Archetypes of legal conscience within the system of personal legal culture.

Gulyaikhin Vyacheslav Nikolaevich Doctor of Philosophy Department of the Theory of Law and the Human Rights, Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation 400089, Russia, Volgogradskaya oblast', g. Volgograd, ul. Istoricheskaya, 130 gulyaich@yandex.ru Other publications by this author

Наличие у людей общего глубинного слоя психики является объективной предпосылкой для успешной интеграции народов и государств не только в экономической области, но и в культурной и правовой сферах их жизнедеятельности. В процессе исследования роли архетипов в формировании правовой культуры возникает ряд вопросов, которые непосредственно связаны с проблематикой регулирования правого поведения человека. Какую роль выполняют архетипы бессознательного в системе правовой культуры личности? Как они соотносятся с современными «рыночными» моделями правого поведения и традиционными социокультурными кодами этнических общностей?

В научной литературе существует две основные трактовки понятия архетип. Под ним подразумевается, во-первых, некий изначально врожденный психический «образ», присущий всем людям; во-вторых, своего рода традиционные, «законсервированные» установки, в которых получил свое закрепление социальный опыт, имеющийся у субъекта. К.Г. Юнг ввел концепт «архетип» в широкое научное использование для обозначения находящихся в бессознательном «изначальных образов», которые могут приобретать осознаваемые формы, задавая ценностно-смысловую направленность деятельности субъекта. В работе «Об архетипах коллективного бессознательного» он пишет, что «по существу, архетип представляет то бессознательное содержание, которое изменяется, становится осознанным и воспринятым; оно претерпевает изменения под влиянием того индивидуального сознания, на поверхности которого оно возникает» ^{[1, с. 98]}. Здесь следует отметить, что использование категории «архетип» (ее буквальное значение – предсуществующая форма) в юридических исследования имеет значительный эвристический потенциал, поскольку способствует выявлению и научной оценке базисных психосоциальных факторов, обеспечивающих устойчивость национально-правового развития социума, а также дает возможность определить цивилизационные перспективы и пределы институциональных новаций, идущих в контексте глобализации.

Обращение ученых к иррациональной психической основе правовой культуры даст возможность выявить ее фундаментальные качества ^{[2, с. 111]}. Это позволит создать архетипические базисные модели правового поведения, которые будут способствовать более глубокому пониманию процессов социокультурной преемственности и эволюции правовых форм и институтов, объективной оценке доминант и факторов, оказывающих воздействие на устойчивое развитие общественно-правовых отношений, а также правильному выбору ценностно-смысловых ориентиров правовой, в том числе и законотворческой, деятельности ^[3].

Архетипы создают психогенный и психосоциальный базис правовой культуры человека. Так, Маска помогает быстрее ему адаптироваться к новым установкам правовой жизни. Архетип Мудреца помогает сформировать открытую систему правовых аксиолантов. Другие архетипы, также выделенные К.Г. Юнгом, выполняют свои функции при развитии правовой культуры человека. Так, Тень является одним из психогенных истоков отрицательных качеств личности. Влияние данного архетипа весьма значительно для «выбора» субъектом моделей правовой культуры. А.И. Овчинников выделяет целый ряд этнокультурных архетипов, воздействующих на процесс развития правовой культуры российских граждан. В качестве «национального ядра, культурного базиса развития правовой культуры общества, выступают правовые архетипы, иначе правокультурные коды развития, определяющие национально-культурные доминанты правового развития, воспроизводства социально-значимых форм и моделей взаимодействия в системе личность – общество – государство, определяющих мотивы и сюжет национального юридического мышления, способы легитимации и оценки тех или иных государственно-правовых явлений и процессов современной действительности» ^{[4, с. 178]}. А.И. Овчинников дает оценку таким русским этнокультурным архетипам как Матерь-Земля, Царь, Община, Симфоническая личность, Порядок и др.

