The Need for a System-Based Transformation of the Russian Cultural Environment

Prokhorov Mikhail Mikhailovich Doctor of Philosophy Professor, the department of History, Philosophy, Pedagogy and Psychology, Nizhny Novgorod State University of Architecture and Civil Engineering; Professor, Shuya Branch of Ivanovo State University 603053, Russia, Nizhegorodskaya oblast', g. Nizhnii Novgorod, ul. Il'inskaya, 65, kab. 223 mmpro@mail.ru Other publications by this author

По мнению официальных органов России большинство жителей нашей страны поддерживает и одобряет возвращение в состав Российской Федерации Крыма. Его присоединение свидетельствует, что страна выходит из «объектного состояния», что она обретает «субъектный статус». Такое воссоединение можно рассматривать как начало системного изменения всего российского культурного пространства, включая такие его подсистемы, как области экономики и социально-политической системы, семьи и идеологии, образования, здравоохранения, других подсистем «социальной системы».

Все эти события делаются более понятными в контексте переплетения изменений на Украине и событий в России, которые тесно переплетаются между собой, приобретают не только общеевропейское, но и мировое значение, что видно по той реакции, которую они производят в Европе и в США, активно включившихся в эти процессы.

Запад склонен интерпретировать возникшую проблемную зону напряженности как противостояние России и Украины, спровоцированное Россией, тогда как в России утверждают, что речь идет о внутриукраинском конфликте, сторонами которого выступают различные части украинского общества, одна из которых не желает жить в одном государстве с другой частью, которая стремится силой заставить жить в составе унитарного украинского государства всех, кто проживал на его территории. Принуждаемыми оказались жители Крыма и юго-восточных областей. В России их называют представителями «русского мира», которых Президент России обещал взять под защиту. Для этого через законодательную власть было проведено и принято положение о праве использования на территории Украины российской армии, отмененное в июне 2014 года.

В условиях уже обозначивших себя тенденций в Крыму 16 марта 2014 г. удалось организовать и провести референдум населения по обретению полуостровом независимости от Украинского государства, за которым последовало его воссоединение с Россией, о чем многие крымчане мечтали со времени ликвидации СССР. Возвращение Крыма в Россию было поддержано внутри страны: прошли многочисленные митинги во многих городах России, собиралась гуманитарная помощь и т.д. События на юго-востоке Украины приобрели более трагический характер. Здесь киевские власти воюют с двумя народными республиками (Донецкой и Луганской), отрицающими легитимность тех, кто захватил власть в Киеве в феврале 2014 года и навязывает ее всей стране.

Столь определенный характер процессы на Украине приобрели не сразу, как не сразу явили себя и указанные противоположные тенденции. Вначале события разворачивались как выступления украинских граждан, имевших характер «социальной революции», казались борьбой против антинародного, олигархического «режима Януковича», на которую поднялись разные слои населения, представители которых вышли на «майдан», поддержанный как в Европе, так и в США. Это несовпадение «явления» и «сущности» со временем стало рассеиваться, обозначились иные изломы и линии противостояния. Правда, «путаница» явления и сущности не исчезла полностью. Она сохраняется. В том числе сохраняется умышленно, ибо служит своеобразной дымовой завесой при интерпретации событий на Украине. Она видна, например, в различных по содержанию интерпретациях со стороны не только СМИ в России и на Украине, но США и ЕС. Не случайно поэтому возникли споры о том, является ли деятельность тех или иных журналистов «информацией», которую они выдают населению, или «пропагандой», обслуживающих «своих хозяев»; у каких журналистов она является «информацией», у каких – «пропагандой».

Поскольку на острие этих событий оказался Президент России, постольку не менее конфликтными оказываются оценки его поведения и замыслов. В официальных кругах США и ЕС преобладают его категорически негативные оценки, вводятся «санкции» против возглавляемой им страны.

По заявлениям организаторов некоторых социологических исследований внутри России – в связи с воссоединением Крыма – рейтинг сторонников В.В. Путина возрос до 82% поддерживающего его населения страны, а поддержка «Единой России» выросла соответственно до 64%. Именно в этом видят авторы таких исследований свидетельство того, что Россия выходит из объектного состояния к своему субъектному статусу. Правда, исследователи указывают и на неоднозначные оценки более позднего времени его деятельности по отношению к юго-востоку Украины. Бытует мнение, что поддержка жителей юго-востока должна быть более действенной, чем она имеет место, чтобы она соответствовала пожеланиям более широких масс России. Понятно, что здесь обнаруживается более широкое социальное наполнение процесса выхода России из объектного состояния к субъектному статусу.

Эти события демонстрируют связь с событиями «перестройки» СССР, вплоть до известного пересмотра ее итогов. Например, на Западе говорят о реваншистских устремлениях России по восстановлению Советского Союза, о попытках ее возврата к политике великих держав, о России, которая не хочет быть марионеткой в чужих руках, о санкциях против России, которые должны противодействовать такому возврату. Президент Украины П. Порошенко требует введения против России «секторальных санкций» (санкций против ключевых секторов российской экономики: энергетики, банковского сектора, горнодобывающей промышленности, военно-промышленного комплекса, которые должны привести к полному уничтожению Российского культурного пространства, как наследника СССР), а Запад поддерживает стремление нового руководства в Киеве «управлять своим народом» в масштабах Украины. При этом обнаруживается подлинный смысл так называемого «мирного плана урегулирования» на Украине, который оборачивается реальным усилением военных действий против граждан на юго-востоке страны.

Все эти события можно интерпретировать по-разному. Например, как соответствующие направленности мысли американского писателя Патрика Смита, написавшего книгу «Time No Longer: Americans After The Americans Century». В переводе: «Время вышло: Американцы после американского века». Название книги точно передает возможный смысл происходящего в мире, как оно видится писателю, указывающему также на изменение статуса самих США и ЕС, затрагивающему существование «Pax Americana». Характерно, что слово «век» (Century) в названии книги можно заменить не менее глубоким по содержанию понятием «мир» (если вспомнить Pax Americana) или «culture» (в духе названия данной статьи). Можно утверждать, что на задний план отодвигаются «оранжевые революции» с их игрой в притворство, затушевывающей реальные, «социальные разногласия» в обществе при следовании ложным фактам.

«Перемены» характеризуются, на наш взгляд, крайней противоречивостью. С одной стороны, можно наблюдать усиление негативных сторон, присущих «перестройке», с другой стороны, в этих событиях можно обнаружить и противоположные тенденции, вплоть до известного пересмотра ее итогов. Если «перестройку» трактовать как «отрицание», то описанные события демонстрируют также черты не только «отрицания», его усиления, но и «отрицания отрицания»: во-первых, черты углубления негативных характеристик социальной динамики, ибо дело дошло до проявлений неофашизма в виде стремлений к «нацификации» жителей юго-востока Украины (в отличие от «перестройки» в СССР, конец которой совпал с так называемым «августовским путчем» 1991 г., а 3-4 октября 1993 г. – двоевластие и расстрел «Белого дома»), во-вторых, признаков «отрицания отрицания». Автор выявляет их и демонстрирует необходимость системного изменения российского культурного пространства.

Происшедшие и продолжающиеся события свидетельствуют о намерении, повторим, России выйти из объектного состояния к субъектному статусу. Однако наиболее важной чертой в обретении субъектности является обретение последней в конечном счете каждым членом общества, а не только главой государства, когда свобода, «суверенность» принадлежат, как говаривал еще Гегель, в духе восточных монархий, только одному или ограниченному числу лиц.

Следует отметить, что рассматривать данные процессы лишь с учетом «переходного характера» современной эпохи недостаточно. Ведь «переход» предполагает «границу», отделяющую одно, «преодолеваемое» состояние от другого, быть может, «желаемого» состояния. Картина еще более усложняется, если учесть, что существуют разные категории людей, что для определенных категорий людей может идти речь не о «желаемом», а, наоборот, о «нежелаемом» состоянии, хотя бы оно и имело объективный характер.

Кроме того, нужно обратить внимание на принципиальное различие между жизнью в «переходную эпоху» и жизнью «на границе», или «в границе». Есть граница и есть то, что отделяется границей; процессы, протекающие в них радикально отличны. Кроме того, в рамках «переходности эпохи» возникают проблемы определения того, от чего и к чему осуществляется переход; сегодня часто говорят о современности как «переходной эпохе», хотя часто испытывают затруднения при определении того, к чему именно осуществляется «переход». В пределах границы происходят процессы не только «перехода», но и попятного или возвратного движения. В их взаимоотношениях проявляется соотношение объективного и субъективного. Оно находит выражение в различных концепциях социальной динамики, охватывающей ее онтологические, эпистемологические, аксиологические и методологические аспекты.

Как особо значимые выделим три концептуальных подхода философии, с позиций которых можно трактовать разворачивающуюся динамику всей социальной системы современности, которая может рассматриваться как предмет современной социологической науки, поскольку сегодня социология уже не выступает как часть тех или иных философских учений при анализе проблем общества как целого, движущих сил его развития и других сторон развития общества: проблем государства, политики, права, экономики, морали, искусства, религии и иных сторон, превратившихся уже в предмет изучения соответствующих дисциплин. Они выступают в качестве философских оснований, базирующихся на определенном мировоззрении, задающем методологические принципы исследования социальной динамики. С таких позиций решаются проблемы движущих сил развития общества, направленности социальных процессов, взаимодействия личности, социальных групп и общества, материального и духовного в истории, другие наиболее фундаментальные проблемы существования и эволюции общества.

Первым из них является формационный подход. С точки зрения данной концептуализации речь идет о преодолении капиталистического общества в направлении утверждения общества свободной индивидуальности через посредство демократии «снизу» или государство с «диктатурой пролетариата», когда условием свободного развития всех окажется свободное развитие каждого человеческого индивида. В либерально-демократической трактовке речь идет об утверждении в конечном счете прав и свобод для каждого человека, учреждении такого общества не «снизу», со стороны приходящих к власти широких народных масс, а «сверху», со стороны господствующих слоев, понимающих и принимающих неизбежность прогрессивных изменений. Однако обе концепции разделяет признание перехода количественных изменений в коренное качественное, характерное для марксизма как революционной демократии, и отрицание такого перехода либеральной демократией, настаивающей лишь на постепенных, количественных переменах, не переходящих в коренные качественные. Как видно, если марксизм утверждает «переход», то сторонники либеральной демократии ограничиваются жизнью «на границе».

Окончание «перестройки» в нашей стране сопровождалось стремлением заменить формационный подход цивилизационным, превратив понятие цивилизации, которым историография пользовалась исключительно для описания, в фундаментальную парадигму исторического знания, имеющую онтологическое, аксиологическое, гносеологическое и методологическое значение. На этой основе в дальнейшем появляется и разрабатывается культурологический подход. Дело в том, что термин «цивилизация» (от латинского civilis – гражданский, государственный) до сих пор не имеет однозначного определения, будучи синонимом культуры, например, в учении А. Тойнби, указывая на стадию упадка в развитии локальных культур, в частности, в книге О. Шпенглера «Закат Европы», или, напротив, обозначая следующую за «варварством» ступень развития у Л. Моргана, у Ф. Энгельса, позднее – у А. Тоффлера. Употребляется этот термин и в более абстрактном смысле уровня или ступени развития того или иного региона мира или этноса: «античная цивилизация», «цивилизация инков» и т.п. К последнему близок смысл получающего распространение в последнее время выражения «русский мир».

Очевидно, что цивилизация предполагает собственно социальную организацию общества, указывая на завершение перехода от царства животных к обществу, социуму; вытеснение кровно-родственных отношений соседско-территориальной организацией с признаками макроэтничности и подчинением жизни людей социологическим законам. Для новой формы человеческого общежития характерно прогрессирующее общественное разделение труда, развитие информационно-транспортной инфраструктуры с окончанием эпохи «варварства». Причем цивилизация рождается на базе возникшего прибавочного продукта, значит, в результате неолитической (технической) революции и заметного роста производительности труда в ходе отделения труда умственного от физического, последующего возникновения науки и философии, вообще профессионализации труда и т.д. Это свидетельствует о том, что целью цивилизации становится воспроизводство и рост общественного богатства, представленного не только в вещественно-материальном, но и в духовном воплощении, например, свободное время индивидов, общественных отношений, обретающих все более культурные формы. Не случайно цивилизацию определяют, как социальную организацию общества, характеризующуюся всеобщей связью индивида и первичных общностей в целях воспроизводства и приумножения общественных богатств.

Понятно, что такое понимание цивилизации требует прояснения демаркации его с «формацией». Грань между ними определяется тем, что в основании цивилизации лежит технико-технологический базис, тогда как для «формации» таковым выступает экономический базис, как совокупность всех производственных отношений. Соответственно такой демаркации говорят о волнах цивилизационного развития: земледельческой или традиционной, индустриальной и постиндустриальной или информационной (О. Тоффлер).

Очевидно, что обе концепции можно рассматривать как взаимодополняющие друг друга, позволяющие понять социальную динамику в ее многомерности. Тем более, что переход к цивилизации явился узловым пунктом в формировании и развитии человеческой культуры. Сопряжение формационного и цивилизационно подходов предполагает представленность каждого из них в другом, но в урезанном, редуцированном виде. Обе указанные концепции достаточно обстоятельно представлены в философской литературе по социальной динамике.

Однако существует и третья концептуализация, которая сегодня все более распространяется на историю и дополняет две первые и которая способна пролить свет на социальную динамику, раскрыть ее нетрадиционные черты. В настоящее время она приобретает особую актуальность. Она вырастает на почве постановки и решения проблемы отношения человека с мирозданием ^[1]. Постановка и решение этой проблемы приводит к обнаружению трех основных типов мироотношения: созерцательного, активистского и коэволюционного. Первый тип характерен для традиционного человека, активистский тип мироотношения утверждается с переходом к капиталистическому обществу (от Р. Декарта и Ф. Бэкона до представителей философии русского космизма), а коэволюционный подход обнаруживается как новый вектор ^[2], содержательно задающий характер современной переходной эпохи.

Игнорируя третью концептуализацию невозможно разобраться во многих трактовках социальной динамики современности. Примером являются, в частности, работы А.А. Зиновьева ^[3]. С точки зрения данной концепции для каждого из типов отношения человека с мирозданием характерна определенная онтология, аксиология, гносеология и методология. Не случайно, что А.А. Зиновьев обращает внимание на изменение онтологических параметров человеческой истории с переходом к доминированию активистского мироотношения. Такое доминирование А.А. Зиновьев первоначально сопрягает с советским обществом, на пятьдесят лет опередившим западноевропейское общество. Здесь он следует за К. Марксом, который указывал на свое стремление преодолеть созерцательность человека, усматривая в ней главный недостаток «всего предшествующего материализма – включая и фейербаховский» – в пользу новой концепции, концепции активизма как философии революционной практики преобразования окружающего мира. В «Тезисах о Фейербахе» новая концепция представлена утверждением, что философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его ^[4].

Созерцательное положение человека в мире социальной динамики соответствует естественно-историческому характеру истории людей, которая сама, «своим ходом» обеспечивает им процесс восхождения, подобно тому как аналогичный процесс естественной эволюции в природе представляет собой развитие как единство прогресса и регресса, где восхождение пробивается как ведущая тенденция, характерная для всего «живого вещества», если употребить термин В.И. Вернадского. Этот процесс и продолжается в человеческой истории, причем природная и человеческая история образуют в своем восхождении единый целостный процесс, где природная эволюция находит свое «продолжение» в естественно-историческом характере человеческой истории. Поэтому собственная активность человека явно уступает первенство естественным процессам, и человек заявляет, что он не намерен нарушать присущий им гармоничный характер. Например, существование человека гарантируется ему земными условиями, ее климатом, природными богатствами, пространствами и т.п., подобно тому как внутри утробное развитие человека обеспечивается существованием и развитием в этой «среде». Однако легко допустить, например, что наша планета, ее животный мир и само человечество, могут подвергнуться опасности в случае столкновения земли с большим небесным телом, что в результате такого столкновения человечество способно погибнуть. В таком случае люди вынуждены изменить свой статус, с объектного на субъектный, чтобы приступить к контролю над такими процессами и управлению ими. Здесь человек выказывает себя уже в качестве активной стороны мироотношения, чтобы продолжить свое развитие по восходящей.

