И. Попова, 37 лет, бывшего старосту, словесного судью, оценщика, ратмана, и А.М. Подьячева, 29 лет, бывшего оценщика. 53-летний мещанин А.П. Шишковский, в 1809-1812 гг. служивший бургомистром, в 1812-1815, 1818-1821 гг. заседателем уголовной палаты, удостоенный за труды золотой медали, в 1824-1827, 1833-1835 гг. членом совестного суда, был утверждён заседателем уголовной палаты, но просил освободить от перевода, ссылаясь на слабость здоровья. Правитель губернии высказался «о пользе какую может принести Шишковский по занятиям его в совестном суде, где он, находясь с 1833 года, приобрел уже навык и познание в делах». Начальник губернии дал согласие ^[56].

«Гражданское общество» с готовностью откликалось на обращения о помощи в погашении актуальных расходов губернских судов. Так, в 1834 г., вследствие заявления, сделанного председателем Вятской уголовной палаты А.Н. Муравьёвым, были собраны денежные средства, позволившие произвести ремонт служебных помещений в суде второго звена и закупить для него необходимое имущество на общую сумму 2500 рублей. Уголовная палата остановила сбор денег, отказавшись от новых предложений, выразив благодарность чиновникам и заседателям через «журнал» от 30 декабря 1834 г., обывателям – через органы городской полиции. Ряд адресов инициативных горожан был направлен Вятской уголовной палатой губернатору и министру юстиции с просьбой выразить им («удостоить сих почтеннейших приносителей») официальную благодарность ^{[57, с. 174, 176-178]}.

Важно отметить, что, несмотря на специфические отличия от общероссийской практики, выборы в органы выборного управления мелких этнических сословий, очевидно, способствовали их успешной интеграции в систему общеимперских политико-правовых и социальных связей. Так, смена состава коллегий Армянского суда и Татарской управы в Астрахани проводилась ежегодно. Январским указом губернское правление санкционировало собрание обывателей, требуя избирать судей «из числа самых лутчих своих сочленов и наиболее способнейших к отправлению должности». Надзор за соблюдением норм избирательного законодательства осуществляли полицмейстер или земский исправник и уездный стряпчий ^[58]. Итоги голосования закреплялись в типовых ведомостях и общественных приговорах. «Армянская» община традиционно выдвигала по три кандидата от трёх имущественных групп граждан армяно-григорианского и католического вероисповедания – «первостатейных», «второстатейных» и «третьестатейных». Соответственно лица, уступившие по числу поданных за них голосов, становились потенциальными заместителями избранных кандидатов первого, второго и третьего «достоинств» ^[59].

Особенности выборов «судей» в Татарскую управу обусловливались меньшей численностью и большей однородностью этносословной группы, предпочитавшей упрощённую процедуру выдвижения кандидатов. По данным ревизии 1816 г. в ведомстве Татарской управы находились 180 домов и 661 душа мужского пола ^[60]. В январе 1807 г. жители Агрыжанского двора оказались в зоне карантина, и «приговор» оригинальным из-за неявки переводчика «рукоприкладством» утвердили обыватели только двух «татарских» пригородов. Типовые «клятвенные обещания» лиц, избранных на должности «судей», оформлялись на двух языках и совершались для мусульман с использованием Корана. Лица, утверждённые в должностях, после приведения к присяге допускались к работе, принимали дела и публичное имущество по описям ^[61]. Способных и опытных кандидатов, давших своё согласие, жители «дворов» охотно переизбирали: в период 1813-1824 гг. в коллегии Татарской управы побывали 33 человека, 9 кандидатов дважды и трижды входили в состав её «присутствия» ^{[62; 63, с. 132]}.

Выборные судьи осознавали ответственность и престиж обязанностей, с достоинством пользовались служебным статусом, однако общественная повинность отвлекала людей от повседневных занятий в торговле и промыслах, требуя соблюдения строгой очередности, подобной во всех городовых судах. В 1804 г. вновь избранные судьи Астраханского армянского суда пожелали удержать в коллегии предшественников для завершения им 17 дел, однако обыватели Вартанов, Тавризов и Суджаев, оставившие должности, опротестовали их требование: «По ведомостям подаванным нами помесечно к господину губернскому прокурору Кузнецову чрез стряпчаго Абрамова явствует каковое наше по службе старание хотя общество и почитает себе за удовольствие, но нам было в торговле убыточным». К январю 1803 г. в суде числились 116 дел, наиболее раннее производство началось в 1784 г., на рассмотрение судей вновь поступили 398 дел. Наконец, 17 дел, «не заключающие важности», были сданы «во всякой исправности» при описи: 6 длились с 1797-1799 гг. и 11 – с 1801-1803 гг. ^[64]