Как известно, в Древнем мире категории власти и закона находили свое закрепление в символических формах, закрепляемых мифологией. В то время всякое нарушение установленного общественного порядка воспринималось как угроза не только порядку конкретного сообщества, но и в целом космической гармонии. В древней мифологии было принято делить все сущее на космос и хаос. Если в первом – все организовано и упорядоченно, то во втором – все представляет собой бесформенную совокупность, в которой любая вещь растворяется и перемешивается. В современной политизированной мифологии происходит такое же деление социального мира на «порядочный» и «беспорядочный». Разные общественные силы, используя выбранную ими идеологию (националистическую, религиозную, коммунистическую, либеральную и т.п.), стремятся для легкости восприятия привести ее к соответствующим архетипическим началам массового сознания, деля все социальное бытие на правильное («порядочное») и неправильное («непорядочное»). Несмотря на альтернативность (порой кажущуюся) предоставляемых ими политических и правовых проектов общественных преобразований, все они пытаются представить себя перед своими адептами как поборники Порядка и Закона, предлагающие единственно правильное решение фундаментальных социальных проблем.

Проявления хаоса и смуты являются не столько следствием прогрессивных трансформаций обществ, сколько результатами эгоистических действий властолюбивых политиков, пытающихся уповая на исторические традиции «законсервировать» свой высокий социальный статус даже вопреки национальным интересам. Это не связано с наличием каких-либо глубинных культурных кодов, которым некоторые исследователи стали придавать почти мистический характер. Более того, можно утверждать, что правовая глобализация имеет свой психосоциальный базис, который представляет собой совокупность архетипов коллективного бессознательного, идентичных у всех индивидов и являющимся «общим знаменателем» для разных людей. Оно не зависит от какого-либо индивидуального и исторического опыта. По мнению основоположника теории коллективного бессознательного К.Г. Юнга, данный феномен является глубинным уровнем психики, той общей душой, которая не имеет временных пределов, представляющая собой совокупность коллективных идей и образов Человечества ^[5].

Для человечества глобализация является в значительной степени прогрессивным и благотворным процессом, поскольку способствует экономической, политической и правовой интеграции народов и государств. Ускоряется социальное время, в том числе как экономическое, так и правовое ^[6]. На пути интеграции человечества возникает множество фундаментальных проблем. Их наличие позволяет консервативно настроенным критикам выдвигать тезисы о вреде глобализации, способствующей распространению западных ценностей, «взламывающих» культурные коды других народов и губящих их духовно-нравственный строй ^{[7, с. 15]}. Многие отечественные мыслители приходят к выводу, что «проект правовой глобализации приводит к хаосу, «смуте» в функционировании не только внутреннего правокультурного пространства, но и внешнего международно-правового сотрудничества» ^{[8, с.7]}. Но все-таки убедительных аргументов ими не приводится.