К. Маркс был первый, кто обнаружил в человеческой истории появление такой ситуации на стадии капиталистического существования; для подавляющего большинства занятых в производстве людей, которые ставятся на грань утраты черт человека. Объясняя возможность продолжения процесса развития людей, К. Маркс выдвинул идею отказа от созерцательности в пользу человеческой активности, которая состоит в том, что люди начинают сами контролировать и управлять ходом человеческой истории. Он был убежден в том, что при таком развитии исторических событий социальные законы продолжают действовать, что человеческая активность опирается на их «со-действие». К. Маркс был убежден в том, что в результате такого перехода от созерцательности к человеческой активности будет обеспечено дальнейшее восходящее развитие человечества и мира.

Такое изменение произошло, согласно А.А. Зиновьеву, в XX столетии, когда и произошел коренной перелом в самом механизме эволюционного процесса. Так, в России после революции 1917 года формирование общества начиналось с образования системы власти, которой приходилось создавать «экономический базис». При этом духовная деятельность, в частности, сфера образования в стране отпочковывалось от экономической деятельности людей в качестве универсальной деятельности. На этой основе в Советском Союзе происходило разрастание духовной деятельности людей, усиление роли сознания, увеличение числа людей и действий, специфически связанных с производством нового сознания, в контексте которого росла роль познавательного аспекта сознания, науки, искусства, иных внеэкономических сфер, вплоть до космонавтики. В это время масштабы и степень сознательности в исторических процессах достигли такого уровня, что прежний естественно-исторический или стихийный характер исторических событий уступил место проектируемой и, значит, управляемой эволюции в истории. Отныне именно этот компонент в человеческой истории приобрел фундаментальное значение, как и планировал К. Маркс, который видел в нем механизм обеспечения дальнейшего восходящего развития, сохранения устойчивой направленности на восхождение как ведущую тенденцию в эволюции, исходя из объективной логики человеческой истории в ее западноевропейском варианте.

Важно подчеркнуть, что такое понимание не отменяло приоритет объективной логики истории, но придавало ей новую, сознательно-волевую историческую форму, поскольку сознательная деятельность людей не вступала в состояние войны против естественно-исторической эволюции, но наоборот была призвана утверждать присущее ей восходящее развитие, сохранять и укреплять присущую ему тенденцию. Вся эта устойчивая направленность должна было реализовать себя в интересах трудящихся.

Как показали реальные события реализации «советского проекта», это обновление человеческой истории имеет свои собственные объективные законы, отличные от стихийного исторического процесса, следствием которых является нарастание степени вынужденности социальных действий людей и предопределенности, детерминированности самой эволюции как деятельности людей, преследующих свои цели. «Творцы истории», ее субъекты сами управляются объективными законами, посредством которых они управляют историей, причем в большей мере, нежели их предшественники. Они ответственны за «канализацию» происходящего, в ходе которой происходит отсечение ряда тех возможностей, которые сохраняются в рамках естественно-исторического процесса.

Можно согласиться с А.А. Зиновьевым, который писал, что субъекты, творцы нисходящей ветви человеческой эволюции детерминированы регрессивной ветвью истории, которую они выбрали, и «перевернутым», «зеркальным» законам которой они вынуждены отныне подчиняться. Рост такой принудительности уживается с сознательно-волевым моментом. Последний лишь усиливает первую. В случае регрессивной ветви история становится жертвой субъективного произвола, выбирающего гибельный путь, имеющий свою объективную логику, логику «нисхождения», «негативной диалектики». Этот поток истории делается не зависящим от их воли; их сознание и воля выступают его имманентным фактором. Задача их сознательно-волевой деятельности сводится теперь к тому, чтобы достроить до конца единственное искусственное русло исторического потока, охранять его, следить за тем, чтобы в нем не возникали трещины, чтобы какие-нибудь злоумышленники не проделали в нем дыры. Так А.А. Зиновьев описывает процесс «канализации».

Но то же самое характерно и для восходящей ветви эволюции, поскольку общие социологические законы действуют в обоих «ветвях» эволюции. Если действующие субъекты истории выбирают «логику нисхождения», если они оказываются детерминированными регрессивной ветвью эволюции, то и действующие субъекты истории, выбравшие «логику восхождения», оказываются детерминированными соответствующим процессом, что обрекает их на противостояние со «злоумышленниками» противоположного типа, чья деятельность предстает как бесполезная или вредная. Это обстоятельство проясняет суть борьбы, которая способна перерасти в форму гражданской войны в обществе.

Ее суть видится в стремлении сохранить количественное доминирование полезных видов деятельности в сравнении с количеством бесполезных и вредных видов деятельности, что, согласно К. Марксу, обеспечивает качественное преобладание прогресса над регрессом. Данное обстоятельство объясняет характер отношения к такой войне (игнорируя данное обстоятельство, трудно понять происходящую сегодня войну на Украине).

Однако, согласно А.А. Зиновьеву, дальнейшая история отличается от ее картины у К. Маркса, у которого на смену стихийному течению истории приходит однозначно положительный процесс сознательного сотворения истории. В ней нет той однозначности, о которой писал К. Маркс, ибо проектирование и управление эволюцией истории осуществляется, указывает А.А. Зиновьев, далеко не всегда в благородных целях. Напротив, подчеркивает он, цели могут быть эгоистичными, гнусными, коварными и т.п., планы могут быть не целесообразными и разумными, а нелепыми или даже просто безумными, управление может быть не только по правилам разумного и не обязательно по критериям эффективности, а дилетантски-неэффективным. Эти конкретные черты не влияют на сам тип эволюции в истории людей. Так плохая государственность не меняет ведь тип власти как власти государственной, а плохая экономика не отменяет тип хозяйства как экономический.

Принципиальным при этом объявляется то обстоятельство, что в социальной системе сложилась социальная структура с такими компонентами, которые ставят цели эволюционного свойства и глобальные по своим масштабам, вырабатывают соответствующие планы по достижению этих целей, что они обладают огромными средствами и способностью управлять огромными массами людей, принуждаемых к совершению действий по реализации этих планов, распоряжаются колоссальными материальными ресурсами, которые необходимы и достаточны для того, чтобы «исторические процессы, ранее бывшие стихийными, сделать сознательными» ^[5]. В связи с этим говорится о сверхобществе, сверхцивилизациях, сверхвласти и т.п. Очевидно, что этим понятиям соответствуют две мировые сверхдержавы – СССР и США, которые вели между собой борьбу, вовлекали в орбиту своей деятельности прочие страны мира, как ведомые ими.

Исчезновение СССР не означает исчезновения возникшего типа онтологии в человеческой истории, но только изменение ее более конкретных черт, важнейшей из которых оказывается возникновение «нисходящей ветви социальной эволюции». Более того, она стала определяющей, в том числе и в постсоветской России, пришедшей на смену СССР. Что касается социальных законов, которые обнаруживают себя уже в границах истории как стихийной эволюции, то они продолжают действовать как на восходящей, так и на нисходящей ветви эволюции. Но здесь они обретают свою специфику. Восходящая ветвь сознательно творимой истории наследует прогрессивность, корреспондируя в этом отношении естественно-исторической истории. Иная ситуация в случае с нисходящей ветвью эволюции. Она должна быть объяснена с учетом специфики действия в ней общих социальных законов. В чем заключается специфика действия социальных законов в нисходящей ветви эволюции человеческой истории? Ответ на этот вопрос связан с формулировкой «социального закона зеркальности». Суть этого закона выявляется, если обратить внимание на то, что говоря об отражении явлений реальности в сознании человека, такое отражение сравнивается с отражением явлений в зеркале. Часто при разъяснении сути отражения упускается из виду, что отражение предметов в зеркале, будучи похожим на отражаемое явление, вместе с тем обладает искаженными, зеркально «перевернутыми» чертами. Это и нужно учесть, характеризуя суть действия социальных законов на нисходящей ветви эволюции в отличии от их действия на восходящей ветви истории ^[6]. Значит, на нисходящей ветви эволюции общие социальные законы истории действуют именно как зеркальное их действие на восходящей ветви, следовательно, 1) одновременно: 2) похоже, но и 3) наоборот.

А.А. Зиновьев поясняет это на следующем наглядном примере.

Российские властители и реформаторы стремятся действовать так, как положено действовать для успеха, но их усилия, которые могли бы принести успех в восходящей ветви эволюции, теперь, в ситуации эволюционного упадка, дают результаты противоположные. Получается на деле лишь имитация подъема, успеха. Например, действия, которые по замыслу должны были бы привести к подъему экономики, создают видимость подъема, а по сути ведут к упадку и разрушению страны. Действия по укреплению власти ведут к ее ослаблению в качестве органа целостности и сохранности страны как единого целого. На деле получается, что чем больше успехов на поверхности эволюционного потока, тем дальше страна от реального возрождения и ближе к исторической гибели. Такой результат-эффект неизбежен. Почему? Потому что властители и реформаторы страны изначально выбрали для нее губительное направление социальной эволюции, направили Россию по нисходящей ветви человеческой истории.

А вот как обнаруживает себя феномен «зеркальности», «перевертывания», «имитации» в сознании 23-летнего представителя современного украинского молодого поколения, размышляющего (2 июня 2014) по поводу происходящих исторических (по значимости) событий на Украине и противопоставляющего свое понимание пониманию событий «ополченцами» на юго-востоке страны, «забывших» о молодом поколении. В центре осознания оказывается разница между Майданом и ополченцами. Майдан боролся за будущее, а юго-восток – «пророссийский», они борются за то, чтобы вернуться в Россию, СССР, то есть они «сражаются за прошлое». Причем «пророссийские» забыли, что на Украине уже есть «целое поколение, для которого СССР не является счастливым прошлым» (здесь предполагается мысль, что советское прошлое обеспечивало условия существования, признаваемые жившими тогда людьми за вполне человечные – М.П.).

Только «мы», рассуждает девушка, ровесники независимости, дети и внуки, о которых забыли, пытаясь вернуть свою молодость. В отличие от «пророссийских» «мы» не знали великого социалистического прошлого. «Мы» не строили заводы и не выстаивали в очередях за колбасой, кастрюлями и мылом.

У нас ментальность другая. Мы хотим вести свой бизнес, свободно выражаться, быть космополитами и много покупать. Мы не хотим умереть в России и служить вождю, мы хотим жить в независимой от советского образа жизни европейской стране. Мы верим, может быть, в силу нашей наивности и молодости, что это возможно. Мои сверстники сейчас задают много вопросов. Почему у нас отбирают нашу молодость те, кто уже свою в принципе прожил? Почему за нас решают, где нам лучше жить, и за уши тянут в прошлое, которого по сути уже нет. Ведь «наши-то» олигархи учились мастерству в Москве. И не видать нам там уже честного социализма. А просто верить и кричать «Россия!» не очень хочется.

А хочется, размышляет девушка, снова задавать вопросы. Почему если ты «в Украине» хочешь говорить на украинском, то ты бандеровец и фашист? А если этого самого украинского учить не желаешь, или тебе не дано, то ты – ущемленный славянин? Наше поколение хорошо знает украинский, русский и даже английский.

Но старшим нашим, «пролетариям», на это глубоко наплевать. Им приятнее жить в старой развалюхе, чем снести ее и построить новый дом. Потому что все новое, все западное пугает и злит советского человека. Ведь, как не прискорбно это признать, в наших родителей годами вдалбливали истину, что «кругом враги». И врагами были не только жители загнивающего Запада, но и соседи, «из собственного парадного».

Неправда, скажут многие, есть «в Украине» молодежь, которая тоже хочет в Россию и мечтает вернуть СССР. Я честно постаралась найти такую молодежь. Для этого даже пару часов посидела на сайте ДНР, полном фотографий молодых девушек с галочкой в районе «Да» на референдуме. Я спрашивала их, почему они хотят отделиться, почему в Россию? А в ответ я получала одни эмоции.

Науськанные собственными родителями, напуганные СМИ мои сверстники выдавали перлы: «Пошла вон отсюда, целуйся с киевскими фашистами и бендеровцами!», «Вы хунта и наркоманы!», «Вы хотите в Европу, а там все – геи! Я геем становиться не хочу и не стану никогда!» «Мне плевать, что правительство – временное, я ненавижу укропов, вот и все!», «Украина – это не страна, а антироссийский проект!».

И так далее в том же духе.

Здесь мы наблюдаем уже формирование оснований для возникновения проблемы «этнизации», «нацификации» Украины, к сожалению, весьма сходной с политикой нацистской Германии, которая привела ко второй мировой войне и которая выросла не только в европейскую, но и мировую проблему. Как известно, ее удалось решить уже только с участием СССР, который благодаря решающему вкладу в разгром фашизма приобрел моральный авторитет в мировом масштабе. Если говорить о современной Украине, то можно утверждать, что проблема ее «деэтнизации» или, что одно и то же, «денацификации» перерастает внутриукраинский характер и принимает характер общеевропейской, хотя события в этом регионе мира в настоящее время приобретают вид борьбы между националистически ориентированной властью в Киеве, который стремится реализовать националистическую политику в масштабах всей территории Украины, и юго-востока, где живут представители так называемого «русского мира». Объективно Европа в целом заинтересована в обеспечении прав и свобод также жителям юго-востока, что можно было сделать на путях федерализации Украины.

Самым разумным аргументом ненависти ко всему украинскому, полагает девушка, стала «антитеррористическая операция» Киева. Молодежь Донбасса в один голос утверждает, что нынешние власти записали в сепаратисты поголовно всех и стреляют по мирному населению. Но когда я попросила разъяснить мне, все начали сбрасывать ссылку с выступлениями главного коммуниста страны. Мои сверстники с Донбасса утверждали, что Симоненко говорит их словами. Но лидер коммунистов в своей речи привел только обвинения и никаких доказательств. Никто так и не смог дать мне вразумительный ответ, почему же он хочет в Россию. Все злились и бросались заголовками российских СМИ и заявлениями бабушек и мам.

И это неплохо, считает девушка, ведь родителей нужно слушать. Но нужно также и стараться не забыть, что нам в этом «бардаке» жить придется немножечко дольше. Нам, поколению независимости, нужно или вразумительно объяснить свою позицию, или же не душить и не тянуть в прошлое. А дать построить будущее.

В эмоциональном размышлении девушки как представительницы «молодого поколения» видна слитность, нерасчлененность, спутанность преодоления не только устаревших, действительно требующих преодоления стереотипов, но и разрыва связей с тем в истории, что все еще сохраняет свое жизненное значение, что обеспечивает преемственность, поступательность в человеческой истории. Такой преемственности, значит, поступательности восхождения в развитии, рассуждения девушки не содержат; между разными этапами истории у нее нет связи, их разделяет различие, перерастающее в отчуждение, разрыв. Вследствие этого можно говорить о появлении мотивов «выпадения» из исторического процесса, отчуждения от него, весьма сомнительно называемого «новизной», преодолением «стереотипов»; реально же здесь скрывается «зеркальность», «перевернутость», обусловленная выходом на первый план такого сознательно-волевого компонента, который позволяет «вписать» действия и мысли нового поколения в неофашистскую политику «правого сектора», частных армий типа армий Коломойского и т.п.

Разумеется, что здесь видны изъяны системы украинского образования после исчезновения СССР, которая не формировала в сознании молодого поколения представлений о диалектике развития общества, оправдывая такую направленность борьбой со стереотипами и подготавливая перескакивание в нисходящую ветвь эволюции с присущей ей «зеркальностью».

Указанная «зеркальность» есть результат определяющей роли сознательно-волевой деятельности. Люди отражают в своем сознании прошлые явления, используют в своей активности прошлый опыт, используют его в настоящем, сориентированном на будущее; они осознают прошлую восходящую ветвь человеческой истории, действуют же в нисходящей ветви. Поэтому их деятельность оказывается не точной, а «перевернутой» копией прошлого. И происходит это «перевертывание», понятно, помимо их воли, и таким путем «копировщики» приходят к альтернативным результатам. Как было сказано, в таких рассуждениях отражаются и особенности того образования, которое процветало на Украине после исчезновения СССР, образования, пронизанного ненавистью и стремлением преодолеть все «советское», вбить в сознание подрастающих поколений «антирусские» установки поведения и мышления, которые невооруженным взглядом видны в нынешних событиях на Украине, пронизанных даже борьбой с журналистами, стремящимися объективно представить происходящие события.