В июне 1804 г. И. Вартанов напомнил о себе губернскому правлению, испросив «в пример другим атестат», а также, по усмотрению начальства, объявления о поощрении, «дабы впредь вступаемые в армянской суд судьи чувствуя сие благоволение могли иметь в судопроизводстве вещшую ревность и усердие справедливостию сопреженное по долгу верноподанической присяги». «Хотя и понес я чувствительный и невозвратный убыток, но приемлю оной по ревностному своему к службе Вашего Императорского Величества разположению за благо», – заверил бывший судья. В 1803 г. по апелляции в Астраханское губернское правление вступили 6 дел. При Армянском суде отсутствовал особый орган для словесных разбирательств, однако судья реагировал на обращения и «вразумлял» земляков «к совершенному познанию силы» законов. В июле 1804 г. «похвальное служение» И. Вартанова было засвидетельствовано ^[65].

Деятельность этнических судей позволяла смягчать последствия неудачной предпринимательской деятельности, способствуя адаптации иммигрантов в систему общеимперских экономических связей. Так, в 1797 г. тульский купец С.И. Иконников безуспешно добивался продажи имущества ответчика М. Гарибжанова с аукциона, жалуясь на «явное оному должнику послабление». Отменив торги, «Армянское присутствие» рассрочило выплату долга на 4 года, аннулировав, таким образом, решение городового магистрата вопреки статье 130 Учреждений о губерниях, нарушив статьи 30 и 36 Вексельного устава, указ Сената от 4 июля 1771 г. Кредиторы-конкуренты в деле отсутствовали, три установленных срока, предварявших продажу имущества миновали. Судьи объективно навлекали на себя риски юридической ответственности в связи с законностью требований истца ^[66]. Неплатежеспособных ответчиков Армянский суд передавал на поруки или направлял к коменданту в целях трудоустройства ^[67].

Таким образом, рост городских сословий, форсированный в 1770-1780-х гг., сопровождался развитием системы общественного управления, включавшей институт судебного представительства, позволивший населению более эффективно защищать свои права и отстаивать законные интересы. Комплекс норм избирательного права успешно нивелировал этническое и религиозное многообразие «граждан». Традиционное смешение населения в восточных областях России упрощало ход унификационных процессов, инициируемых абсолютистской властью, влекло межэтническое и межрелигиозное партнёрство, солидарность при проведении выборов. Правоспособные подданные оправдали надежды законодателя и реализовали все формы ответственности за отбор кадров для публичной службы. «Судейская повинность» отвлекала купцов и мещан от привычной экономической и хозяйственной занятости, исполнение должностей совершалось с соблюдением неформальной, но строгой очередности. Уклонение кандидатов от облечения полномочиями носило правомерный характер. Цензовые ограничения применялись с учётом «кадровых резервов» сословия. «Общество», вынужденное обходить юридические требования, искало решений в рамках действующего законодательства. Атмосфера сословного равенства не допускала злоупотреблений должностями в пользу узкогрупповых и клановых интересов. В особых случаях признанием плюралистичной культуры населения являлись этносословные органы, создававшиеся с учётом внутригрупповых социальных, имущественных, религиозных различий, эффективно выполнявшие адаптивную роль, способствовавшие успешной интеграции диаспор.

Несмотря на обязательность публичной службы, различия в умственных способностях и деловых качествах, выборные судьи, в целом, демонстрировали добросовестность и ответственность перед государственной властью и сословием – «обществом», во многом содействуя обновлению представлений населения о значимости правоотношений. Расширение сети органов общественного управления, обусловленное социально-экономическим развитием областей, и, как следствие, увеличение доступности «официального» правосудия, способствовало вовлечению в сферу действия законодательства очередных групп подданных, утверждая право в качестве приоритетной общественной ценности. Недовольство судебными порядками не исключало объективного уважения обывателей к суду как важнейшему государственно-правовому институту. Регулярные выборы и систематическая деятельность местных органов публичной власти способствовали складыванию фундаментальных основ общности населения России, предпосылок для обновления его правовой культуры и становления современных форм самоуправления.