Законодательная база, реально регулирующая общественные отношения, является одним из важнейших факторов формирования правовой культуры человека ^{[9, с. 338]}. В современной России некоторые юридические нормы, заимствованные из западных источников, не вполне соотносятся с архетипическими установками правосознания граждан ^{[10, с. 162]}. Особенно это касается законодательных актов, закрепляющих уважение к частной собственности. Влияние Запада на российскую как экономическую, так и правовую систему воспринимается негативно многими отечественными мыслителями. В наше время стало весьма популярными суждения Н.М. Карамзина, высказанные им в «Записках о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» и ставшими своего рода методологическими установками для многих консервативно настроенных отечественных правоведов: «Петр Великий… ведал, что законы народа должны быть извлечены из его собственных понятий, нравов, обыкновений, местных обстоятельств… Русское право также имеет свои начала, как и Римское; определите их, и вы дадите нам систему законов» ^{[11, с. 90]}. Н.М. Карамзин был убежден, что французская форма законов чужда для понимания русских людей, а некоторые положения только созданного в то время наполеоновского Кодекса не могут не вызывать у них смеха. Например, вызывает удивление никчемность и бесполезность такой его юридической нормы, как «Младенец, рожденный мертвым, не наследует». С сарказмом историк пишет, что если законодатель будет говорить подобные истины, то наполнит даже не сто, а тысячу книг. Более того, преисполненный возмущением и пафосом, Н.М. Карамзин задает риторические вопросы: «Для того ли существует Россия, как сильное Государство, около тысячи лет; для того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного Уложения, чтобы торжественно пред лицом Европы признаться глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в Париже 6-ю или 7-ю экс-адвокатами и экс-якобинцами?» ^{[11, с. 90]}. В этих же «Записках…» Н.М. Карамзин ратует за сохранение крепостного права в России как весьма полезного института для государства. Будучи консерватором и идеологическим охранителем монархи и феодальной правовой системы, русский историк активно выступал против прогрессивного для того времени Гражданского кодекса французов (фр. Code Civil des Français), действующего с некоторыми изменениями во Франции и до наших дней. Сам Наполеон весьма высоко ценил этот юридический документ. Подводя итоги своей жизни, он признался: «Моя истинная слава – не в том, что я выиграл 40 сражений: одно Ватерлоо зачеркнуло их все. То, что будет жить вечно, – это мой гражданский кодекс» ^{[12, с. 430]}.

Необходимо отметить, что во много благодаря идеологическому прессингу консервативно настроенного Н.М. Карамзина создавались значительные препоны для работы М.М. Сперанского по кодификации русского права. Консервативная охранительная тенденция развития общества сохраняется и, более того, является доминирующей в современной России. Ее особенно активные апологеты требуют не только защиты в целом национальной культуры, но и сохранения национальной специфики правовой идеологии. По их мнению, право «будучи частью культуры народа, важным элементом национально-культурного мировоззрения, «стереотипом поведения»… само нуждается в защите от унификации и универсализации, стирания этнокультурных различий в процессе государственного строительства» ^{[13, с. 7]}. Но если мы не хотим никакого стирания этнокультурных различий при государственно-правовом строительстве, то здесь для России и возникает серьезная угроза ^{[14, с. 23]}. Ведь нам придется для каждого региона, в котором доминирует какой-либо этнос, вводить свое особенное законодательство, отражающие его социокультурные и национальные особенности. Тогда следуя обычаям, традициям, и заложенных в них этнокультурных паттернам, мы будем должны в одних субъектах РФ сделать легитимным многоженство, в других – разрешить кровную месть, в третьих – сохранить клановость при формировании государственных органов власти. Это явно противоречит вектору мирового общественного и правового прогресса, и нам, конечно же, не стоит идти по пути консервирования исторически устаревших правовых обычаев, присущих традиционным обществам.

Как можно заметить, в развитии иерархической системы аксиолантов правовой культуры российского общества присутствуют две антагонистические тенденции, которые выражают стремления различных социальных сил. Если первая тенденция идет в контексте глобализации, которая ведет к унификации юридических норм для обеспечения свободного движения капитала, товаров, услуг и рабочей силы, и формирования правосознания человека-космополита, то вторая – охранительная – следует правовым традициям и обычаям, пытаясь законсервировать существующие общественные отношения ^[15]. Противоречия и взаимосвязь этих сил имеют диалектическую природу, поэтому нельзя однозначно утверждать, что одна из них только негативно сказывается на формировании общественных отношений, а другая – только позитивно. Для устойчивого правового развития социума необходимо конструктивное взаимодействие этих сил. И основная проблема здесь заключается в нахождении «золотой середины» между ними. Ее решение позволит сделать правильный выбор приоритетов и ценностно-смысловых ориентиров эволюции правовой системы социума ^{[16, с. 48]}. Уравновешенное взаимодействие данных сил, с одной стороны, обеспечит правовой прогресс, а, с другой, даст возможность избежать крайних и рискованных шагов, способных разрушить социальные связи и привести к общественным смутам, разрушающим национальную государственность.