Так сформировались две формы нисходящей ветви эволюции в истории нашей страны и на Украине. В данном случае важно зафиксировать наличие в них противоборства двух «ветвей эволюции», борьбы восхождения и нисхождения. Это, во-первых. Во-вторых, не менее важно пойти дальше и указать на онтологические основания такой борьбы в сфере социальной динамики, в качестве которых выступает более масштабный процесс развития бытия. Не только социального, но и природного. Человеческая история не может отчуждаться от бытия и его изменений, в которых она возникает как особая, социальная системы или сферы реальности, без того, чтобы не оказаться в зоне негативной диалектики нисходящей ветви эволюции, в процессе вырождения. Она, в своем позитивном смысле, так или иначе коррелирует с бытием и его развитием. Развитие бытия есть единство прогрессирующего восхождения и деградирующего нисхождения. Однако уже естествознание как история природного бытия убедительно показывает доминирование восхождения над нисхождением как ведущей стороны в развитии.

Учитывая изложенное можно утверждать, что важнейшей сущностной характеристикой человека выступают его потенциальная универсальность, бесконечность и всеобщность. Реализуются они в акте преобразования окружающей реальности, издавна называемого «производством». Такое «производство» есть «полная разработка потенциальных возможностей человека», «развитие всех человеческих способностей как самоцель» или развитие «без всякой установленной заранее мерки» ^[7]. С точки зрения философского мировоззрения это предполагает «соразмерность» человека всему бытию, способом существования которого являются движение (единство изменчивости и устойчивости) и развитие (единство восхождения и нисхождения, деградации), где тенденция восхождения является ведущей. Именно этот способ существования мира приводит к появлению человека, в котором и через который продолжается мировое изменение. Как верно отметил Т. Иглтон, к понятию «производство» относится любая обеспечивающая самореализацию деятельность, будь то игра на флейте, угощение персиками, спор о Платоне, быстрый танец, произнесение речи или организация празднования дня рождения детей», и «когда Маркс говорит о сущности производства как основании человечества, он не имеет в виду, что сущность человечества состоит, образно говоря, «в набивании колбасы». «Труд, как мы знаем, есть отчужденная форма того, что он называл praxis – слово, означавшее у античных греков вид свободной, самоорганизуемой деятельности, посредством которой мы преобразуем мир» ^[8].

Значит, можно быть уверенным в том, что место и роль человека задается его родовой сущностной универсальностью, всеобщностью и бесконечностью благодаря чему бытие сохраняет и осуществляет свое восхождение, «продолжаясь» в нем. Развитие жизнедеятельности человека, как общественного существа, и прогресс культуры, наследующий природное восхождение, восхождение к разуму и продолжающий его в направлении все большей человечности в человеческой истории, связан с разрешением противоречия между укорененной в бытии и в его развитии потенциальной универсальности человека, с одной стороны, и актуальной ограниченности, диктуемой конкретными историческими условиями, определенной эпохой, существующей системой норм и ценностей – с другой.

С учетом изложенного методологией в статье выступает материалистическая диалектика. Традиционная диалектика и ее принципы дополняются положением об альтернативности диалектики позитивной и негативной как новой исторической формой противоположности диалектики и метафизики. В таком контексте автором будет предложена специальная методология исследования, которая соединяет диалектический и системный подходы. Она будет нами использована при раскрытии альтернатив «экономики» и «экономизма» (подобия «механицизма» в сфере социальной динамики), политической подсистемы социальной системы и «макиавеллизма» (другого двойника «механицизма»). Нами будет эксплицирована философско-мировоззренческая база этой методологии исследования подобных альтернатив и показано, что предложенная методология может быть применена при анализе и иных «подсистем» общества.

Нужно иметь в виду, что изучать социальную динамику значит исследовать динамику человекоразмерной системы. Исследование человекоразмерных систем стало возможным с развитием науки, ее восхождением из стадии науки классической в стадию неклассической науки и, далее, в область постнеклассической науки, которая характеризуется своей спецификой. В ходе такого развития научного познания происходит преодоление «голой объективности», противопоставляющей себя субъективности. Поскольку постнеклассическая наука перешла к исследованию сверхсложных систем «с участием» человека, как их важнейшего элемента, в качестве субъекта, то для нее не безразлична роль субъекта в функционировании и эволюции такой системы. И роль такого субъекта, как мы выяснили, может быть, как позитивной, ведущей к ее процветанию и восходящему развитию, так и негативной, ведущей систему к вырождению и гибели.

Исследование этой противоположности приводит к пониманию того, что человечество стоит перед задачей утверждения подлинной культуры и человечности. Значит, в человекоразмерной системе нельзя игнорировать подлинные человеческие ценности в отличие от явлений антикультуры. В таком контексте имеет место переход от «ценностно-нейтральной» объективности к включению в нее человека и утверждения в ходе истории ценностей человеческой культуры, которые сами становятся элементами объективности. Внешне это выражается в том, что в контекст самого научного исследования входит позитивная эмоциональность, научное исследование на стадии постнеклассической науки должно быть эмоциональным, оно не исключает, а включает эмоции.

Начнем с изложения результатов ранее проведенного автором философско-мировоззренческого анализа сферы экономики ^[9].

Термин «экономика» изобрел в VI в. до н.э. Гесиод, соединив слова «ойкос» (дом, хозяйство) и «номос» (знаю, закон): дословно – искусство, знание, свод правил ведения домашнего хозяйства. В научный оборот термин введен Ксенофонтом (ок. 430-355 или 354 гг. до н. э.), написавшим труд «Экономикос». Аристотель размышлял о «домохозяйстве», он подчеркивал, что не «все средства хороши» для достижения целей, что «средства» должны соответствовать «благу» (людей и полиса), обратил внимание на антитезу экономики и «хрематистики», как искусства наживать богатство любыми средствами. Последнее раскрывается Аристотелем при анализе деятельности Фалеса, показавшего свое умение «наживать состояние» или «делать деньги любой ценой», но отвергшего это сомнительное «умение» с позиций философии, проясняющей истинные цели человека, смыслы его жизни и деятельности ^[10].

Экономика – хозяйственная система, обеспечивающая удовлетворение потребностей людей и общества путем создания и использования необходимых жизненных благ. Она является одной из систем общественной жизни, которая создает условия для существования и развития человека и общества. Она реализуется частью членов общества, которая взаимодействует с другими системами/сферами общества и субъектами, создавая условия для их развития. Экономика – это не вся система социальной реальности, но только одна из ее подсистем, которая не может заменять собой другие сферы общества, человеческой деятельности и их субъектов, «проглатывая» или подминая их. По Т. Парсонсу, общество, как система, состоит из трех подсистем: 1) культуры из ценностей, норм и образцов, регулирующих действия и поступки людей, 2) экономики, основная функция которой – адаптация к внешней среде, и 3) социально-политической подсистемы с функцией интеграции общества. Т. Парсонс подчеркивает, что именно в их взаимодействии в сложной открытой саморегулирующейся социальной системе общества порождается консумматорное состояние удовлетворения. Таким образом, система общества предполагает кооперацию соответствующих видов деятельности и их продуктов, образующих культуру в целом, в которой из них образуется «единство многообразия» социальной реальности.

Достигается такое состояние благодаря «кодам социальной информации и управлению, учитывающему обратное влияние результатов деятельности на целостное состояние социальной системы» ^[11]. Такая модель социальной системы оставляет нас в границах саморегулирующихся систем.

Более сложную модель дает переход к саморазвивающимся «человекоразмерным» системам». В таких системах недостаточно зафиксировать наличие системного качества целого, как единства многообразного. Применительно к такой модели наличие системного качества дополняется идеей изменения видов системной целостности по мере развития всей системы, учитываются «переходы от одного типа саморегуляции к другому», вводятся представления «о превращении возможности в действительность», «целевой причинности» и направленности развития в «эволюции основных сфер Универсума – неживой природы, живой природы и общества», эволюции, охватывающей все уровни организации материи ^[12]. Описанная «картина мира» выступает ядром «исследовательской программы по отношению к эмпирическим и теоретическим исследованиям конкретных наук» ^[13].

Понятно, что «картина» как «исследовательская программа» распространяется и на экономику, которая не может быть гипостазирована, отчуждаема ни от бытия, ни от движения и развития, как способа существования бытия. Когда-то Гераклит заметил (называя бытие космосом), что космос, один и тот же для всего, не создал никакой бог и никакой человек, что он всегда был, есть и будет, тогда как все входящие в него процессы не могут быть существующими субстанциально. Тем самым философский анализ отличается от частнонаучного, будучи основанием для последнего. Экономика не существует сама по себе, в отличие об бытия, которое субстанциально.

Для философского анализа принципиально важно учитывать, что ядром философии выступает мировоззрение. Его базисные параметры включают, как минимум, три картины: картину мира в целом, подобную ей обобщенную картину человека и модель отношения человека с миром ^[14]. Средоточием философской картины мира выступает понятие бытия. В соответствии с традицией всей истории философии, начинающейся с первых мыслителей античности, бытие определяется субстанционально. Как правило, оно идентифицируется с категорией материи, служащей для обозначения первичной к сознанию объективной реальности. Говорят, что в мире нет ничего, кроме движущейся материи в значении единственной и последней объективной реальности; не в том смысле, что она уже познана до конца, а в том, что кроме неё нет, и не может быть, другой; что у бытия нет и не может быть начала; что последнее есть только у сущего, каждого нечто или чтойности, тогда как бытие и способы его существования единит собой все, поддерживают все сущие в единстве ^[15]. Вот почему категория материи есть не частно(научно)е понятие, а «философская категория» ^[16], которая не может «устареть», ибо она выражает суть философии материализма (оппозиционной к философии идеализма в его различных формах, включая эклектику с вульгарным материализмом), настаивающей на первичности сознания. Такой подход является обобщенным выражением постановки и разумного (сегодня накопились и неразумные, предрассудки) решения основного вопроса философии ^[17].

Подмена бытия как философской категории частными понятиями (студенты вузов, например, подменяют философскую категорию представлениями о веществе; идеалисты – понятием материала) оборачивается подменой философского мировоззрения разного рода «поделками» и «подделками». Для примера укажу на механицизм XVIII столетия, на преодоление которого человечество затратило много усилий, придя к выводу, что нельзя абсолютизировать то или иное сущее, превращая его в субстанцию, в статусе которой и выступает философская категория материи. В прошлом источником таких подделок были те или иные понятия естественных наук (в философии позитивизма), ныне они нередко заимствуются (в философии постмодернизма) из гуманитарных наук, или берутся за пределами частных наук. Объединяющим все эти конструкты является гипостазирование. Его можно проиллюстрировать на примере улыбки чеширского кота, которая, согласно сказочному сюжету, «оставалась» и после исчезновения самого кота. В «серьезных» картинах мира гипостазирование ведет к тому, что Ф. Бэкон именовал идолами или призраками мышления, а сегодня называют симуляцией и симулякрами.

Ни человеческая история в целом, ни экономика, как ее подсистема, также не могут отчуждаться от бытия и его изменений, в которых они возникают как особые системы или сферы реальности. С их гипостазированием мы сталкиваемся в радикальных мировоззренческих концепциях конструктивизма, отвергающих первичность бытия. Примером может служить позиция Бенно Хюбнера, отрицающего категорию бытия как проявление человеческого сумасшествия ^[18]. Такие подходы и модели представляют собой попытки самоутверждения человека как субъекта-без-бытия, в качестве особого конструкта субъекта-субстанции. Присущий им активизм, который сегодня выступает в форме конструктивизма, претендует выйти за границы постановки и разумного решения основного вопроса философии. Как известно, идеализм пытался и до сих пор пытается выдать сознание за аналогичное образование субъекта-субстанции. Ныне подобный статус придают человеку, вооружающемуся достижениями науки и техники, приспосабливающему их на службу радикальному конструктивизму. Не считаясь с бытием, во всем усматривая лишь материал для своей деятельности, игнорируют субстанциальность бытия. Такой мировоззренческой установке в философии соответствует огромный корпус литературных источников, начиная с коперниканского переворота И. Канта (Результатом активизма у И. Канта становится утверждение новых взаимоотношений субъекта и мира. Мир обретает визуальные очертания только в сознании субъекта, топологически он стал центральным и неподвижным, он перестает отражаться сознанием субъекта. Видение мира из объективного отражения трансформируется в субъективный феномен. Субъективизм И. Канта и центральность трансцендентального кантовского субъекта пока только гносеологические, но это есть уже гносеологический шаг в сторону от бытия, ибо бытие превращается в скрытый, отделенный и никогда не досягаемый для человека ноумен. Гносеологически человек оказывается уже без бытия, хотя онтологически у И. Канта бытие остается бытием. Правда, гносеологический вывод философа беспощаден: он уже затрагивает онтологическую сторону бытия. Бытие, в конечном счете, не очень-то и нужно познающему его субъекту, ибо субъект ведь познает не ноумен-бытие, а его являющуюся (феноменальную) форму). Ее усиление можно видеть и у И. Фихте, у которого активизм максимально сближен, вплоть до их слияния, с субъективным идеализмом (Активистская философия И. Фихте есть апогей субъективизма с гордым одиночеством субъекта-Я, который из кантовского гносеологического превращается в онтологическое отчуждение от бытия. Субъективизм И. Фихте онтологически превращает субъект в субстанцию: Я есть единственная субстанция-бытие, которая творит мирское «не-Я». При этом И. Фихте забирает/перехватывает субстанциальный статус у Бога для человека, как «Я». Тем самым, фихтевский субъект-Я есть субъект деятельностно активный, его активность идет дальше субстанциальных намеков И. Канта, доходит до откровенного позиционирования себя в качестве субстанции. В результате у И. Фихте деятельностный субъект (остававшийся в лоне бытия и его изменения в эпоху Возрождения, например, даже у Пико делла Мирандола) трансформируется во все поглощающего субъекта, уже не встроенного в бытие и процесс его изменения. Бытие поглощается безудержно активным субъектом. Это соответствует более поздним представлениям М. Хайдеггера о «забвении бытия»). В отечественной литературе такого рода следует указать на работы Л. Шестова ^[19], на произведения представителей русского космизма, С.Н. Булгакова ^[20] и их современных последователей, у которых, как у Ю.М. Осипова ^[21], конструктивизм сближен, вплоть до слияния, уже с религиозной позицией.

Радикальный или мировоззренческий конструктивист отвергает бытие и его диалектику с позиций метафизики в гегелевском смысле слова, то есть в смысле антионтологии, ибо онтологична диалектика, раскрывающая способ существования бытия. Согласно М. Хайдеггеру ^[22], он вырос из «техне» Платона и Аристотеля. Подход этих философов отличается от народного понимания «техне», которое было и осталось непосредственно вплетенным в бытие и его изменение. «Техне» Платона и Аристотеля не признавало таких «ограничений», стремилось освободиться от них. Это позволяло распространить технократические формы мышления и действия вообще на всю действительность. Не только на всякое сущее, но и на само бытие, чтобы отвергнуть его первичность, категориально выраженные способы и формы существования, отдав последние «в руки» категорий деятельности, «хозяйства», как абсолютизируемого творчества или игры. Понятно, что понятие о такой деятельности предполагает некий субъект, стремящийся к абсолютному господству над всем существующим ^[23]. Таким образом, радикальный конструктивизм предполагает наличие подчиненных и господствующих слоев и классов, интересы которых он обслуживает. Тем самым он содержит в себе социальную подоплеку ^[24].

В отечественной литературе позиции радикального конструктивизма широко представлены, например, у Г.П. Щедровицкого ^[25]; как «тенденция» такая позиция заметно усиливается в отечественной литературе периода «перестройки» (напр.: Г.С. Батищев ^[26], В.М. Межуев ^[27]) и после нее (напр.: П.П. Гайденко ^[28], И.И. Хряпченкова ^[29]).