Психосоциальным базисом «глобальной» тенденции формирования системы правовой культуры является коллективное бессознательное с набором универсальных архетипов. С большой долей уверенности можно утверждать, что истоки естественного права находятся именно в этом «слое» психики. Ведь для человечества являются универсальными права на свободу, собственность, безопасность, добровольное объединение и неприкосновенность частной жизни. Эти же установки составляют основу глобализации правовой культуры, юридической деятельности, да и всей правовой жизни человека. Поэтому вряд ли стоит соглашаться с пессимистической оценкой перспектив глобализации прав человека, данной академиком Н.Н. Моисеевым. В книге «Судьба цивилизации. Путь разума» он пишет о том, что «сама возможность глобальной стандартизации прав человека исключена, поскольку она не учитывает характера той цивилизации, в которой человек воспитан, те тысячи поколений, которые адаптировали свои правила жизни к тем условиям, которые определила окружающая среда» ^{[17, с. 152]}. Думается, что в конце ХХ века Н.Н. Моисеев не смог учесть силу общественно-исторического прогресса. Ведь окружающая среда (в первую очередь, социокультурная компонента, экономические и политические отношения, система образования, условия быта) все более стандартизируется под воздействием процессов глобализации ^[18]. И ее составной частью является модернизация и стандартизация правовой жизни человека.

Глобальное право развивается ориентируясь на правовые стандарты западной цивилизации. Оно является результатом исторического синтеза достижений национальных, в первую очередь, европейских правовых культур. Западные юридические установки и паттерны стали основанием глобализации, поскольку приобрели универсальный характер благодаря произошедшему за несколько веков эволюционному отсеву «морально устаревших» национальных обычаев и общественных норм, мешающих правовому прогрессу. По мнению В.В. Богатырева, «глобализация права осуществляется в основном через глобализацию правового сознания… являясь частью сознания вообще, правовое сознание подвержено инновации через средства массовой коммуникации, особенно искусственные, которые в своей массе становятся глобальными» ^{[19, с. 11]}. Следует к этому суждению только добавить, что глобализация правосознания возможна благодаря наличию в нем такого слоя психики как коллективное бессознательное с набором архетипов, присущего всем людям. Тем не менее, даже в толерантных европейских обществах существуют значительные проблемы универсализации социокультурной модели правового поведения.

При всей схожести общественного развития европейских стран у них имеются существенные различия между их гражданами в повседневной жизни и специфике восприятия правовой реальности. В последнее время эти различия усилились во многом из-за проводимой политики мультикультуризма по отношению к мигрантам. Так, Е.А. Лукашева отмечает, что «неоднородность социально-нормативных регуляторов в любом европейском обществе, наличие групп с различными субкультурными ориентациями, стремление мигрантов, представляющих различные цивилизации, навязать свои ценностные представления приводят к конфликту культур» ^{[20, с. 16]}. Такие конфликты является серьезным препятствием на пути как унификации правовой жизни европейцев, так и трансформации ЕС в федеративное государство.

Психосоциальным базисом «охранительной» тенденции развития системы аксиолантов правовой культуры выступает не только архетипы коллективного бессознательного (Самость, Персона, Мудрец), но и архетипы личностного бессознательного души современного человека, формирующиеся под воздействием социального и правового опыта, полученного им при осуществлении общественной деятельности. Большинство людей не занимается рефлексией своих паттерн и установок, действующих на уровне групповых представлений, стоящих на страже сформировавшегося социокультурного генотипа этноса и воспроизводящих поколенческую общественно-правовую идентичность. Будучи включенным в определенные социальные группы (этническую, религиозную, профессиональную и т.д.), человек принимает в ходе социализации соответсвующую систему групповых ценностей и установок ^{[21, с. 122]}. В зависимости от общественно-правого статуса его социальной группы формируется отношение к действующему объективному праву. Полученный им правовой опыт может иметь негативный характер с точки зрения общественного прогресса.

В процессе развития процессов глобализации происходит снижение роли национальных культур, экономик, государств и национального фактора в целом ^[22]. Нередко это приводит к потере этнокультурной идентичности и самобытности народов. Этот процесс генетически взаимосвязан с утратой ими экономической и политической независимости. Такой вектор развития глобализации порождает множество страхов и фобий, которые имеют свои объективные и рациональные основания. Революционные глобальные изменения, вызванные модернизационными процессами, приводят к снижению роли этнокультурного фактора как социального регулятора. Следствием этого является появление такого негативного феномена как маргинальность, когда человек десоциализируется, лишаясь этнокультурных паттерн, и при этом не приобретает новых регуляторов своего общественно-правового поведения ^{[23, с. 61]}. В такой ситуации он достаточно легко попадает под воздействие не только негативных «ценностей» потребительского общества, но и криминальной субкультуры, которая может за счет маргиналов значительно расширить свою социальную базу.

Следует согласиться с мнением М.Б. Напсо о том, что этнонациональные интересы следует считать категорией публичных интересов, которые необходимо учитывать при проведении государственной политики. Отмечая растущую этноконкуренцию, она пишет о необходимости встраивания этнонациональных интересов в систему социальных отношений, которое «требует создания социально-правовых механизмов, развивающих самоорганизацию и самодеятельность этнических сообществ, регламентирующих процесс формирования, формулирования и выдвижения этнонациональных интересов, что и обеспечивает легитимность выдвигаемых требований» ^{[24, с. 19]}. Тем не менее, здесь все-таки следует сделать акцент на общественную гармонизацию конфликтных интересов этнических групп, поскольку их «абсолютная» реализация создает угрозу для устойчивого развития многонационального государства ^[25]. Например, защита этнических интересов объективно требует получение статуса субъекта международного права, который дает явные преимущества в конкурентной борьбе с другими национальными сообществами, не обладающими им. Растущее стремление народов к обретению государственной независимости обусловлено во многом интересами этнических элит, которые пытаются таким способом защитить свои экономические и политические интересы. Поэтому нельзя допускать того, чтобы политическая и правовая социализация граждан носила стихийный характер. Ее авторитетные агенты должны стоять на страже национально-государственных интересов, не допуская разрыва социальных связей. Государство и институты гражданского общества должны быть доминирующими агентами, целенаправленно и рационально управляющими развитием гуманистических форм правовой культуры ^{[26, с. 1176]}.

Наличие в душе человека универсального и особенного, коллективного и личностного, бессознательного и сознательного привело исследователей к допущению о наличии альтернативных тенденций в его психосоциальной эволюции, и, более того, «присутствии» нескольких субъектов в одном индивиде. В связи с этим К.Г. Юнг пишет о том, что «…одно из проклятий современного человека заключается в том, что он страдает от расщепления собственной личности. И это ни в коем случае не патологический симптом, а нормальный факт (нормальное явление), который наблюдается везде и в любое время. Не только у невротиков правая рука не знает, что делает левая. Это неприятное положение является симптомом общей бессознательности, бесспорного общего наследия всего человечества» ^{[27, с. 27]}. Лишь гармонизированная с архетипическим состоянием система ценностно-смысловых аксиолантов, воспринятая человеком в процессе социализации, делает его правосознание целостным и нормальным, а также возможным сосуществование субъекта с другими людьми.

Такая психическая особенность личности, как ее «многосубъектность», значительно усложняет управление процессами правовой социализации, поскольку приходится учитывать не только воздействие рациональных и ценностных составляющих ее правосознания, но также и архетипическую матрицу, создаваемую «образами» коллективного и личностного бессознательного, которые по своей природе иррациональны. Все попытки по возможности отгородиться от подсознания и архетипических состояний, заменить реальную жизнь «с виду надежной, но искусственной и ограниченной, двухмерной идеологической действительностью, где настоящая жизнь со всеми ее сложностями заслонена так называемыми «отчетливыми понятиями» – идеологемами» ^{[28, с. 151]} приводят лишь к обратному эффекту, когда общественный порядок регулируется различными абсурдными нормами и правилами, возмущающих человека, и провоцирует его на экзистенциальный бунт и правовой нигилизм.