Учитывая вышеизложенное можно быть уверенным, что утверждение Дж. Грея, будто «экономическая деятельность не просто отличается от всех других проявлений общественной жизни, но, сверх того, обусловливает общество в целом, а порой и господствует над ним» ^[30], лежит в русле не экономики, но экономизма, все еще встроенного в механизмы, посредством которых мы производим и воспроизводим свою материальную жизнь, а демаркация между экономикой и экономизмом оказывается актуальной задачей, без решения которой невозможно исследовать переход России от объектного к субъектному статусу, раскрыть необходимость системного изменения модели российской культуры (экономики, социально-политической системы, философских и религиозно-философских взглядов, науки, образования, идеологии, семьи и т.д.).

В таком бытийном «контексте» экономика призвана создавать условия для восходящего развития человека и человечества, выполняя в общественном развитии соответствующие функции. Однако в каждый данный исторический период человек ограничен совокупностью конкретных локальных и исторических условий – природных и общественных, включая сферу экономики. Как говорилось, положение человека в мире задается его родовой сущностной универсальностью, всеобщностью и бесконечностью благодаря чему бытие сохраняет и осуществляет свое восхождение, «продолжаясь» в нем. Развитие жизнедеятельности человека в котором наследуется восхождение, в виде восхождения к разуму и продолжающий его тренд ко все большей человечности в истории людей связан с решением противоречия между потенциальной универсальностью человека, укорененной в бытии и в его развитии, и актуальной ограниченностью, детерминированной конкретными историческими условиями, эпохой, присущей ей системой норм и традиций. В эту совокупность ограничений вносит вклад и экономика.

В то же время ее существование и развитие, и это главное, связано также с позитивной диалектикой бытия, с преодолением всевозможных границ и ограниченностей, иначе она стала бы принципиальным препятствием для развития бытия, общества, человека и человечества. Таким образом, при дополнении субстанциально-бытийных характеристик свойствами бытийной диалектики развития сохраняется возможность выявить критерий прогрессивного развития, что позволяет показать его доминирование над проявлениями негативной диалектики ^[31].

От указанного критерия бытия и его развития, которым следует поверять экономику и ее динамику, отказались «реформаторы» в постсоветской России, когда заявили свое знаменитое: «Мы не можем выбирать между плохим и хорошим, мы вынуждены выбирать между плохим и еще более плохим». Ими был выбран курс «на выживание» (коррелятом выживания является вымирание – как наполовину заполненный водой стакан позволял Гайдару утверждать, что стакан «наполовину» полон и «наполовину» пуст), а не на развитие страны, общества в целом и каждого человека как субъекта), чем стали пренебрегать, поставив на первый план интересы олигархов и стремясь минимизировать государство, власть чиновников «в эпоху Ельцина». Характерно, что в мировоззренчески ключевой работе Е. Гайдара ^[32] субъектами истории признаются бизнесмены и чиновники, которые ведут между собой борьбу по типу «господство и/или подчинение», тогда как третья, основная категория людей, работающая в сфере «производства», признается «средствами производства», или просто орудиями труда (в подписанных 19 мая 2014 г. документах «Экономического союза» России, Казахстана и Белоруссии все еще используется выражение «рабочая сила», характеризующее более «лошадь», чем «человека» – М.П.). Эта «страдательная категория» не признается Е. Гайдаром субъектом истории. Переход «от Ельцина к Путину» стал периодом выстраивания «вертикали власти», укрепления позиции чиновников государства, тогда как Е. Гайдар мечтал «освободить бизнес от власти» (так сказано в подзаголовке книги), превратив государство в «полугосударство», чтобы всеми процессами в обществе «заведовала» знаменитая рука Адама Смита, чтобы все было «погружено» в рынок, а рыночной была не только экономика, но и общество, главной функцией членов которого становится знаменитое «потребление», обрекшее подавляющее большинство «россиян» на «объектное существование».

Общество и экономику «по-гайдаровски» меняют местами, все системы общества (медицину, образование и т.д.) «погружают» в рынок как в то целое, «логос» которого явно абсолютизируется в виде руки Адама Смита; и это продолжается до сих пор, не изменено с выстраиванием путинской «вертикали власти». Такое экономическое устройство предполагает сохранение социального неравенства между богатыми и бедными, «средствами производства». Таким образом, альтернативой «бедным» исторически и логически выступают, с одной стороны, бизнесмены, верхним слоем которых являются олигархи, с другой стороны, чиновники. Они образуют «альянс» богатых, социально противостоящий «бедным».

Тем самым после перехода «от Ельцина к Путину», при всех его «революционных» изменениях (если иметь в виду только взаимоотношения внутри социального «мира богатых»), прочие слои населения так и остались «орудиями труда», «средствами производства» или «рабочей силой». А выстраивание «вертикали власти» привело к возрождению государства, возобновившего ненавистное людям (стремящимся быть субъектами истории) чрезмерное социально-экономическое неравенство. Так в постсоветской России возникло и закрепилось новое состояние классового общества, появившееся в годы гайдаровской «при(х)ватизации» и продолжающееся доныне – вследствие сохраняющего свои позиции и «при Путине» «экономизма», где труд одних повышает чужую для них прибыль и могущество «имущих» и «властвующих» ^[33]. «Альянс» «богатых» привел к социальному «мезальянсу» их с «бедными», и это стало основанием всей социальной системы в постсоветской России.

Сегодня «экономизм» воздействует на все общество в целом и на его части или сферы. Требуется преодоление «экономизма», возврат к прогрессивному курсу экономики, который способствовал бы разрешению вышеуказанного противоречия, переходу общественной системы на новую ступень, приближающую людей к «родовой сущности», ради реализации их способности к универсальности и всеобщности, базирующихся на соразмерности человека, всех и каждого, бытию и его развитию. Ведь люди только тогда по-настоящему «производят», когда они делают это свободно, ради самих себя и всей системы (напомню слова Вл. Маяковского: радуюсь Я – это мой труд вливается в труд моей республики), реализуя способности «родового существа», без принуждения, даже если это принуждение обусловлено нежеланием голодать.

Острые противоречия, раздирающие современную Россию, подталкивают сформулировать вопрос о субъектном статусе всех ее граждан: нуждаются ли страна и ее жители в том, чтобы ученые «выдвигали и обосновывали варианты, сценарии, альтернативы, перспективы будущего прорывного, прогрессивного, социально справедливого развития российского общества, российской цивилизации, русского народа, человека» или достаточно, чтобы они «просто успокаивали их, призывали их быть терпимыми, примиряться с несправедливой, дикой реальностью, полагались на действия «свыше» – от власти, от политических и духовных правителей и пастырей?» ^[34]. Таков коренной вопрос о культурных приоритетах, ибо именно человек, как субъект социальной системы, есть высшее существо для экономики, именно на эту высоту надлежит поднять общество и экономику, увидев в человеке цель, а не простое средство для эволюции всепоглощающей «экономики». Формы же, которые принял процесс «реформ» в России, как и состояние экономики, подорванное воздействием усилившего свои позиции экономизма, привело к разрушительным последствиям, произошедшим по причине кризиса властных и духовных «элит». Ведь элита, как сказал бы либеральный моралист Г. Явлинский, не должна быть группировкой, которая пользуется своим положением; она должна быть той частью нации, которая ведет страну вперед, потому что признаки элиты – это бескорыстность и высокий профессионализм. Наши же элиты суть «группировки, пользующиеся своим положением», значит, неадекватные народу (как субъекту) и стране, элиты «тупика» ^[35], элиты «растления» – «на всех уровнях и во всех сферах». И это констатировал, например, не только В. Максимов ^[36], но и А.И. Солженицын (после возвращения в страну, которую он проехал на поезде и общаясь с ее жителями). Вместо засилья субъектов деградации, вырождения (организаторов «выживания») России нужна сборка субъектов прогрессивного развития, в контекст которого должна быть «помещена», для своего развития, и экономика. Экономизм – антипод такого развитию страны, и он является тормозом для экономики.

Сегодня известны два подхода к решению данной проблемы: марксизм, реализацией которого стал «российский проект» ХХ столетия в СССР, прерванный горбачевской «перестройкой», и западноевропейский либерализм в его рациональном понимании установки на обретение субъектности (прав, «свобод» и ответственности) большинством граждан. Марксизм стремится утвердить такую субъектность «снизу» и радикально, рациональный либерализм – «сверху» и «постепенно» ^[37]. На практике последний делал это под влиянием утвердившегося в ХХ столетия социализма, начало которому положила октябрьская революция 1917 года в России; после его «падения» можно наблюдать явное ослабление и позиций рационального либерализма (сегодня требуется компаративистский анализ, исторический и логический, марксизма и либерализма) в странах Запада.

Академик Е.М. Примаков противопоставляет рационально понятый либерализм установкам доминирующих в Правительстве России «неолибералов». В известном докладе «Платформа неолибералов — это уход государства из экономики» Е. Примаков отмечает, что экономический спад 2013 г. в России обусловлен внутренними, а не внешними причинами, и указывает на то, что существует огромная разница между неолиберальной политикой, особенно в экономике, и истинно либеральными требованиями независимости суда, прекращения вседозволенности чиновничьего аппарата, борьбы с коррупцией, с фальсификацией на выборах, за обязательность подчинения закону всех сверху донизу. Или «снизу доверху». Ведь практически рациональные либеральные идеи, добавляет академик. выдвигаются и поддерживаются в нашей стране широкой общественностью, политическими партиями различных взглядов.

Однако без чёткого определения грани между либеральными идеями и установками неолибералов, без противодействия неолиберальной политике возникает угроза серьезных негативных последствий для России. Говоря о платформе «наших» неолибералов, Е.М. Примаков указывает, что основная ее составляющая – это уход государства из экономики, – вместо того, чтобы направлять экономику в русло обслуживания интересов граждан и страны, их потребностей как субъектов социальной системы, что оставляет экономику «без присмотра» и позволяет проявиться феномену экономизма (правда, 3-й министр экономразвития А. Улюкаев мог бы парировать, что чиновник, руководствуясь, очевидно, благими намерениями, управляет, регламентирует «избыточно», и что «издержки» бизнес потом перекладывает на потребителя; вот такой «тяни-толкай»). А депутат Госдумы Оксана Дмитриева дополнительно указывает также на «бесконечное перекачивание бюджетных средств в карманы частных собственников и спасение провалившихся собственников за счет государства». Последнее высказывание нуждается в уточнении: это делается за счет большинства граждан, «несобственников», в карманы которых забирается это «государство»; причем, делается это также и в кризисные периоды. Разумеется, данные представления не являются каким-то откровением, скорее, они общеизвестны, являются «общим местом» в характеристике российского экономизма.

Экономизм есть аналог механицизма в сфере социальной философии. И он должен быть преодолен, как был преодолен механицизм. Экономизм все многообразие явлений, связанных с человеком и его существованием, «погружает» внутрь экономики, как если бы экономика была не стороной, частью общества, всей общественной системы жизни, но самим этим «универсумом» общественной жизни, который она подменяет и «подминает» под себя – как в механицизме механическая форма движения претендовала на подмену всех иных, более сложных форм движения материи.

Сегодня в России в экономику погружены сферы образования (рассматривается не в качестве производства человека, а в качестве системы услуг), науки (признают прикладную, как дающую прямой экономический эффект, и отрицают фундаментальную науку), искусства, медицины, семьи, физической культуры, как если бы они были не частями общества, всей общественной жизни, к которым относится и экономика, но частями экономики, пораженной экономизмом. Кажется, что даже религия погружена в России в «экономику».

Разве не с экономизмом связано производство фальсифицированных лекарств, продуктов и товаров? Он приводит к росту количества бесполезных и вредных видов деятельности, которое, по словам социолога А.А. Зиновьева, возросло с 20% в СССР до 80% в постсоветской России.Экономизм извращает финансовую деятельность, придавая функционированию финансовых институтов паразитические формы существования. Оплата в них неоправданно завышена; скажем, уборщица такого учреждения получает, как правило, больше той общей суммы, которую получает вузовский профессор. В провинции последний получает 20-25 тысяч рублей, что не соответствует качеству и количеству его трудового вклада в сравнении с более простым по содержанию трудом уборщицы в «престижно-паразитической» сфере. Топ-менеджеры финансовых (не только частных, но и государственных) учреждений получают баснословные суммы, «золотые парашюты» и т.п. Разве экономически оправдано различие в ежемесячной оплате ректора вуза в 1-1,5 миллиона рублей (даже в провинции) при оплате «услуг» профессора в 20-25 тысяч рублей? Дело доходит до того, что все преподаватели, включая вузовских профессоров, сегодня вынуждены сами оплачивать свою деятельность в виде «ваковских» публикаций, выполняемых по требованию руководства вузов, «не признающих» научные публикации в других изданиях, хотя качественно они могут стоять выше «ваковских» изданий, руководство коих заботит в первую очередь получаемая от «публикатора» сумма (что порождает коррупцию).

Вместо «экономического роста» в стране доминирует «финансовая консолидация». Найти «оптимальное сочетание» их неолиберальное Правительство России не может, или не хочет: Андрей Клепач, один из наиболее приближенных к жизни российских экономистов, отмечает, что для российской экономической политики, особенно в последние годы, характерно доминирование бухгалтерского финансового подхода над политикой развития, доминирование поддержки банковского сектора над поддержкой реального. Точка зрения Андрея Клепача не совпадает с установками «неолибералов» в правительстве России, которые предпочитают признавать ухудшающуюся обстановку, констатирует Е.М. Примаков, «но и только». Неолибералы предпочитают курс на сплошную и быструю приватизацию, что способствует распространению экономизма, а не развитию экономики как подсистемы социальной системы.

Однако можно ли представить себе нечто, что является «чисто экономическим», чтобы «загрузить» туда все остальные социальные явления?

Как отмечает И. Терри, вообще «трудно представить себе такое нечто, которое было бы чисто экономическим. Даже монеты», ибо их «можно собирать и выставлять как экспонаты в витринах, восхищаясь их эстетическими качествами». В то же время они позволяют «понять, почему все человеческое бытие так легко свести к экономике»: «наиболее чудесным и загадочным в деньгах является то, что они, как мощнейший аккумулятор, сосредотачивают» «почти безграничное богатство человеческих возможностей», «обеспечивают нам доступ к большинству из них», «позволяют нам налаживать полноценные отношения с другими людьми без опасения сконфузить окружающих, в самый неподходящий момент упав и скончавшись от голода у них на глазах». Они демонстрируют «поразительные перевоплощения товаров из их исходной, ничем не примечательной формы. Деньги сами по себе есть форма редукционизма. В пригоршне медяков заключены целые вселенные» (выделено мной — М.П.) ^[38].

Классической формой редукционизма является, как говорилось, механицизм, аналогом которого в социальной сфере является экономизм. И он должен быть преодолен, как был преодолен механицизм. Экономизм преодолевается ради утверждения социальности человека как универсального существа, порожденного развитием бытия, приведшего к выделению социума, общественной системы из природы и продолжающего в этой новой форме бытия материи ее развитие, в котором восхождение побеждает нисхождение, деградацию, вырождение. К сожалению, система экономизма все еще сохраняется в своей встроенности в механизмы, посредством которых мы производим и воспроизводим свою материальную жизнь. В результате этого все многообразие явлений, связанных с человеком и его существованием, «погружается» внутрь экономики, как если бы экономика была не стороной, частью общества, всей общественной системы жизни, но самим этим «универсумом» общественной жизни, который она подменяет и «подминает» под себя.

Проблема взаимоотношения систем общества и государства появляется в античные времена, когда возник и существовал полис, как город-государство. В этом образовании мы находим объединение «города», который символизировал античное общество, и государства. История Древней Греции произвела «реальные абстракции», в которых были реализованы разные варианты взаимоотношения общества, социальной системы и политико-государственной подсистемы в разных полисах. История искала ответ на вопрос: входит ли «государство» в общество, как его «подсистема», или, напротив, общество оказывается входящим в государство, в качестве его «подсистемы»? Ответ на этот вопрос не был очевидным, и в разных полисах Античности он решался по-разному. Он содержал в себе грань между подлинной политикой и государственной деятельностью, и «макиавеллизмом», как формой редукционизма, аналогичного экономизму.

Дело в том, что впервые именно Н. Макиавелли (1469-1527) предложил модель системы, которая содержала явное стремление к редукции всей социальной системы уже к сфере политики и государства, что позволяет указать на аналогию «макиавеллизма» с экономизмом ^[39]. При этом ему пришлось ограничивать аналогичные претензии подчинения всех явлений, всех систем социума господству религии и религиозной идеологии. За религией Н. Макиавелли оставил область или систему морали, над которой и сохранил господство религии. Это изобретение Н. Макиавелли вошло в жизнь новоевропейского человечества, которое приняло это ограничение в отношении к Церкви; мало кто из обывателей и современных носителей «здравого смысла» знает об этом изменении в природе религии и религиозной идеологии. В то же время сегодня против этого ограничения активно выступает Русская Православная Церковь, которая стремится восстановить былое господство религиозных институтов и религиозной идеологии, характерное для периода Средневековья. РПЦ стремится подчинить своему влиянию все подсистемы в постсоветской России – в духе «Нового Средневековья».

Как показал М. Восленский ^[40], эта новая форма редукции всей социальной системы к «вертикали власти», следовательно, запредельно чрезмерной зависимости всех подсистем (с явными элементами игнорирования сущностных характеристик культурной деятельности граждан в каждой сфере общественной жизни) возникла уже в Советском Союзе. Это деформировало социальную систему СССР. Деформация нашла отражение, например, в понятии «культа личности» Сталина, стоявшего наверху иерархической лестницы чиновной вертикали власти, узурпировавшей властные полномочия, явно ограничивала существование тогдашнего «народовластия», которое, как известно, составляет самую суть «демократии». Другим проявлением «макиавеллизма» в СССР является, скажем, волюнтаризм Н.С. Хрущева, иные аберрации в культуре СССР.

Книга Н. Макиавелли стала настольной книгой российских чиновников, какой ее считал, например, премьер России В.С. Черномырдин. Не чурался ее идей и «сам» Б. Ельцин, которого в «окружении» именовали «Царем» ^[41]. Неприятие различных форм «макиавеллизма» широкими слоями населения в период «перестройки» обернулось тем, что вместе с пеной «макиавеллизма» были выброшены и социальные достижения, разумные нормы и формы жизни в СССР. Не произошло демаркации, различения этих разных сторон в культуре. Они существовали как бы синкретично (нерасчлененно друг и от друга), в итоге произошла не «перестройка» социализма, как обещалось М.С. Горбачевым, но отказ от самих основ социализма. Трудящиеся не встали на защиту его оснований, и они были утрачены. Самым страшным явлением в «шоковой терапии» реформаторов оказалось возвращение в социальную жизнь института частной собственности, вплоть до появления отечественных олигархов, для которых были созданы условия для расхищения той собственности, которую создавали предыдущие поколения во всех подсистемах общества совместной деятельности (исследователям перестройки еще предстоит разграничить стихийно возникшие в ходе перестройки и сознательно созданные усилиями Е. Гайдара, Б. Чубайса и др. факторы).

Характерно, что определенная часть «организаторов» перестройки (во главе с А.Н. Яковлевым ^[42] – идеологом перестройки, одним из ближайших сподвижников М.С. Горбачева, который заведовал отделом идеологии в ЦК КПСС) уже к ее началу имела четкие установки не на совершенствование, а на уничтожение социалистической системы в СССР, сознательно обманывая население страны; в признаниях А.Н. Яковлева говорится, что он относил себя не к коммунистам, но к антикоммунистам – во главе партии КПСС оказались и антикоммунисты, что он сознавал – заяви о своих взглядах и установках открыто, и на другой же день окажешься в местах лишения свободы.

Согласно А.Н. Яковлеву ^[43], он изначально ориентировался на уничтожение социализма, для чего предложил следующий «метод» модернизации страны и общества: довести до абсурда теорию и практику, выстраиваемую на марксистской основе, ибо, как он пишет, «любое деяние, доведенное до абсурда, неизменно становится фарсом», т.е. переходит в свою противоположность. Вот основные моменты, демонстрирующие этот «план» с его «предпосылками»:

1) «Деятели были разные: толковые, глупые, просто дураки. Но все были циниками. Все до одного, и я – в том числе. Прилюдно молились лжекумирам, ритуал был святостью, истинные убеждения – держали при себе»;

2) «В любом зачуханном кабинете даже малюсенького советского чиновника – партийного, государственного, мундирного – в застекленном шкафу сзади или сбоку столоначальничьего кресла неизменно стояли 55 томов Полного собрания ленинских статей и брошюр. В подавляющей массе своей чиновники никогда не пользовались этими книгами, но они, как галстук, были обязательной составляющей кабинетного интерьера номенклатуры всех мастей»;

3) «После ХХ съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда, метод пропаганды «идей» позднего Ленина. Надо было ясно, четко и внятно вычленить феномен большевизма, отделив его от марксизма (выделено мной – М.П.) прошлого века. А потому без устали говорили о «гениальности» позднего Ленина, о необходимости возврата к ленинскому «плану строительства социализма» через кооперацию, через госкапитализм и т.д.»;

4) «Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» – по революционерам вообще… с четким подтекстом: преступник не Сталин, но и сама система преступна» ^[44];

5) «Новый политический курс» «означал исторический поворот от революции к эволюции, т.е. переход к социал-реформизму». «На официальном партийном уровне в начале перестройки это упорно отрицалось, в том числе и мною (иначе и быть не могло), но в жизни восторжествовала именно политика реформизма» ^[45];

6) «Могу с гордостью сказать, что хитроумная, но весьма простая тактика… сработала». «Например, мои работы и выступления 1987–1988 годов, частично и 1989 года были густо напичканы цитатами из Маркса и особенно из Ленина… Можно ли было в те годы быть реформатором более радикальным? Нет, лобовой, таранный реформизм был бы немедленно остракизирован, изничтожен, изолирован в тюрьмах и лагерях» ^[46].

Таким образом, путь и метод модернизации государственно–политического устройства страны в годы перестройки был определен до ее начала. В восприятиях людей в период перестройки был замечен и отмечен слом восходящего развития страны, граждане критиковали перестройку, которая «способствовала дальнейшему развитию кризиса в СССР» ^[47], о чем они писали в органы власти и КПСС. В частности, в систематизированном фонде № 3 Горьковского комитета партии, сохраняемого в Государственном общественно-политическом архиве Нижегородской области (ГОПАНО), имеются материалы, свидетельствующие о том, что в ответ на пересмотр истории России и СССР в ХХ веке в СМИ рядовые коммунисты требовали объективной научной оценки В.И. Ленина и И.В. Сталина как крупнейших личностей советской истории (См.: ГОПАНО. Ф. 3, ОП, 24 (часть 3). Д. 4403. Л. 69-71), замечается факт разрушения морально-этических и духовных ценностей, ведущих к деградации нравов молодежи, ведущих к исчезновению будущих перспектив у целого государства (в обобщающем письме от 26.02.1990 г. См.: ГОПАНО. Ф. 3, ОП, 24 (часть 3). Д. 5604. Л. 58-65). Там же многими коммунистами отмечается развенчание и разрушение социалистического идеала и подвергается острой критике новый политический курс государства, наличие в правительстве М.С. Горбачева «продуманного заговора», «изменение курса перестройки», которая свелась «уже к демагогии», «очернение СМИ базовых ценностей СССР», искажение реально имевшего место «прогресса», указывались элементы «деградации партии, нравственных ценностей и культуры страны» «при Н.С. Хрущеве и Л.И. Брежневе», прямо говорили об «опасности разрушения» страны и общества ^[48].

Понятно, что в таком контексте событий невозможно говорить, вслед за многими историками, что «перестройка» «не удалась», если иметь ввиду таких ее «руководителей», направлявших страну по пути деградации, вырождения, каким был А.Н. Яковлев? Для них она, напротив, «удалась».

А.Н. Яковлев, как идейный противник марксизма, предложил и его теоретическое опровержение. Согласно А.Н. Яковлеву, «марксизм был построен на религии», на религии классовости, которая «отменила» «религию истинную». «Первым в мире» против «религии атеизма» «выступил патриарх Тихон»: «Уже 19 января 1918 года он предал анафеме большевиков» и страстно призвал верующих «не вступать с извергами рода человеческого в какое-либо общение». А.Н. Яковлев исходил из утверждения, что «лишь общечеловеческое начало может претендовать на истину». Он отрицал классовый характер общественной жизни как исторический факт так называемой «вторичной формации», пришедшей на смену первобытному обществу, преодолеть который люди не смогли до сих пор.

Как известно, существование классов, классовый антагонизм были открыты представителями «политической экономии». Сделано это было «до Маркса», который цитирует их в своих «Философско-экономических рукописях 1844 года». Например, Э. Бюре показал, как «промышленность стала войной, а торговля – игрой», он обнаружил, что «положение рабочего перед лицом того, кто использует его труд, не есть положение свободного продавца», ибо «капиталист всегда волен использовать труд, рабочий же всегда вынужден его продавать», что «для того чтобы жизнь человека была товаром, надо допустить рабство», что до сих пор промышленность находилась в состоянии завоевательной войны, что «она расточала жизнь людей, образующих ее армию, столь же хладнокровно, как и великие завоеватели. Целью ее было обладание богатством, а не счастье людей» ^[49]. Сказано «по-научному» откровенно.

Отвергая «классовый характер» общества, А.Н. Яковлев вводит термин «люмпен» – в качестве характеристики пролетариата и утверждает, что октябрьская революция 1917 г. была совершена не рабочим классом во главе с партией большевиков, а «люмпенами». И «экспроприация средств производства, передел чужого имущества не только не сделали трудящихся богаче, напротив, в силу неумолимой логики экономического развития и законов морального возмездия привели к унизительному люмпенству. Экспроприация деформировала психику, сознание людей. Она подорвала стимулы к труду, размыла нравственность людей, ответственность за собственное благосостояние» ^[50] (Разумеется, нельзя отрицать толики истины в подобном утверждении, но в целом при таком изображении «трудящийся» был беден не в силу классового характера общества и его последствий, а в силу собственной лени, паразитизма и т.п. Кстати, это и сегодня утверждают «новые русские» (и находящиеся в их услужении их теоретические адвокаты), чтобы «оправдать» свой статус в обществе. Не думаю, что слушая подобные утверждения, с ними согласятся, например, ученые, педагоги и многие другие представители «бюджетной сферы» России). «Именно от люмпенизированного, – пишет А.Н. Яковлев, – сознания идет, например, психологическая и политическая возня в России, которую условно можно назвать новые русские». И далее: «за спекуляциями на тему «новые русские» скрывается «прежний классовый подход, только по-новому представленный. То же самое стремление разделить общество на злых богатых и несчастных бедных, олицетворяющих добро и справедливость». И заключительный аккорд: «Сегодня подобные спекуляции нельзя квалифицировать иначе, как злонамеренные, подстрекательские (тут уж, получается, надо применять карательные меры государства – М.П.). Схема «богатые-бедные» постоянно подпитывается нерешенностью противоречий между творцами и паразитами, производителями и трутнями, людьми нравственными и двуногими созданиями из клана воинствующего аморализма».

Получается, что в обществе изначально существует противоречие между творцами и паразитами. Впрочем, до настоящего времени «богатые» обвиняют «бедных» (хотя бы он был и академиком, ибо и академики в наше время не относятся к числу «богатых») в тунеядстве, паразитизме, лени и т.п.

По А.Н. Яковлеву, люмпенство «изначально заложено в любом обществе», а «ХХ век с его уровнем требований к личной и социальной ответственности придал этому противоречию повышенную остроту. Особенно в нашей стране, в которой большевистское государство с самого начала строилось на удушении работающих и возвышении бездельников» (? – М.П.), а марксизм и большевизм в своей классовой теории и политике опирались на люмпенские паразитические элементы, на наименее трудоспособные и трудожелающие слои.

По А.Н. Яковлеву, «русские большевики увидели спекулятивную возможность мобилизации обнищавших и бесправных масс России на свержение старого режима на основе мести и ненависти», в связи с чем А.Н. Яковлев (как и Е.Т. Гайдар) отождествляет это «течение» в истории с нацизмом в Германии, фашизмом в Италии, франкизмом в Испании, маоизмом в Китае и т.д. «Люмпен – носитель зависти, первого греха человека. Каин убил Авеля из зависти. У люмпенов своя система ценностей: мораль, нравственность, честь, совесть, порядочность – зловредны. Лень – мать всех пороков. Хлестаков – гениальнейший образец босяка в чиновничьем мундире. Босяк – за уравниловку, за воровство. Сталин – эталон растления властью, Брежнев – воровством» ^[51]. (А.Н. Яковлев признает, что очень многие из «актеров демократического театра» действуют так же: «как будто завтра прямо с утра наступит всемирный потоп и нужно успеть запастись всем впрок на две-три последующие жизни, если удастся устроиться на каком-нибудь необитаемом островке»; и «среди новых богачей немало жуликов, мошенников, воров». Вместо «творцов и производителей»! Но он «заверяет», что всем им «не избежать, рано или поздно, ответственности перед законом, что они позорят и демократию, и свою страну, что стыдно слышать рассказы иностранцев о том, как некоторые российские «бизнесмены», будучи за рубежом, швыряются долларами в ресторанах и магазинах. Ясно, что подобные люди «вовсе не предприниматели, а просто воры». Подобные рассуждения можно слышать и от нынешних политиков).

Если перейти к анализу социальной динамики, то можно утверждать, что в истории часто при существовании какого-либо базиса имеют место самые разновременные мировоззренческие надстройки. Поэтому в одной и той же надстройке могут находить отражение разнообразные базисы. Социально–историческая природа отрицания классового характера и утверждение А.Н. Яковлева, что «лишь общечеловеческое начало может претендовать на истину», определяется его близостью установкам Платона, который выказывал симпатии еще неразвитому рабовладению, когда, казалось, все люди родились от единой матери-Земли, все – добрые и хорошие, а афинское правление можно было назвать аристократическим в смысле доминирования лучших людей. Платон был готов назвать ту старину также и демократией, поскольку аристократия и даже цари правили в те времена, пользуясь полным доверием и одобрением народа; никакого разделения на господ и на рабов в те времена еще не было, «общечеловеческое начало» действовало непосредственно и все люди были друг другу братьями и сестрами («Менексен», 238d–239a). Раб был не рабом, а «подмогой» тогдашнего «собственника». В те времена «Саламина и Марафона» рос демократический полис и не гнались за наживой и приобретением богатства, но за национальной добродетелью (а как же быть с Аристотелем, указавшим на альтернативность экономики и «хрематистики»? – М.П.). Таковы были не только «отцы наших тел, но и свободы как нашей, так и всех живущих на этом материке» («Менексен», 240е). Но не вечно это длилось, и Платон, как известно, рисует нисходящую иерархию государственных форм: тимократию, олигархию, демократию и тиранию. Четыре «худшие» формы государства, учит Платон, есть результат порчи и последовательного разложения аристократии.

Как уже сказано, в период Ельцина в постсоветской России была принята установка на «минимизацию» государств, чтобы придать большую роль в социальной системе бизнесу и олигархам. Такую ориентацию воплощали в жизнь не только Е. Гайдар, но Б. Чубайс и другие «топ-менеджеры» перестройки. Приход В.В. Путина означал уже изменение курса на выстраивание «вертикали власти». Самый бизнес, включая олигархов, попали в зависимость от чиновников. Это хорошо видно на примере с осуждением олигарха М. Ходорковского на основе внеэкономических факторов; обстоятельства, которые позволили осудить М. Ходорковского, позволяют подобным образом отправить в «места не столь отдаленные» многих других олигархов, однотипным образом наживавших «не свою» собственность.

Нужно учесть, что религия, как социальный институт и идеология, являют собой воплощение отношений господства и подчинения, а потому они укрепляются именно там, где такие отношения усиливаются (например, в мобилизационной политике войны 1941-1945 гг.). Поэтому усиление позиций РПЦ, как базисной конфессии, с периода выстраивания «вертикали власти» В.В. Путина, является самоочевидным фактом. В.В. Путин опирался и опирается при выстраивании своей «вертикали власти» на потенциал традиционных религий.