Расцвет правового нигилизма, инфантилизма и идеализма происходит во многом из-за того, что реальный общественно-правовой опыт подменяется пустыми и смутными понятиями, которые никого ни к чему не обязывают. Более того, с помощью пустых слов и спекулятивных идеологических конструкций пытаются манипулировать сознанием человека, который в угоду внешним силам и под их воздействием может отказаться от своих экзистенциальных интересов и потребностей. Но эти экзистенциалы генетически связаны с естественными правами и свободами, заложенными в архетипическую матрицу правосознания. Отказ от них означает потерю человеком статуса субъекта права, превращение его лишь в объект чужой воли. Следует обращать внимание не только «на технологии целенаправленной социализации, а на сам подход к воспитанию как системному и целостному феномену» ^{[29, с. 73]}.

В статье «Борьба с тенью» К.Г. Юнг дает оценку психосоциальным процессам, способствующим подъему «темных сил» в Германии после Первой мировой войны. Эти силы коллективного бессознательного сумели прорваться через моральные заслоны, разрушить самоконтроль человека и захлестнуть мир его сознания. Победа темного начала была генетически связана с большими страданиями личности и ее разрушением. Деструктивные психосоциальные процессы можно было бы приостановить и повернуть вспять при условии доминировании рационального и сохранении человечности в общественных отношениях. По мнению швейцарского психоаналитика, Германия предоставила миру поучительный пример того, как низменные и разрушительные побуждения, закрепленные в архетипах коллективного бессознательного, преодолев этические барьеры, овладели массовым сознанием и привели немецкую нацию к катастрофе. После Второй мировой войны повсеместно складывалась схожая ситуация: большинство людей оказывается не способными к интегрированию сил порядка, повсюду происходит порабощение человека государством, уменьшение ценности индивида, грубейшее нарушение его естественных прав и свобод. При благоприятных психосоциальных условиях, способствующих развитию гуманизма в общественных отношениях, можно было бы коренным образом изменить сложившуюся негативную ситуацию в лучшую сторону. Но это задача государственной власти не по силам, с ней могут справиться только духовные лидеры человечества. Анализируя проблему формирования гуманистических отношений в социуме, К.Г. Юнг предлагает этический вариант ее решения. По его мнению, в современном обществе «повсеместная растерянность и беспорядок отражают аналогичные процессы, происходящие в уме индивида, но это отсутствие ориентира компенсируется в бессознательном архетипами порядка… если эти символы порядка не интегрируются в сознание, то силы, ими выражаемые, могут накапливаться, достигая опасного уровня концентрации… Интеграция бессознательного содержания является актом индивидуальной реализации, понимания и оценки. Это наиболее трудная задача, требующая наивысшего уровня этической ответственности. Лишь относительно небольшое число индивидов способно на такое достижение, и они являются не политическими, а моральными лидерами человечества» ^{[30, с. 56]}. Эти властители дум, сумевшие интегрировать бессознательное на общечеловеческих моральных принципах, должны стать важнейшими агентами правовой социализации. Только тогда от нее можно будет ожидать позитивных общественно значимых результатов. Ведь основная масса представителей современной политической и хозяйственной элиты не создают для граждан высоких образцов правового поведения. Скорее, напротив, они достаточно легко переступают через Закон в погоне за властью и деньгами, тем самым снижая уровень правовой культуры общества.

Таким образом, архетипы правосознания составляют психогенный (на уровне коллективного бессознательного) и психосоциальный (на уровне личностного бессознательного) базис правовой культуры личности. Если архетипы коллективного бессознательного вполне вписываются в современную «рыночную» модель правового поведения, то система этнокультырных архетипов человека подвергается значительной трансформации.