Здесь уместно сопоставить материалистическую и религиозную модели. Материалист исключает бога на субстанциальном уровне определения бытия, признавая веру в него и стремясь выяснить обстоятельства и причины появления такой веры, играющей важную роль в человеческой истории, внося, таким образом, существенные коррективы в философскую онтологию, когда характеризует бытие через категорию материи как обозначение объективной реальности в широком смысле, как «единственную и последнюю», за которой нет, и не может быть другой, более глубоко «упрятанной». Значит, философская категория материи обозначает субстанциональность мира в целом, а не иерархию власти a la бюрократия в истории, которую имеет в виду религия, стремясь придать ей легитимный характер своей концепцией иерархического подчинения всего, как низшего, высшему. Так, согласно Дионисию Ареопагиту, «первая триада священно начальствует второй, вторая – третьей, а третья – священниками среди людей и наблюдает за тем, что они совершают». И далее: «высочайший, как сказано, порядок, как расположенный первым по отношению к Сокровенному, сокровенным, надо разуметь, образом священноначальствует вторым, второй же, составляемый святыми господствами, силами и властями, является наставником иерархии начал, архангелов и ангелов, и хотя он более открыт, нежели первая иерархия, но более сокровенен, чем та, которая за нею; а провозвестнический порядок начал, архангелов и ангелов – наставник человеческих иерархий, – друг наставляет друга, чтобы возведение, обращение, приобщение к Богу и единение происходило по чину, равно как и от Бога всем иерархиям подобающим Благу образом даруемое и всех, объединяя, посещающее выступление. Поэтому богословие подчинило нашу иерархию ангелам, называя начальствующего над иудейским народом Михаила (см.: Дан, 10-13; 2; 12:1) и иным ангелам у других народов. Ведь Всевышний «поставил пределы народов по числу ангелов Божиих» (Втор. 32: 8)» ^[52].

Такая структура властной вертикали легитимируется представителями религиозного мировоззрения до настоящего времени. Когда протоиерей С. Булгаков попытался противопоставить соборность православия католичеству с его «притязанием на абсолютную иерархическую непогрешительность» Папы, за которым он был готов признать лишь «условную непогрешительность», то Вл. Н. Лосский, один из крупнейших православных богословов ХХ столетия, оставшийся верным РПЦ МП, выступил против этой еретической «софиологии»: «Всякая власть, в том числе и церковная, – пишет Вл. Н. Лосский, – будучи вверена людям по природе не непогрешимым, должна, однако, проявляться носителями власти так, как если бы они были непогрешимы в своих действиях и суждениях («Пастыря доброго, полагающего жизнь свою за паству»). Носители власти, колеблющиеся в своих действиях, ссылающиеся на свою «погрешимость», являют безответственность, начало разложения и анархии, вырождение власти. Акт власти может быть ошибочным, но по форме своей должен носить характер непогрешимости. Отрицать это, значит, не понимать, что такое власть» ^[53]. Религия не предполагает «демократии» («народовластия»).

А вот как относится к модели «народовластия» в структуре социальной системы Герман Греф, один из чиновников современной «вертикали власти». Выступая на XVI Петербургском экономическом форуме, Г. Греф заявил о том, что ему будет страшно, если власть окажется в руках народа, если его представители будут признаны субъектами истории. Обращаясь к своим «противникам», он заявляет: «Вы говорите страшные вещи. Вы предлагаете передать власть фактически в руки населения. Как только простые люди поймут основу своего я, самоидентифицируются, управлять, т.е. манипулировать ими будет чрезвычайно тяжело».

Чтобы не допускать народовластия, нужно не подпускать людей к знаниям, ограничивать их знания. Ведь люди не хотят быть манипулируемы тогда, когда, констатировал Г. Греф, имеют знания. Он указывает на то, что уже в древности мыслители, размышлявшие с позиций богатых слоев населения, «такие как Лао-Цзы», придумывали соответствующие теории, «зашифровывали их, боясь донести до простого народа». «Как демократ» «начинал» Конфуций, но закончил учением о разделении общества на страты. То же самое находит Греф в буддизме. В иудейской культуре, по его мнению, такую же «науку о жизни» выработала Каббала, и три тысячи лет она была секретным учением, «потому что люди понимали, что такое снять пелену с глаз миллионов, сделать их самодостаточными». «Как управлять ими?».

Если управление, подобно Г. Грефу, понимать, как манипулирование. А иначе его нельзя понимать, убежден Г. Греф: «Любое массовое управление подразумевает элемент манипуляции». Настоящий страх вызывает у него общество, где «все имеют равный доступ к информации»: «Как жить, как управлять таким обществом, где все имеют возможность судить напрямую, получать не препарированную информацию, не через обученных правительством аналитиков, политологов и огромные машины спущенных на головы СМИ, которые как бы (выделено мной. – М.П.) независимы, а на самом деле, мы понимаем, что все СМИ заняты сохранением страт?». Таковы откровения Г. Грефа, записанные на видео. Российские блогеры отрицательно отреагировали на эти антидемократические («демократия» есть власть народа, «народовластие», а не власть «демократов» – типа Чубайса, Гайдара и К⁰) высказывания, выразив опасение, что они представляют собой подлинные представления, доминирующие в российском истеблишменте, этой сомнительной «интеллектуальной прослойке элиты»: в самом ли деле «этот бесстыжий недоучка – действительно российская элита...?», засомневался scholar; "Люди не хотят быть манипулируемыми, когда имеют знания": Так вот зачем нужна реформа образования» – догадывается Ирина Мальцева, возможно, студентка вуза. «Греф боится думающего народа, его будет сложно грабить…» – констатируют другие блогеры. Блогер botic-yellow предположил, что Г. Греф сделал явной (словно под действием влитой «сыворотки правды») конфликтную и табуированную в современном обществе мысль, где принято «изливать тонны слов о демократии и равенстве всех и вся».

«Устами Грефа элита призналась, что свобода слова и печати, публичная политика, парламентаризм и прочее – не более, чем красивая и удобная форма, прикрывающая манипуляцию», убежден ЖЖист. По мнению rumata87, народ для подобной элиты «быдло, которое и дальше надо отуплять, приводить в соответствие со своими юношескими грезами о дворянах, крепостных и прочее». «Засбоил, похоже, внутренний цензор у Грефа, хотя сказал то все верно», полагает третий блогер. «Это же так прикольно, управлять тупым стадом, оболванивать его с помощью ручных СМИ, деградировавшего образования, низводить его до уровня мужика 18-19 века регрессирующей социальной средой, всеми этими «Домами», тупыми сериалами и прочим», – высказался ЖЖист. Он обратил внимание, что наши чиновники откровенничают в прямом эфире, «совершенно не запариваясь о том, что кто-то услышит». Блогер считает это «знаком презрения к обычным людям», уверенностью в том, что «мы дезорганизованы, разобщены и не способны дать адекватный ответ на смачный плевок в рожу». «И как, народ, Мы подтвердим – задает вопрос блогер. – эту его уверенность?».

Высказывания Г. Грефа выглядят настолько шокирующими, что сегодня они в значительной мере заблокированы в интернете. С другой стороны, появились утверждения, что эти высказывания Германа Грефа нельзя принимать всерьез, что они являются своего рода «приколом» или «стёбом» Президента Сбербанка, что он таким путем подсмеивается над участниками Форума, что они не выражают точки зрения самого чиновника. «Даже пересмотрел еще раз, и так и не понял, это что, всерьез что ли? Президент сбербанка и бывший министр экономразвития…» - написал А. Курбатов. По мнению Весты Далинской, «Греф не знал, что его снимают. Капустничек такой…». Возникшая ситуация нуждается в осмыслении. Ведь не случайно Г. Греф начал свои высказывания с утверждения, что поднятая им проблема тысячелетия была предметом дискуссий; а свои взгляды он представляет, как венец споров, наконец-то найденная в них истина, которую должно не только понять, но и принять.

Более обоснованной представляется иная позиция. Для пояснения: Г. Греф не упомянул, что в античности существовало не «государство», которое сегодня является синонимом или символом власти, политики, а «полис», т.е. город-государство. Это подсказывает нам, что здесь не существовали власть и государство в «чистом» виде, что они «встраивались» в «город», который символизировал древнегреческие общества. Такое «встраивание» позволило грекам изобрести «демократию», античную форму «народовластия». А Герман Греф страшится народовластия. В лучшем случае он стремится провести обратную процедуру – «встроить» общество в государство. На манер того, что мы фактически имеем в современной России при В.В. Путине. Это и приводит к «умалению» демократии, народовластия, приводит к узурпации власти, отчуждению ее у народа, о чем говорят те противники нынешней «вертикали власти», которые упрекают правителей России в отсутствии «честных выборов», результаты, решения которых должны были бы претворять в жизнь наши государственные чиновники, включая и «первых лиц» (ведь до сих пор в России не проведен, например, референдум по вопросу о том, признавать ли итоги грабительской приватизации, или нет, результаты которого стали бы законом и для В. Путина, а не навязывались им в виде своего волевого решения. Разве эта проблема не является ключевой при исследовании заявления миру Россией о начале своего перехода от объектного к субъектному статусу?).

Разве не является откровенным «умалением» демократии тот факт, что за все время существования постсоветской России в ней не проводились и не проводятся до сих пор референдумы и тому подобные формы демократических процедур, прописанные в Конституции страны по важным вопросам совместной жизни людей, понуждающие эти самые «власти» реализовывать волю народа, выражаемую им через референдумы, в форме референдумов как форм «принуждения властной вертикали к реализации стратегии восходящего развития», а не манипулирования, о котором говорит Г. Греф и в духе которого действуют неолиберальные чиновники. Понятно же, что «ответы на вопросы» граждан страны «первых лиц» государства нельзя признать подлинными формами демократии, как и «записные» общественные «палаты» при Президенте. Все они – не более, чем имитация таких форм.

Коснусь еще одной немаловажной проблемы: обсуждения существования современной «вертикали власти В.В. Путина» в ключе необходимости перехода от колониальной или «оккупационной власти к национальной вертикали власти. Такая позиция не лишена логики. Основания для такого вопроса имеются. В самом деле, при анализе «социальной динамики» для теоретика важен вопрос: что произошло в истории с борьбой двух «сверхдержав» – США (капитализм) и СССР (социализм). Закончилась ли она с «распадом СССР» «Беловежскими соглашениями», или продолжилась, но, быть может, в новой форме? Скажем, в форме детерминации победившей «сверхдержавой» дальнейшего характера существования на постсоветском пространстве вообще и в постсоветской России в частности, где эта «сверхдержава», как центр однополярного мира, сменившего «равновесный мир», продолжает диктовать свою волю, предлагая для России соответствующие Программы-проекты, активно участвуя в их проведении в жизнь путем создания властных структур в РФ, которые были бы зависимыми от США, их властей, формируя не столько «национальное правительство», сколько «оккупационное» правительство «иностранных агентов» (в духе неоколиниализма) и т.п. Такая антинациональная модель выстраивания государства нуждается в преодолении, в замене ее системой «НОД» – в ходе «национально-освободительного движения». Так ставит вопрос, например, представитель Единой России, член ее Генсовета, депутат Госдумы Евгений Федоров, бывший Председатель Комитета по экономической политике Госдумы РФ. В таком ключе можно интерпретировать и суть заявления России миру о начале своего «перехода от объектного к субъектному статусу». В таком ключе понятна и необходимость системного изменения модели российской культуры (экономика, социально-политическая система, религиозно-философские взгляды, идеология, семья, образование и т.д., и т.п.).

Несколько слов о трудностях данной модели перехода России «от объектного к субъектному статусу», как той идеологии, вокруг которой предлагается собирать все население страны для ее претворения в жизнь. Эта идеология изменения колониальной системы на суверенную, исходит ли она от г-на Е. Федорова или приписывается В. Путину, основана на принципе сохранения социальной несправедливости. Фактически речь идет о замене колониальных или «оккупационных властей», действующих от имени и по поручению Вашингтона, США, в их интересах обворовывания страны, ее граждан, на форму социальной несправедливости, когда отношения господства и подчинения, угнетения будут осуществляться в национальной форме, «своими», национальными нуворишами, богатеями и чиновниками, опирающимися на «свои», «национальные» силовые ведомства, обслуживающие их; соответственно этому государство предстает как орган обслуживания этих субъектов – кстати, в духе марксизма («При внешнем подходе кажется, будто государство всецело надклассово, общенародно, будто оно исполняет только функции по регулированию, координации и управлению социальной жизнью». На деле «основное предназначение государства – быть орудием в руках господствующей социальной группы. Все последующее развитие государства с момента возникновения демонстрирует эту его главную сущность» ^[54]).

Как противодействие такому положению дел в социальной системе западного общества возникает так называемое «гражданское общество». Под ним понимается компонент социальной организации общества наряду с подсистемой государственной власти и управления, с подсистемой экономики, правовой сферой, научно-техническим комплексом, идеологической сферой, иными подсистемами. Такой компонент появляется в западных обществах как совокупность объединений граждан за пределами объединений деловых и за границами институтов власти и управления. Они появляются во многих странах западного мира; они создаются не по инициативе властей, не «сверху», а «снизу», то есть по инициативе самих граждан страны, добровольно и в известной мере принудительно, как реакция на неблагоприятные условия жизни. Следует отметить, что такие социальные подсистемы создаются для защиты частных интересов, чтобы бороться за них, а вовсе не для объединения всех граждан страны в некую коллективную и дружную «семью». Они создаются как раз с целью защиты от насилия со стороны государства как института, находящегося в руках господствующих классов и защищающих их интересы. Значит, они возникали не как орудия государства и не в помощь государству, а наоборот, как средства обороны и атаки на него, особенно в тех случаях, когда государство «заходило слишком далеко» в своем стремлении «властвовать» и, значит, в защите интересов господствующих социальных слоев.

Из сказанного следует, что «гражданское общество» есть совокупность отдельных объединений людей, а не что-то единое и организованное целое. Это не столько «единство многообразного», сколько «единство многообразного, отдельного», и между этими «отдельными» гражданского общества могут иметь место весьма различные отношения. Можно утверждать, что как организованное целое гражданское общество в принципе немыслимо, если учесть всю сложную структуру социальной системы, поскольку в него входят объединения людей, имеющих различные интересы, вплоть до враждебных, называемых антагонистическими.

Если говорить о современной России, то можно утверждать, что в ней наблюдается формирование подсистемы социальной организации, которая просто имитирует «гражданское общество» западного типа, как имитирует оно и противоположное ему советское общество, некогда присутствовавшее там «морально-политическое единство народа». В советском обществе речь шла о «всенародной поддержке» (партии и правительства); не будем утверждать, что она всегда и во всех отношениях была искренней, хотя отчасти имела место и такая искренность. Такая имитация, соединяющая воедино советское и западное,в постсоветской России организуется «сверху», хотя она находит поддержку и со стороны входящихв структуру «отдельных» компонентов имитируемого «гражданского общества», стремящихся заручиться поддержкой со стороны властных структур государства, чтобы успешнее достичь преследуемые цели (Сегодня аналогом концепции «гражданского общества» является так называемая парадигма «многополярного мира», сторонники которой с ее помощью противопоставляют свою позицию установкам сторонников «однопорядкового мира», возглавляемого и определяемого США, как социальной системы, пришедшей на смену двухполюсному миру с борьбой двух сверхдержав, СССР и США, после исчезновения СССР. В рамках парадигмы «многополярного мира» предполагается, что определяющее влияние сознательно-волевого начала не поднимается выше регионального уровня, многополярности современной истории, тогда как в рамках однополярности мира предполагается, что сознательно-волевое начало в истории канализирует, направляет в определенное русло существующее многообразие политик, отсекая одни из них и обеспечивая приоритет другим, которые соответствует политике США. Это хорошо видно, скажем, на примере меры признания самостоятельности политики стран ЕС. С позиций парадигмы многополярности политический курс стран ЕС более самостоятелен, нежели с позиций однополярности мирового порядка во главе с США, в зависимости от которой оказывается политика стран ЕС. Сегодня власти России выступают за утверждение собственной субъектности в рамках концепции многополярного мира).

Хотя В. Путин не переходит на более глубокий уровень решения социальных проблем, действуя, преимущественно, в интересах олигархов и чиновников, на национальном уровне, есть утверждающие, что после происшедших на Украине событий 2014 года Президент станет реализовывать курс на «мобилизационную экономику», предусматривающую социальную политику, вплоть до ликвидации сложившегося в российском обществе «раскола» на богатых и бедных. Так поступает, например, известный писатель, историк и обществовед Андрей Ильич Фурсов. Однако пока что нет никаких фактов, которые бы подтверждали такой выход деятельности российской власти на уровень сущности более глубокого порядка, где находятся социально-классовые проблемы. Поэтому возникает естественное подозрение: не приписывает ли А.И. Фурсов свои желания действующей власти, например, чтобы «подсказать» ей желательный самому историку вектор деятельности и т.п.

В чем слабость такой идеологии? В том, что она остается в рамках решения национальной проблемы, остается безучастной к решению социальных проблем, в центре которых оказывается проблема возвращения в жизнь социальной системы России (и при Ельцине, и при Путине) глубочайшего социального неравенства. Большая ли выгода трудящимся от того, что они будут вести такую жизнь не в интересах «метрополий», а в интересах «своих» олигархов и чиновников? Это различие покоится на различии характера эксплуатации (национальна она или глобальна). Трудящихся (и рабочего завода, и профессора вуза) волнует другое: будут ли их эксплуатировать или нет, будут ли они на положении «средств производства», «орудий труда» или они обретут статус полноценных субъектов социальной системы, в своем обществе.

С другой стороны, легко представить, что одни и те же люди в России могут осуществлять свое господство в форме колониальных или оккупационных агентов США, Вашингтона или же будут делать это в качестве «национальных» господ над трудящимися гражданами, не признаваемыми в качестве субъектов социального творчества. Таков коренной вопрос необходимости системного изменения российской культурыэпохи, современного социального творчества. Граждан волнует, таким образом, решение проблем, относящихся к более глубинным по своей сущности социальным процессам, чем национальный вопрос. В наше время, к сожалению, при решении социальных проблем происходит выброс на более поверхностный, национальный уровень; в структурах государства отсюда вырастает также тяга к патриотизму и его переоценка (Путаница «социальной системы» и «системы национальной» пронизывает также современные события на Украине; нередко украинские олигархи и чиновники используют ее сознательно в своих интересах; здесь был бы крайне интересен, например, анализ поведения губернатора Добкина, отказавшегося вооружить широкие народные массы в Харькове, которые вышли с таким предложением, чтобы противостоять неофашистскому режиму Киева).

Сторонник «национальной» партии и «национального» правительства вынужден, говоря словами К. Маркса, выбирать – между «национальным долгом и классовыми интересами» ^[55]. Он не замечает того, что превращается в представителя «национальной измены». Ведь «по мере того как прогресс современной промышленности развивал, расширял и углублял классовую противоположность между капиталом и трудом, государственная власть принимала все более и более характер национальной власти капитала над трудом, общественной силы, организованной для социального порабощения, характер машины классового господства» для угнетения труда ^[56].

Здесь можно говорить и об измене по отношению к классической диалектике в пользу негативной диалектики, приверженности к деградации социальной системы. На это обращал внимание К. Маркс, обсуждая антагонизм Коммуны и Империи (Империя – «единственно возможная форма правления в такое время, когда буржуазия уже потеряла способность управлять нацией, а рабочий класс еще не приобрел этой способности» ^[57]), нового, «коммунального» устройства общественного «тела» с правительством рабочего класса и старого, «государственно-паразитического» нароста, угнетения на теле нации, претендующего на то, «чтобы стоять над обществом», «кормиться за счет общества» и «задерживать его свободное движение» ^[58]. Он писал об антагонизме производительного класса и класса присваивающего для того, чтобы найти и указать новый путь – к экономическому освобождению «труда», «ликвидации классового господства или социального рабства» («С освобождением труда, – писал К. Маркс, – все станут рабочими, и производительный труд перестанет быть принадлежностью известного класса», тогда «труд многих» перестанет превращаться «в богатство немногих», реальностью сделается «индивидуальная собственность», «средства производства» превратятся «в орудия свободного ассоциированного труда», на смену «капиталистической системе» придет «кооперативное производство» ^[59]).

По словам К. Маркса, не лишенным иронии, «цивилизация и справедливость буржуазного строя выступают в своем истинном, зловещем свете, когда его рабы и угнетенные выступают против своих господ. Тогда эта цивилизация и эта справедливость являются ничем не прикрытым варварством и беззаконной местью» ^[60]. К. Маркс называл такую «цивилизацию» преступной, отмечая, что «современные буржуа считают себя законными наследниками прежних феодалов, которые признавали за собой право употреблять против плебеев всякое оружие, тогда как наличие любого оружия в руках плебея само по себе уже являлось преступлением» ^[61].

Мошенничеством назвал К. Маркс также «национальную войну», характеризующую старое общество, которое таким путем стремится «отодвинуть на более позднее время классовую борьбу» ^[62] (но разве не об этом печется сегодня г-н Е. Федоров? Власти Украины? – М.П.).

Наконец, характеризуя противостояние диалектики позитивной и негативной, К. Маркс не сомневался, кто, в конце концов, останется победителем: «немногие ли присвоители или огромное большинство трудящихся», ибо «чтобы искоренить» это положение, «правительства должны были бы искоренить деспотическое господство капитала над трудом, то есть искоренить основу своего собственного паразитического существования» ^[63], наглядно зримого в постсоветской России олигархов и чиновников.

Изложенное раскрывает суть латентно текущей ныне в России «гражданской войны», которой стараются не замечать, которую стремятся «заговорить» ныне господствующие экономические и политические силы, препятствуя максимально глубокому и масштабному выходу России из объектного статуса при ее переходу к субъектному статусу. О В. Путине Е. Федоров говорит, как о лидере «НОД», снимая с него ответственность за результаты действий выстроенной им вертикали власти, возобновившей, возродившей в российском обществе ликвидированное ранее в СССР (пусть, признаем, ограниченно преходящее) государство социальной несправедливости. Проект Е. Федорова предполагает, что количественные изменения (пусть даже улучшения) не должны выводить к изменениям качественным, коренным, революционным, но они якобы должны оставаться в границах количественных преобразований, в границах «реформ». Он отрицает диалектический «переход количества в качество», повторяя идеи К. Поппера ^[64], противопоставлявшего их «проекту К. Маркса», неизбежности превращения «количества в качество», значит, в духе вопроса о ликвидации (рано или поздно) отношений эксплуатации «вообще», в духе неизбежности ликвидации и колониальной или оккупационной, и национальной форм угнетения.

К сожалению, не признает, ни идеологически, ни практически, неизбежности ликвидации социальной несправедливости РПЦ, как ведущая религиозная конфессия России, называя соответствующие стремления нереалистическими, критикует их носителей и призывает людей «жить дружно» – для того, как выясняется, чтобы богатый оставался богатым, а бедный – бедным. Проповедники всех традиционных конфессий поучают «бедных» «терпеть» все выпавшие на их долю невзгоды, социальные тяготы, но не бунтовать, обещая им «райские кущи», правда, в не реальном, а в потустороннем мире. Говоря же о социальной системе и о реальном мире, в которых они все же живут, обращают внимание «богатых» на то, что те живут не только «среди богатых», что в обществе много, даже «больше людей бедных», претерпевающих разного рода трудности, несправедливости, притеснения и т.д. Они указывают богатым, что когда все эти «социальные» трудности «бьют через край», когда бедные люди или их часть уже не могут «терпеть», тогда они решаются «на бунт», который («кровавый и жестокий», по Пушкину) способен привести к уничтожению сложившиеся в обществе «порядки». Чтобы этого не произошло проповедники призывают богатых оказывать помощь тем людям, которые попали в особо тяжелые условия, побуждающие их идти на «бунт». От этого, поучают они, богатый не перестанет быть богатым. Напротив, таким образом он сохранит свое богатство. В противном же случае он может лишиться своих богатств. Так они, уже вслед за Конфуцием, с одной стороны, поддерживают сохранение социальной несправедливости, с другой, стремятся держать ее «в пределах порядка»; здесь одно поддерживает другое.

На такой же «связке» держится и политический курс В. Путина, его «консерватизм». Консерватизм есть возведенная в порядок социальная несправедливость, поддерживаемая, так сказать, в «границах порядка», который исторически возник уже в рабовладельческом обществе, как первом антагонистическом обществе, на смену которому пришел феодализм, просуществовавший в Росси до 1861 года, когда его сменил нарождавшийся капитализм, оставшийся преданным в своем принципе такой «связке». Ничего нового «режим В. Путина» не дал. Его новизна заключена в особенностях наблюдения путинского чиновничества за олигархатом, и его самого за теми и другими.

Эта позиция находится в зоне критики. Например, Е.М. Примаков сегодня в своих рассуждениях о современной политике повторяет Аристотеля об альтернативности экономики и «хрематистики». В рамках «Меркурий-клуба» (в связи с проведением «Гайдаровского форума» в январе 2014 г.) он выступил с докладом «В экономическом кризисе в России виновато правительство неолибералов», в котором указывает на грань между подлинной экономикой и появлением в современной России «пародии вместо экономики», подразумевая огромное неравенство в доходах людей. По данным, приведенным в исследовании Global Wealth Report 2013, опубликованном на сайте международной финансовой корпорации Credit Suisse Group, 110 российских миллиардеров контролируют 35% всех активов. Эксперты этой международной корпорации пишут, что «во время переходного периода (перестройки – М.П.) были надежды на то, что Россия будет преобразована в высокодоходную экономику с высококвалифицированными работниками и сильными программами социальной защиты, унаследованными от советских времен. Но на практике получилась почти пародия». Именно в этом видится Е. Примакову важная роль государства, которое должно занять сторону «трудящихся», а не их «партнеров», которые этих трудящихся эксплуатируют, присваивая себе результаты их труда.

«Наши» неолибералы, отмечает Е. Примаков, не выступают против подъема жизненного уровня населения, но они не согласны с необходимостью широкого маневра в экономической политике, чтобы сделать больший упор на решение социальных задач. Не способствует этому и распространение частнособственнической инициативы вширь – на здравоохранение, образовательные учреждения, науку. В том же негативном русле действует и неолиберальное «разгосударствление во всех этих областях», принявшее характер «магистрального направления развития России». Касаясь проблемы взаимоотношений между отдельной личностью и обществом, академик верно указывает, что «неолибералы» по сути отрицают, что свобода, демократия совместимы с определенными самоограничениями в пользу общественных интересов. Понятно, что речь идет о необходимости «самоограничения» господствующих, «горба богатых» в пользу «бедных».

Эти идеи вполне соответствуют идеологии необходимости «сбережения народа» А. Солженицына. Как видно, эту идеологию можно претворить в жизнь лишь при «сборке» субъектов позитивного развития, развития народа, чтобы он перешел от вымирания к выживанию, а от выживания (как народ) к позитивному развитию. Для этой стратегической цели и нужна сборка такого социального субъекта.

В составе граждан страны исследователи указывают на две категории людей «по накоплениям». Первая составляет 90 % населения страны, включая слабый и малочисленный средний класс. Другая – категория богатых, составляющая около 10 % граждан: «новые русские», высшая бюрократия, обслуживающие их структуры: охрана, дорогие проститутки, криминалитет, часть творческой интеллигенции и т.д. Нередко эти альтернативные категории граждан страны дипломатично называют «двумя горбами» и видят основную проблему в том, что их интересы «антагонистичны» ^[65].

Так, для «горба богатых» сегодня жилье является предметом спекуляций (за 10 лет строительному лобби Москвы удалось взвинтить цены в 6 раз), а для «горба бедных» жилье является тяжелейшей жизненной трудностью, «горб бедных» заинтересован в доступных и качественных отечественных товарах (лекарствах), а «горб богатых» – в противоположном, ибо его представители могут лечиться за границей, импорт дает более чем весомые «откаты», а 90% лекарств, продаваемых как импортные, оказываются фальсификатами. Материальные интересы криминалитета и высшей бюрократии совпадают и в данном случае, а госаппарат действует в интересах «горба богатых» (Любопытно, что известная телевудущая Кс. Собчак, кстати, дочь известного реформатора А. Собчака, в одной из телепередач практически угрожала одному из участников передачи судом, если он будет «разжигать классовую противоположность», и заявляла, что в стране классов нет, как и соответствующей «неприязни», что богатые адекватно выражают чаяния бедных, которые, «просто в силу своей низкой образованности», сами этого сделать не могут. Как будто ее, эту неприязнь», разожгли не те, кто привел к соответствующему расколу граждан на «горб богатых» и «горб бедных», создав из страны «двугорбого верблюда», но те, в частности ученые, которым приходится изучать это позорное социальное явление, проясняющее суть противоположности, в том числе и между позитивной и негативной диалектикой.

Можно привести аналогичный пример из зарубежной прессы. Елена Рыковцева, телевелущая радио Свобода в передаче 07.06.2014 г. «убирала» «антагонизм» «богатых» и «бедных» утверждением, что между ними разница состоит просто в том, что одни «чуть богаче» других, как она заявила, «на несколько гривен». Это у нынешнего Президента-олигарха П. Порошенко «на несколько гривен» больше, чем у большинства населения Украины? А олигарх И. Коломойский на свои «несколько гривен» создал частную армию, воюющую с населением страны на Юго-Востоке, в частности, батальон «Днепр». В это же самое время многие люди не имеют средств, чтобы покинуть зону «АТО» (якобы антитеррористической операции) в Донецкой и Луганской народных республиках, оказавшуюся зоной постоянных обстрелов, несовместимых с жизнью.

Упомяну также батальон «Азов», костяк которого представлен активистами «Правого сектора», к которому присоединились так называемые черные человечки – футбольные фанаты “Динамо”, которые раньше партизанили по деревням востока «на свой страх и риск». Руководство батальона – непрофессиональные военные, лидеры националистических организаций. От государства батальон получил «только оружие», а финансирование», признается Игорь Мосийчук, ротный “Азова” и по совместительству представитель Социал-национальной ассамблеи, «за счет помощи крупных бизнесменов и политиков». Этот батальон называют также “батальоном Ляшко”.

Вот такие «истины» внедряют ныне в сознание людей. Для того, чтобы все жили «дружно», чтобы богатые сохраняли и приумножали свое богатство, а бедные – сохраняли свой статус и жили бедно. Такой «дружбе» ныне учат не только на Украине, но и в России, впрочем, как и во всех странах мира, где одни господствуют над другими. Представляется, что это свидетельствует в пользу возникновения новой исторической формы противоположности между диалектикой и метафизикой в виде противостояния диалектики негативной и позитивной).

«Горб богатых» «представляет собой коллективный социальный субъект, паразитирующий на обществе в целом. Эффективно противодействующего ему субъекта (т.е. субъекта социального развития – М.П.), выражающего интересы «горба бедных» и среднего класса, пока в стране нет. Поэтому многие действия, предпринимаемые властью, а также реакции на них общества и кажутся порой парадоксальными и самоубийственными. «Горб бедных» объективно заинтересован в модернизации, в нанотехнологическом проекте, а не в его имитации, в других инновационных программах, в полноценном, качественном образовании, в том, чтобы наша страна встала с колен.

«Горб богатых» чувствует себя вполне комфортно, оседлав нефтегазовую трубу, и трактует большинство населения «этой страны» как ненужное обременение. Именно поэтому никакие инновационные проекты и модернизации в стране в течение двух десятилетий не идут, напротив, происходит деградация и демонтаж созданного в инновационном, образовательном, технологическом пространстве и – что не менее важно – в пространстве смыслов и ценностей ^[66]. Т.С. Ахромеева и А.А. Малинецкий обоснованно отмечают, что в стране происходит «холодная» гражданская война, деградация большинства населения страны, ликвидация ряда ключевых отраслей промышленности и оборонного комплекса, сужение коридора возможностей и перспектив (позитивного – М.П.) развития ^[67].

Критическое осмысление происходящего в мире, России и на Украине нашло поддержку у противников нынешней неолиберальной политики, до сих пор поддерживаемой В.В. Путиным.

Так, К. Бабкин, один из организаторов альтернативного «гайдаровскому» Московского экономического форума, и лидер «Партии дела», в интервью газете «БИЗНЕС Online» заявил 23 мая 2014 г., что хотя В. Путину и тяжело расстаться со своим окружением, однако рано или поздно – ради блага страны – ему следует это сделать. Правда, он сомневается, что нынешний Президент пойдет на это.

Непреодолимый тупик? Да, если не организовать принуждения. Как это сделать? Опираясь на волю народа, на понятие демократии как народовластие, а не «власти демократов», чтобы принудить руководство страны к проведению иной экономической политики, политики в интересах народа, а не только олигархов и чиновников (вспомните «принуждение к миру» властей Грузии во время событий в Абхазии и Осетии). Это «принуждение» можно мыслить следующим образом: организаторы Московского экономического форума готовят новую стратегию (в духе идей Е. Примакова) экономического развития, доводят дело до организации и проведения общероссийского референдума, куда выносятся альтернативные стратегии.

Референдумы предусмотрены Конституцией России, но в ней не проводятся, – в нарушение демократии и с позиций манипулирования людьми. Решение референдума, в случае поддержки этой «антигайдаровской» стратегии, становится законом, который обязана выполнять «вертикаль власти». Впрочем, возможна и иная форма «принуждения», когда ход событий (стихийный и/или не только стихийный) приведет к социальной революции, но тогда уже «верхи не могут…», а «низы не хотят…» (как писал В.И. Ленин о социальной революции).

Кстати, «с распутыванием» этой спутанности национальных и социальных процессов связаны ныне происходящие события на Украине. Так, выход людей на Майдан сначала в известной мере был связан с требованием решения социальных проблем, но в последующем перетек в русло национальных проблем. В итоге Украина пошла по пути создания «оккупационного Правительства», что завершилось выбором Президентом П. Порошенко. Напротив, события на Юго-Востоке привели к провозглашению «народных республик» без олигархов – «национальных и иностранных» – в духе «народовластия»; другое дело, «получится» или нет организовать жизнь без таких менеджеров-олигархов.

Справедливости ради отметим, что наряду с этой тенденцией в процессе восстания народа на юго-востоке, сохраняющего черты стихийности, имеет место и противоположная установка. Например, по поводу многочисленных активов олигарха Ахметова лидеры Донецкой народной республики делали различные заявления. Спикер Верховного совета Денис Пушилин неоднократно заявлял, что они будут «национализированы», тогда как Премьер-министр ДНР Александр Бородай допускает иную позицию, которую надлежит занять в отношении «своего» олигарха, обещая ему, что Ахметов свои активы сохранит. «Мы не против частной собственности, мы не коммунисты», – уточнял А. Бородай. Это говорит о том, что люди на юго-востоке живут как бы в двух измерениях одновременно – в старой Украине и в новой самопровозглашенной республике, сохраняют старые привычки и ритуалы, потому что новые пока в должной мере не работают.

Не случайно, В. Путин и «элита» в России не поддержали «народных» (без олигархов) республик, в отличие от Крыма, который не отказался от олигархата. Понятно, что включение в Россию народных республик «без олигархов» породил бы в России внутренние противоречия и напряженности, порождаемые соединением несоединимого. Поэтому жители юго-востока чувствуют больше поддержку со стороны народа России, чем со стороны ее властей, чиновников и олигархов, которые в настоящее время живут как бы «на задворках», не выступая, как было еще совсем недавно, на передний край общественной жизни. Рассчитывали жители юго-востока и на введение войск с учетом «общего обещания» В. Путина. Не исключено, что без такой помощи со стороны российской армии их восстание потерпит поражение (хотя его и поддерживает население России), или произойдет эволюция властей Донецка и Луганска в сторону сохранения олигархата за счет ограничения народовластия.

В заключении принято делать выводы, указывая на полученные результаты двух типов: на результаты решения известных проблем и на обнаружение новых проблем, важных при дальнейшем исследовании данной темы.

В данной статье в связи с заявлением России миру о начале своего перехода от объектного к субъектному статусу исследована необходимость системного изменения российского культурного пространства при анализе экономики и социально-политической системы. Получены следующие результаты первого типа. Во-первых, проведена демаркация понятий экономики и экономизма, раскрыты их философские основания, все еще сохраняющаяся встроенность «экономизма» в механизмы «производства» и его опасность (теоретическая и практическая). Во-вторых, осуществлена демаркация понятий политики и государства (как особой организации послеродового общества, начиная с античного «полиса») и «макиавеллизма» (как феномена и аналога «экономизма», возникшего после господства религии Средневековья) в социально-политической системы, раскрыты их философские основания, показаны негативные последствия сохранения «макиавеллизма» для социальной системы и всей российской культуры, возможные пути его преодоления. В-третьих, предложена новая методология исследования, характерная для указанных предметных областей, эксплицирована ее философско-мировоззренческая база; она может быть использована для вновь открытых проблем и еще не проанализированных сфер или «подсистем» общества.

Обратимся к выводам второго типа. Как на теоретический источник в статье указывалось на работу Т. Парсонса, выделившего в «социальной системе» три сферы: подсистемы культуры, экономики и социально-политическую подсистему. Однако вопрос о членении культуры, как всех видов деятельности людей и их продуктов, остается открытым. Так, Л.А. Зеленов выделяет в «социальной системе» экономическую, экологическую, научную, художественную, медицинскую, физкультурную, педагогическую и управленческую сферы как «социальные константы» или «функции общества» ^[68]. В литературе встречаются и иные классификационные подходы; нужны дополнительные исследования. Ясно, что каждый вид деятельности характеризуется наличием специализированного субъекта «производства», своим содержанием и т.д. Каждый из них образует собственную социальную «подсистему», в области которой могут дать знать о себе те противоположности, которые мы охарактеризовали на примере экономики и экономизма, государственной политики и «макиавеллизма». Значимым является возможность использования предложенной нами методологии, в том числе и по отношении к религии.

Не менее сложной окажется решение проблемы включения «подсистем» в «социальную систему», в которой каждый вид деятельности связан с каждым другим, вместе образуя «единство многообразия», приводящее к появлению системного качества, в котором или реализуется гармония «соборности» или на этом пути придется столкнуться с фактами эклектического собирания «многообразия» в «единство» (причем не только в теории, но и на практике, где это происходит в интересах определенных субъектов). Такую «соборность» и «эклектику» придется рассматривать в ключе предложенной «методологии альтернатив» позитивной и негативной диалектики.

Новой проблемой является вопрос о симулятивных вариантах «решения» проблемы перехода России из объектного статуса в субъектный ^[69], фактически подменяющих собой реальный переход. Сюда же примыкает проблема фальсификаций, связанная с появлением третьей исторической формы противоположности диалектики и метафизики – в виде альтернативы позитивной и негативной диалектики ^[70]. Число таких «продуктов» (в кавычках, ибо речь идет о фальсификациях и симулякрах) сегодня продолжает увеличиваться, пополняя огромное количество фальсифицированных продуктов питания, лекарств, вредной одежды и детских игрушек, плохого пластика, имитации пения «под фанеру», составления гороскопов и т.д., и т.п. Ведь нужно же различать подлинную деятельность homo sapiens и деятельность симулянта, лишь «делающего вид», что он занят «настоящей» деятельностью. Ныне симулируют даже социальные революции; тогда они именуются «цветными». Уместно отметить, что, например, А.А. Зиновьев в качестве социолога считал, что если в Советской России только 80% всех видов деятельности были полезными, а 20% бесполезными или даже вредными, то в постсоветской России это соотношение обратное, число видов подлинной или разумной деятельности не превышает 20%, тогда как остальные 80% суть поделки и подделки разного рода симулянтов и фальсификаторов.

Фальсификация и симуляция проникают также в область познавательной деятельности, и даже в науку. В частности, через религию. Так, М.О. Шахов, ярый носитель религиозного сознания, вынужденно констатирует следующее утверждение многих ученых: «Вместо объявления религиозного знания ложным, не соответствующим действительности учением о реальности, его провозглашают одним из многих, равно имеющих право на существование способов субъективного восприятия реальности, в отношении которых не применимы категории истинности-ложности». «Вместо заблуждающихся богословы становятся интересными людьми с интересными мнениями. Эти мнения, однако, не соотносимы с реальным бытием, и в этом смысле (подразумевается, но не высказывается вслух) ничего не говорят о реальности…» ^[71]. За подобные утверждения ученых, указывающих на факт симулирования и фальсификации, он негодует на них.

Процессы и продукты фальсификации и симулирования возникают в русле негативной диалектики, они порождаются процессами деградации, и, в свою очередь, являются внутренними детерминантами таких деградационных процессов, которые они пролонгируют. Все эти подделки под подлинно разумную деятельность и их продукты есть не что иное, как современная форма «преступления против человечности», вполне сопоставимая и сравнимая по своей социальной опасности и последствиям с фашистской формой (во всех ее разновидностях) «преступления против человечности» в ХХ столетии, за которую главари фашизма были осуждены Нюрнбергским трибуналом на длительные сроки заключения и даже на смертную казнь.

Фактически аналогичным («нетолерантным») должно быть отношение и к современной форме преступлений против человечности в виде фальсификации и симулирования подлинной человеческой деятельности. Причем, не в отношении «стрелочников», непосредственных исполнителей, но и стоящих за ними «субъектов», организующих их деятельность по созданию симулякров и фальсификатов, вплоть до попустительствующей этим преступлениям олигархов и чиновников «вертикали власти», за неспособность обеспечить подлинную безопасность граждан. Не умея сделать этого, «вертикаль власти» перекладывает всю ответственность на самих граждан. Например, в Законе о здравоохранении этой «подсистеме» общества «не поручено» какая-либо работа по контролю за фальсификацией лекарств, детских игрушек. Все перекладывается на граждан, покупателей, которые не имеют для этого ни прав, ни средств контроля. Не потому ли в свое время чиновники настояли на введении, в качестве основного предмета, в систему школьного образования дисциплины ОБЖ? И разве не действует в сфере ЖКХ принцип, узаконивающий фальсификации и симулирование: «Вы платите нам все больше, а мы обслуживаем Вас все хуже». Государство демонстрирует собственное бессилие при столкновении с этими явлениями. Но, как считал еще И. Кант, подобное государство не имеет прав на существование, а народ имеет право уничтожить его, чтобы создать государство, которое обеспечивало бы процесс развития страны и безопасное существование граждан. Это предполагает становление гражданского общества, активного и сознательного его созидания. Здесь нельзя надеяться на его стихийное формирование и развертывание, как произошло с рыночной экономикой «по Чубайсу и Гайдару».

Ученые России исследовали механизмы хаотизации и разборки субъектности в ходе разрушения Советского Союза и формирования постсоветской России, в которой эта разборка сменилась сборкой субъектов деградационных процессов. К их числу относят: внешний перехват инициатив в реформировании отечественной экономики путем некритического использования неадекватных российским условиям западных моделей, например, десантирование в лихие 1990-е годы в Россию команды «чикагских мальчиков» ^[72]; доминирование сырьевой экономики (Судя по неоднократным заявлениям в первый период президентства В. Путина переполняла гордость от того, что Россия стала «сырьевой сверхдержавой»); создание режима наибольшего благоприятствования бурному росту коррупции в системе государственного управления, что способствовало появлению в нем криминальных структур и финансово-промышленных группировок; настойчивое навязывание либеральной парадигмы невмешательства государства в социальное строительство под видом гарантирования неотвратимости подлинной демократичности преобразований; преступное непротивление производству всевозможных фальсификатов и другие. Кстати, в отличие от России Китай, например, при переходе к рыночной экономике не сломал работающую систему управления страной, что произошло в нашей стране, сопровождаясь истерикой по поводу ее неэффективности.

В ограничении возможностей позитивного развития страны огромная роль принадлежала разрушению отечественной науки и образования, грабительская приватизация под присмотром «чикагских мальчиков» Гарварда, вовлечение страны в грабительскую кредитную зависимость от международных финансовых структур, распродажа стратегических предприятий страны практически по бросовым ценам и последующее свертывание их деятельности, насаждение примитивной массовой культуры (типа телепередачи «Дом-2» Ксении Собчак), экспорт политических технологий в избирательные кампании для блокирования мышления («Голосуй сердцем, – за Ельцина, – или проиграешь!»), превращение СМИ в субъект рыночной экономики и эволюции, атомизация общества, блокирование многих законопроектов, направленных на поддержку механизмов позитивного развития и сборку субъектов восходящего развития (например: «Об информационно-психологической безопасности», «О защите детей от информации, наносящей вред их здоровью, нравственному и духовному развитию»). Не было контроля государственных органов за стремлением представителей властной элиты к повышению уровня своей самостоятельности, что привело к видимости, симулякру ее самодостаточности, озабоченностью в первую очередь умножением и сохранением своих материальных активов и т.п.

В завершение нужно подчеркнуть, что в результате исследования «социальной системы» и ее «подсистем» важно не потерять социальность, как это случилось, например, у Н.В. Гоголя ^[73], выдающегося социального мыслителя и художника, вставшего на путь отрицания, негации социальности в пользу религиозной идеологии. Это произошло после тяжелой болезни Н.В. Гоголя, когда он предложил новый, якобы «всеобщий и народный» «взгляд на жизнь» с позиций «христианина», в результате чего «потерялась» социальность, структурообразующая основа «социальной системы» и культурного пространства. «Социальный взгляд» стал казаться писателю и мыслителю поверхностным и пустым, что обернулась сожжением второго тома социального романа «Мертвых душ» и попыткой «скрепить» свою мысль с социальной средой самодержавно-крепостнической системы России, защитником которой выступил теперь Н. В. Гоголь, в чем выразился его переход, как доказал В.Г. Белинский, на позиции негативной диалектики.

Отсылка к «украинским событиям» позволяет устранить возможные упрощения в понимании государства, показать, что в обустройстве государственной организации конкретного общества принимают участие многие социальные факторы, что неправомерна чрезмерно упрощающая абстракция классового подхода, ибо реально он вплетен во всю сеть общественных отношений мира, даже если и играет в ней базисную роль. Он это делает, так сказать, лишь в конечном счете, тогда как в исторической «конкретике» сегодня «на поверхности» явно заметен «национальный» и «националистический» подходы. К сожалению, Украина повторяет национализм в Прибалтике, где государствами открыто поддерживаются бывшие нацисты и фашисты, и такой курс поддерживают США и ЕС.

Налицо определенная логика исторических событий, и логика существования сущностей разных порядков – национальных и более глубоких социальных, решение которых позволило бы решить и национальные проблемы, тогда как решение национальных проблем не гарантирует решение более глубоких социальных. Украинские события привели к настоящей трагедии сожжения людей националистами в Одессе 2 мая 2014 года в Доме Профсоюзов. Эти события разумеется нуждаются в расследовании, виновные должны предстать перед трибуналом за «преступления против человечности», как за подобные деяния по окончании второй мировой войны к ответственности были привлечены главари фашистов. Но если в Нюрнбергском трибунале, суде над фашистами обвиняющей стороной выступали «союзники» (СССР, США, Великобритания и Франция), то в настоящее время стороной, поддерживающей националистов на Украине, выступают прямые представители наиболее правой политики в США и ЕС, навязывающие свою волю (и интересы) всему населению не только в этих регионах мирового сообщества, но и за их пределами, на территориях иных государств. В итоге идеи и практика фашистов все более насыщает современную политику в странах Запада и США, ее официальных и неофициальных представительств типа РЭНД, «разработками» которых, видимо, пользуются нынешние власти Киева, проводящие политику «нацификации», «этнизации» в юго-восточных областях Украины. В результате такие идеология и практика проникают внутрь современной политики, становясь ее внутренним «достоянием». Эрозии подвергаются даже ООН и ОБСЕ, созданные для противостояния фашизму. По нашему мнению, фашистская идеология и политика могут быть в полной мере преодолены только на уровне более глубокой сущности социально-классовых процессов, на уровне защиты народных интересов, на уровне защиты интересов всех народов мира. Сегодня бизнес (как и государственные чиновники) также должен действовать с учетом этих интересов, чтобы стать «цивилизованным». В первую очередь это важно для самой России, в которой «бизнес» все еще далек от того, чтобы быть «цивилизованным», он таит в себе опасность быть зараженным элементами фашизма.